В нынешнем учебном году российская система образования начинает жить по новому закону "Об образовании", который нескольких лет активно обсуждался и редактировался общественностью, а также в соответствии с инициативами Владимира Путина, высказанными в прошлом учебном году. Но если закон еще только вступает в силу, то единый учебник истории уже готовится к изданию, а школьная форма стала обязательной практически во всех российских школах.
И мало кто из родителей и педагогов понимает, что новый закон и тенденция возврата к советской системе образования идеологически противоречат друг другу. Впечатлениями от происходящего и личным опытом я попросила поделиться Артема Соловейчика, генерального директора издательского дома "Первое сентября".
Артем Соловейчик: История повторяется. Пока делается закон, мы все в этом участвуем, так или иначе. Сейчас принят очень демократичный закон об образовании, очень сильный и современный, нацеленный на будущее, когда большие выборы стоят и перед ребенком, и перед родителями, и перед школой. Но ситуация, как и в 1992 году – когда закон перестали выполнять, потому что он был слабее, чем существующие обстоятельства. Я надеюсь, что новый закон победит и построит систему под себя.
Правда, пока что первые шаги, действительно, не про это. Но, слава богу, все мы и родители, ведь у меня тоже пятеро детей, хорошо понимаем, что, конечно, мир таков – есть холмы, есть дороги, еще что-то, но когда ты идешь из точки А в точку Б, ты не сносишь эти холмы и не убираешь реки, а где вброд перешел, где обошел, но в точку Б все равно с детьми придешь. Конечно, надо бы сделать маршрут полегче, но если он такой тяжелей, то только крепче будем.
В 90-е годы были такие представления, особенно у тех, кто думал о свободной педагогике, что школа рано или поздно умрет. То есть все мы научимся учить, и тогда школа трансформируется, станет другой, не той, которую мы знаем.
Тамара Ляленкова: Но и сегодня об этом говорят, в связи с новыми технологическими возможностями, считается, что учитель скоро будет не нужен.
Артем Соловейчик: Да, теперь перешли в парадоксально новую позицию. Но я вдруг понял, что если университет еще может умереть, потому что сейчас, когда университеты всего мира выложили свои лучшие лекции в интернет и уже можно, не поступая, учиться, и за один год 16 миллионов студентов стали учиться самостоятельно, то как раз школа – это очень крепкий институт, который будет все более и более востребован.
Тамара Ляленкова: Ваш отец, Симон Соловейчик – известный теоретик педагогики, и в детстве вы варились, как теперь говорят, в крутом образовательном бульоне. Как вы себя чувствовали?
Артем Соловейчик: Я какое-то время много об этом говорил, потом перестал, потому что есть некоторое несовпадение с историей, с тем, что после рассказа люди начинают видеть или во мне, или в нашей семье... Я очень плохо учился, причины неизвестны, просто плохо учился. И учителя главным образом были мною недовольны. Как вели себя в этом случае родители? Они меня не ругали, только всячески пытались сделать так, чтобы я чувствовал, что есть бесконечная поддержка в доме. И в то же время предельное уважение к школе от самих же родителей. То есть никогда не возникало ситуации, когда бы звучало: они тебя не понимают, а мы тебя понимаем. Это, правда, была очень сложная комбинация. А школа не понимала, как у такого великого педагога может быть такой слабый ребенок, ученик. Дома же говорили, что всему свое время, надо дорасти, надо стараться... То есть была сложная детская жизнь, которая меня многому научила, школа многому научила.
Тамара Ляленкова: Школа была специальная?
Артем Соловейчик: Школа была специальная, английская. До тех пор, пока я из этой школы не ушел, потому что к 7-му классу так и не выучил английский язык, не удалось. Ну, кажется, не выучил иностранный язык и не выучил, забыли. Я даже потом учил немецкий, потому что решил, что у меня врожденная неспособность к английскому. И если бы тогда был ЕГЭ по английскому языку, я бы не сдал. Но парадокс заключается в том, что дальше моя жизнь связана с английским языком: я стал работать на английском языке, английский язык во мне возник и случился, и по-английски я теперь говорю, может быть, даже лучше, чем по-русски.
Это говорит о том, что мы не всегда правильные временные рамки ставим. И в доме моих родителей понимали, что, действительно, есть собственные интересы ребенка, есть уважение к социуму, и надо с уважением относиться к школе, но все случится тогда, когда случится, только надо дотерпеть.
Моего отца часто спрашивали: что делать, ребенок не читает, как его научить читать? Он говорил: ну, не читает и не читает, когда-нибудь начнет читать. И вот вопрос: сколько мы готовы ждать? Мои родители ждали долго, и я зачитал, я освоил английский язык, я полюбил математику, и все случилось. У кого-то случается раньше, у кого-то уже за рамками школы, и школа должна быть готова к этому, и система в целом.
Тамара Ляленкова: Так получается, Артем, что, несмотря на то что у вас была замечательная образовательная среда, вы все-таки испытывали трудности в учебе. Значит, родительская забота не всегда помогает?
Артем Соловейчик: Нет, я как раз говорил, что, может быть, это и помогло! Мой пример как раз говорит о том, что всем надо стараться. Я учился в английской спецшколе, в которой много говорили на английском, и я не мог выучить его в тот момент, но в меня это все легло. У меня были замечательные педагоги, которые терпеливо начинали каждый год с начала, потому что за лето я все забывал.
Я поздно стал читать, но вырос среди книг. И когда я оказался на флоте и пошел в районную библиотеку в Росляково, то я обнаружил там те же корешки, с которыми вырос, и за один или за два года службы на флоте я прочел все то, что, считается, нужно прочесть за юность.
Тамара Ляленкова: Это было возвращение домой?
Артем Соловейчик: Это было возвращение домой, это было по-настоящему, со слезами, с переживаниями, с сердцем. И это лучший подарок, который мне могли дома сделать. Меня не заставляли, но я просыпался и рядом стояли корешки хорошо знакомые. Я и сейчас у букинистов узнаю свои полки, и я с детства всегда знал, что Достоевский – "Идиот", это мне было понятно. Я шучу, конечно, но это про это же.
Мои родители жили полноценной жизнью, которой я мечтал бы жить. Этого иногда достаточно для того, чтобы дети росли и в то же время оставались самими собой. Это же очень важно! Хорошие педагоги выращивают правильного человека, но ему неинтересно и скучно жить, хотя он во всем правильный. А когда складывается так, что ты сам растешь, есть условия, то тогда с тобой происходит какая-тот настоящая вещь…
И мало кто из родителей и педагогов понимает, что новый закон и тенденция возврата к советской системе образования идеологически противоречат друг другу. Впечатлениями от происходящего и личным опытом я попросила поделиться Артема Соловейчика, генерального директора издательского дома "Первое сентября".
Артем Соловейчик: История повторяется. Пока делается закон, мы все в этом участвуем, так или иначе. Сейчас принят очень демократичный закон об образовании, очень сильный и современный, нацеленный на будущее, когда большие выборы стоят и перед ребенком, и перед родителями, и перед школой. Но ситуация, как и в 1992 году – когда закон перестали выполнять, потому что он был слабее, чем существующие обстоятельства. Я надеюсь, что новый закон победит и построит систему под себя.
Правда, пока что первые шаги, действительно, не про это. Но, слава богу, все мы и родители, ведь у меня тоже пятеро детей, хорошо понимаем, что, конечно, мир таков – есть холмы, есть дороги, еще что-то, но когда ты идешь из точки А в точку Б, ты не сносишь эти холмы и не убираешь реки, а где вброд перешел, где обошел, но в точку Б все равно с детьми придешь. Конечно, надо бы сделать маршрут полегче, но если он такой тяжелей, то только крепче будем.
В 90-е годы были такие представления, особенно у тех, кто думал о свободной педагогике, что школа рано или поздно умрет. То есть все мы научимся учить, и тогда школа трансформируется, станет другой, не той, которую мы знаем.
Тамара Ляленкова: Но и сегодня об этом говорят, в связи с новыми технологическими возможностями, считается, что учитель скоро будет не нужен.
Артем Соловейчик: Да, теперь перешли в парадоксально новую позицию. Но я вдруг понял, что если университет еще может умереть, потому что сейчас, когда университеты всего мира выложили свои лучшие лекции в интернет и уже можно, не поступая, учиться, и за один год 16 миллионов студентов стали учиться самостоятельно, то как раз школа – это очень крепкий институт, который будет все более и более востребован.
Тамара Ляленкова: Ваш отец, Симон Соловейчик – известный теоретик педагогики, и в детстве вы варились, как теперь говорят, в крутом образовательном бульоне. Как вы себя чувствовали?
Артем Соловейчик: Я какое-то время много об этом говорил, потом перестал, потому что есть некоторое несовпадение с историей, с тем, что после рассказа люди начинают видеть или во мне, или в нашей семье... Я очень плохо учился, причины неизвестны, просто плохо учился. И учителя главным образом были мною недовольны. Как вели себя в этом случае родители? Они меня не ругали, только всячески пытались сделать так, чтобы я чувствовал, что есть бесконечная поддержка в доме. И в то же время предельное уважение к школе от самих же родителей. То есть никогда не возникало ситуации, когда бы звучало: они тебя не понимают, а мы тебя понимаем. Это, правда, была очень сложная комбинация. А школа не понимала, как у такого великого педагога может быть такой слабый ребенок, ученик. Дома же говорили, что всему свое время, надо дорасти, надо стараться... То есть была сложная детская жизнь, которая меня многому научила, школа многому научила.
Тамара Ляленкова: Школа была специальная?
Артем Соловейчик: Школа была специальная, английская. До тех пор, пока я из этой школы не ушел, потому что к 7-му классу так и не выучил английский язык, не удалось. Ну, кажется, не выучил иностранный язык и не выучил, забыли. Я даже потом учил немецкий, потому что решил, что у меня врожденная неспособность к английскому. И если бы тогда был ЕГЭ по английскому языку, я бы не сдал. Но парадокс заключается в том, что дальше моя жизнь связана с английским языком: я стал работать на английском языке, английский язык во мне возник и случился, и по-английски я теперь говорю, может быть, даже лучше, чем по-русски.
Это говорит о том, что мы не всегда правильные временные рамки ставим. И в доме моих родителей понимали, что, действительно, есть собственные интересы ребенка, есть уважение к социуму, и надо с уважением относиться к школе, но все случится тогда, когда случится, только надо дотерпеть.
Моего отца часто спрашивали: что делать, ребенок не читает, как его научить читать? Он говорил: ну, не читает и не читает, когда-нибудь начнет читать. И вот вопрос: сколько мы готовы ждать? Мои родители ждали долго, и я зачитал, я освоил английский язык, я полюбил математику, и все случилось. У кого-то случается раньше, у кого-то уже за рамками школы, и школа должна быть готова к этому, и система в целом.
Тамара Ляленкова: Так получается, Артем, что, несмотря на то что у вас была замечательная образовательная среда, вы все-таки испытывали трудности в учебе. Значит, родительская забота не всегда помогает?
Артем Соловейчик: Нет, я как раз говорил, что, может быть, это и помогло! Мой пример как раз говорит о том, что всем надо стараться. Я учился в английской спецшколе, в которой много говорили на английском, и я не мог выучить его в тот момент, но в меня это все легло. У меня были замечательные педагоги, которые терпеливо начинали каждый год с начала, потому что за лето я все забывал.
Я поздно стал читать, но вырос среди книг. И когда я оказался на флоте и пошел в районную библиотеку в Росляково, то я обнаружил там те же корешки, с которыми вырос, и за один или за два года службы на флоте я прочел все то, что, считается, нужно прочесть за юность.
Тамара Ляленкова: Это было возвращение домой?
Артем Соловейчик: Это было возвращение домой, это было по-настоящему, со слезами, с переживаниями, с сердцем. И это лучший подарок, который мне могли дома сделать. Меня не заставляли, но я просыпался и рядом стояли корешки хорошо знакомые. Я и сейчас у букинистов узнаю свои полки, и я с детства всегда знал, что Достоевский – "Идиот", это мне было понятно. Я шучу, конечно, но это про это же.
Мои родители жили полноценной жизнью, которой я мечтал бы жить. Этого иногда достаточно для того, чтобы дети росли и в то же время оставались самими собой. Это же очень важно! Хорошие педагоги выращивают правильного человека, но ему неинтересно и скучно жить, хотя он во всем правильный. А когда складывается так, что ты сам растешь, есть условия, то тогда с тобой происходит какая-тот настоящая вещь…
