Две лекции Пятигорского, посвященные Канту, совершенно не похожи на его рассказы о других мыслителях. Из всех предыдущих радиобесед эти две выделяются школьностью, прямотой изложения, отсутствием какого бы то ни было внешнего сюжета. Пятигорский последовательно разъясняет кантовские термины, как разъяснял бы их любой добросовестный лектор в студенческой аудитории.
Утверждая это, я сама прибегаю к кантовскому различию – это он проводил разницу между "школьной философией" и "философией по мировому понятию". Под первой у Канта подразумевается система рациональных знаний. Владеющий ей умеет связывать и разводить понятия. Вторая есть наука о последних целях человеческого разума – она сообщает философии достоинство, то есть абсолютную ценность. В качестве таковой философия должна ответить на четыре вопроса: что я могу знать, что я должен делать, на что я смею надеяться и что такое человек.
Но чтобы подобраться к их решению, нужно, по Канту, определить источники знания, пределы его возможного употребления и границы разума. Именно эту работу Кант называет критикой. И работа эта проделывается с помощью довольно обширного набора инструментов, для овладения которыми требуется время и усердие. Это тоже школа – школа обращения с кантовским критическим инструментарием.
Пятигорский в Ладаке, Индия. Фото Людмилы Пятигорской
В России ее традиционно боялись. Пятигорский ссылается на Булгакова ("Воля ваша, профессор"), а я люблю вспоминать стихотворение Андрея Белого:
Взор убегает вдаль весной:
Лазоревые там высоты...
Но "Критики" передо мной –
Их кожаные переплеты...
Вдали – иного бытия
Звездоочитые убранства...
И, вздрогнув, вспоминаю я
Об иллюзорности пространства.
Лидия Гинзбург как-то написала об этом еще ярче: "После малоуспешных попыток овладеть философией Канта Бакунин сразу переходит к Фихте". И, соответственно, начинает опровергать и бороться с инструментарием, которым не овладел. Работать с понятиями как с реальностью. Такова линия почти всех последующих великих борцов с Кантом. Чтобы сосредоточиться на Канте, а не проскочить его, Пятигорский настаивает на школьном характере беседы.
И разъясняет основные понятия "Критики чистого разума": понятие трансцендентального (в его отличии от трансцендентного и чувственной непосредственности), понятие феномена и понятие априорных форм чувственности.
Зачем вдаваться в такие дебри, мы пока не понимаем, но Пятигорский авансом утверждает в конце беседы: Декарт был первым основоположником новой философии, Кант – вторым, а третьего пока не было.
Когда вслушиваешься в методичное, очень ясное и, надо отдать должное, мастерски придуманное разъяснение основных терминов "Критики", за речью Пятигорского начинает настойчиво слышаться еще один голос – голос его друга и соавтора Мераба Мамардашвили. Незадолго до эмиграции Пятигорского они записали три беседы о сознании, символике и языке, которые гораздо позже, в 1982 году, вышли отдельной книгой ("Символ и сознание") в Иерусалиме. Ни Кант, ни Декарт не обсуждаются в этой книге прямо, но Мамардашвили, известный впоследствии своими "Картезианскими размышлениями" и "Кантианскими вариациями", о чем бы ни говорил, на самом деле никогда не переставал говорить об этих двух своих героях. Только говорил он о них совершенно иначе, чем это делает в радиобеседе Пятигорский. Из каждого школьного понятия Мамардашвили в ходе долгой беседы вытягивал его мировой смысл – кружа вокруг одной фразы, натаптывая вокруг нее мыслительные ходы, наращивая какую-то почти мышечную толщу. И пустое вначале слово – например, "феномен", обретало к концу достоинство или, как говорил Кант, абсолютную ценность. Слушатель видел, что именно на этом "феномене" держится судьба мышления.
Проделать такой герменевтический танец в 12-минутной радиобеседе решительно невозможно. И Пятигорский делает невероятно изящный жест: погрузив своих слушателей в сложносочиненный язык школы, он последней фразой выталкивает их в мир, где нагромождение терминов и понятий мгновенно обретает сопричастность с последними целями разума. Как происходит это переключение, совершенная загадка. Единственное, что можно сделать, это испытать его на себе.
Первая из двух бесед Пятигорского о Канте прозвучала в эфире Радио Свобода 28 января 1977 года.
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
