В Петербурге полиция закрыла Музей власти из-за того, что там находились сатирические портреты известных политиков. На вопросы РС ответил хозяин музея Александр Донской.
– Мы открылись 15 августа, то есть проработали всего одиннадцать дней. Работали достаточно активно, у нас были различные перформансы, мы делали День Навального с паролем для входа "брат Навального" или "дочь Собянина". Был перформанс "Путин в форме дзюдоиста", в ходе которого человек в костюме Путина поджигал портрет Навального, но сам президент от этого огня тоже погиб. У нас была представлена картина "Путин встречает гостей G20". В итоге к нам пришел депутат Милонов с группой сотрудников полиции, ФСБ и прокуратуры, и они закрыли музей. Пришли сразу с этой целью, потому что решили, что у нас здесь кощунство и экстремизм. Они считают, что художник Костя Алтунин умышленно провоцирует и, соответственно, заслуживает тюремного срока. Сами эти сотрудники полиции говорили, что Алтунину точно дадут 10 лет, а нам надо вести себя спокойно, тихо закрыться, дать на него показания, и все будет нормально.
– А что сейчас происходит с Константином Алтуниным?
– Костя Алтунин вылетел из России в Копенгаген. Он принял решение, что обратно в Россию не вернется, потому что есть угроза уголовного дела. Он понимает, что это все серьезно, и он из Копенгагена вылетит в Париж и будет просить политического убежища.
– Уголовное дело уже завели?
– Они говорят, что с Алтуниным все понятно, а что касается нас, то все зависит от нашего поведения – либо отделаемся легким испугом, либо вместе с ним сядем. Милонов ходил, возмущался, мерил все своими религиозными принципами. Я много раз говорил, что у нас светское государство, и у нас религиозные законы не действуют, ни законы шариата, ни православные законы. А Милонов говорит, что у нас кощунство и оскорбление великих людей, к которым он себя, наверное, причисляет, потому что свой портрет он тоже забрал. Так бандиты в 90-е годы действовали – приходили и забирали, что они хотят, и бизнесменов пытали утюгом. Здесь без утюга обошлось, но директора музея, допустим, держали семь часов без воды и еды. Она не могла выйти, не мог пройти адвокат. Сотрудники полиции ничего не предъявили, никаких бумаг, вели себя крайне по-хамски. У нас изъяли кассу, оторвали все вывески, все указатели.
– Вы ведь пытались забрать картины из 78-го отдела полиции. Чем это кончилось?
– Они говорят: пока сигнала сверху не будет, никаких движений не будет, и забудьте обо всем, пока G20 не пройдет. Говорят, "нам во время саммита этот геморрой с вашим музеем не нужен".
– Действия Милонова не напоминают вам действия Хрущева на выставке современного искусства?
– Да, конечно, он похоже себя вел. Милонов говорил примерно такие же вещи, что это мазня, вообще не искусство, что это кощунственно.
– Что вы собираетесь теперь делать?
– Не знаю, что делать. Я не знаю, куда идти жаловаться, потому что все органы между собой повязаны, судебная власть работает под исполнительной властью. Это все не санкционировано, поэтому я надеюсь, что найдется адвокат, который сможет довести дело до Страсбурга. Потому что только там может быть какое-то объективное рассмотрение. Очевидно, что есть нарушение закона, что это цензура и абсолютно незаконное действие со стороны Милонова и остальных людей, которые сюда приходили.
– А как вообще вам пришло в голову открыть Музей власти?
– Мне тема власти интересна. Я пытался заниматься политикой, а потом понял, что это то же самое, что биться головой об стену, – никакой политики в России нет, пока есть Путин, и я не хочу участвовать в этом спектакле. Хотел преподнести политику с точки зрения современного искусства, но оказалось, что и это власти не нравится. Они говорили, что Музей власти должна открывать власть, а не какие-то непонятные люди.
– А вы не боитесь, что теперь, не поймав художника, они могут приняться за вас?
– Боюсь. У меня еще есть семья, ребенок. Но, наверное, такая моя особенность – боюсь, но что-то делаю.
– Мы открылись 15 августа, то есть проработали всего одиннадцать дней. Работали достаточно активно, у нас были различные перформансы, мы делали День Навального с паролем для входа "брат Навального" или "дочь Собянина". Был перформанс "Путин в форме дзюдоиста", в ходе которого человек в костюме Путина поджигал портрет Навального, но сам президент от этого огня тоже погиб. У нас была представлена картина "Путин встречает гостей G20". В итоге к нам пришел депутат Милонов с группой сотрудников полиции, ФСБ и прокуратуры, и они закрыли музей. Пришли сразу с этой целью, потому что решили, что у нас здесь кощунство и экстремизм. Они считают, что художник Костя Алтунин умышленно провоцирует и, соответственно, заслуживает тюремного срока. Сами эти сотрудники полиции говорили, что Алтунину точно дадут 10 лет, а нам надо вести себя спокойно, тихо закрыться, дать на него показания, и все будет нормально.
– А что сейчас происходит с Константином Алтуниным?
– Костя Алтунин вылетел из России в Копенгаген. Он принял решение, что обратно в Россию не вернется, потому что есть угроза уголовного дела. Он понимает, что это все серьезно, и он из Копенгагена вылетит в Париж и будет просить политического убежища.
– Уголовное дело уже завели?
– Они говорят, что с Алтуниным все понятно, а что касается нас, то все зависит от нашего поведения – либо отделаемся легким испугом, либо вместе с ним сядем. Милонов ходил, возмущался, мерил все своими религиозными принципами. Я много раз говорил, что у нас светское государство, и у нас религиозные законы не действуют, ни законы шариата, ни православные законы. А Милонов говорит, что у нас кощунство и оскорбление великих людей, к которым он себя, наверное, причисляет, потому что свой портрет он тоже забрал. Так бандиты в 90-е годы действовали – приходили и забирали, что они хотят, и бизнесменов пытали утюгом. Здесь без утюга обошлось, но директора музея, допустим, держали семь часов без воды и еды. Она не могла выйти, не мог пройти адвокат. Сотрудники полиции ничего не предъявили, никаких бумаг, вели себя крайне по-хамски. У нас изъяли кассу, оторвали все вывески, все указатели.
– Вы ведь пытались забрать картины из 78-го отдела полиции. Чем это кончилось?
– Они говорят: пока сигнала сверху не будет, никаких движений не будет, и забудьте обо всем, пока G20 не пройдет. Говорят, "нам во время саммита этот геморрой с вашим музеем не нужен".
– Действия Милонова не напоминают вам действия Хрущева на выставке современного искусства?
– Да, конечно, он похоже себя вел. Милонов говорил примерно такие же вещи, что это мазня, вообще не искусство, что это кощунственно.
– Что вы собираетесь теперь делать?
– Не знаю, что делать. Я не знаю, куда идти жаловаться, потому что все органы между собой повязаны, судебная власть работает под исполнительной властью. Это все не санкционировано, поэтому я надеюсь, что найдется адвокат, который сможет довести дело до Страсбурга. Потому что только там может быть какое-то объективное рассмотрение. Очевидно, что есть нарушение закона, что это цензура и абсолютно незаконное действие со стороны Милонова и остальных людей, которые сюда приходили.
– А как вообще вам пришло в голову открыть Музей власти?
– Мне тема власти интересна. Я пытался заниматься политикой, а потом понял, что это то же самое, что биться головой об стену, – никакой политики в России нет, пока есть Путин, и я не хочу участвовать в этом спектакле. Хотел преподнести политику с точки зрения современного искусства, но оказалось, что и это власти не нравится. Они говорили, что Музей власти должна открывать власть, а не какие-то непонятные люди.
– А вы не боитесь, что теперь, не поймав художника, они могут приняться за вас?
– Боюсь. У меня еще есть семья, ребенок. Но, наверное, такая моя особенность – боюсь, но что-то делаю.