В 1976 году в Словакии была убита студентка медицинского факультета Людмила Церванова, дочь высокопоставленного военного, который обучал иностранцев, в основном из арабских стран, пилотировать военные самолеты. Тело обнаружили на берегу реки в пригороде Братиславы со связанными руками. Найти виновников преступления полиция не смогла: доказательств было мало и они не указывали на то, где искать убийцу. После четырех лет неуспешного расследования мать Людмилы Цервановой пишет письмо президенту Чехословакии Густаву Гусаку, который берет дело под свой контроль. Виновных молниеносно находят и судят: семь молодых людей (все они не старше 30 лет, некоторые – дети партийных функционеров) получают от 4 до 24 лет лишения свободы – в зависимости от степени участия в преступлении. Но во время рассмотрения дела в суде двое из четырех признавшихся в содеянном утверждают, что невиновны и дали показания под пытками. Полиция оказывает давление и на свидетелей: пятеро из них спешно эмигрируют из страны, четверо ключевых свидетелей признаются в побоях, одну свидетельницу не пускают к новорожденной дочери до тех пор, пока она не подписывает нужных прокуратуре показаний. На основании этих фактов в 1990 году генеральный прокурор Чехословацкой федеративной республики подает жалобу на решение суда и возвращает дело на повторное рассмотрение в Верховный суд. В деле – 72 нарушения, и всех обвиняемых отпускают на свободу до вынесения окончательного приговора. Но они не радуются долгожданному освобождению, а начинают прилагать усилия, чтобы очистить свое имя, настаивая на невиновности. В государственном архиве обнаруживаются засекреченные документы, собранные следователями непосредственно после убийства Цервановой, однако их решают не включать в дело. Выясняется, что личные вещи убитой, на которых остались следы ДНК, были возвращены ее матери и уничтожены. В итоге суд подтверждает вынесенный в 1982 году приговор. Двоим осужденным даже увеличивают сроки заключения, и они на несколько лет возвращаются в тюрьму, при этом не теряя надежды на справедливость: осужденные подают жалобу в Европейский суд по правам человека, снова утверждая, что невиновны. Перипетии этого судебного дела легли в основу документального фильма "Дело Цервановой". В отличие от суда, режиссер фильма Роберт Кирхгофф дает слово свидетелям, чьи показания не включены в дело и противоречат основной версии следствия, и пытается ответить на вопрос: является ли случившееся судебным преступлением или фатальной ошибкой?

– На мой взгляд, система правосудия – одна из самых больших проблем современной Словакии. Много лет подряд в социологических исследованиях словаки ставят суды на первое место в рейтинге государственных институтов, которым они меньше всего доверяют. После того, как я начал заниматься делом Людмилы Цервановой и подробно изучать судебные материалы, то понял, что были нарушены права обвиняемых на защиту, что суд не учел некоторые доказательства. Я задавал вопросы людям, ответственным за вынесения приговоров, спрашивая, почему так произошло, но они закрывали передо мной дверь и отказывались со мной говорить. Эти вещи стали для меня в какой-то мере определяющими. Но одновременно у меня не было цели снять фильм, в котором был бы дан однозначный ответ, кто виноват. Я не хотел защищать кого-то. Я стремился, чтобы зритель – вне зависимости от страны, в которой он находится, – понимал, о чем идет речь, и получил почву для размышлений.

– Вы говорите, что суд не учел некоторые доказательства. Какие именно?

– В официальной версии обвинения говорится, что семь человек – в основном из семей функционеров коммунистической партии – в 1976 году убили студентку медицинского факультета. Мотив – чтобы скрыть следы изнасилования. В то же время судом не были учтены показания некоторых свидетелей – якобы из-за того, что их было невозможно разыскать. Я отправился на Украину, чтобы снять разговор с врачом, который во время убийства учился в Братиславе и который в 1976 году проводил Людмилу Церванову к автобусной остановке, помог ей нести чемодан, потому что она направлялась в Кошице. Он говорит, что ни о каком похищении не было речи: он не видел, чтобы Церванову кто-то втаскивал в машину. Обвинение же утверждало, что события, приведшие к убийству, начались прямо в вестибюле интерната. Я нашел свидетелей, которые в 1976 году стояли на остановке и которых запугали следователи, но, даже несмотря на это, они тогда давали свидетельские показания. Когда дело пересматривалось в Верховном суде, они сами подали заявку на дачу показаний, но суд их предложение не принял. Они были так возмущены, что во второй раз – как они уверены, невиновных, признали виновными в убийстве, что обратились к адвокату. Поначалу адвокат считал их мошенниками, потому что их показаний не было в материалах деле, но когда были рассекречены дополнительные документы, выяснилось, что они говорили правду. Оказалось, что чья-то невидимая рука изъяла из дела несколько свидетельских показаний и передала их на хранение в архив отдельно от основного массива материалов. И, таким образом, я в своем фильме показал явное, которое кто-то хотел, чтобы оно оставалось тайным.

– Мне запомнилась сцена встречи одного из осужденных с двумя сестрами из Франции, которые все эти годы добивались того, чтобы их показания были внесены в дело, поскольку это обеспечивало алиби.

– Лилия и Сильвия Коэн в момент убийства были в Братиславе в гостях у одного из осужденных. И они, узнав о судебном процессе, обращались в Amnesty International, даже писали письма президенту Франции Франсуа Миттерану, а потом решили ехать в Чехословакию, но адвокат им не советовал этого делать, потому что их могли арестовать. Впоследствии выяснилось, что эти опасения были обоснованными. В архивах я нашел информацию об акции сил госбезопасности "Эмигрант", в которой фигурировали имена двух этих женщин. Их хотели заманить в Чехословакию и предъявить обвинения за соучастие в убийстве.
Одна из этих двух свидетельниц, находясь в Братиславе, писала дневник. В нем, конечно, нет ни слова о том, что они были свидетелями каких-то оргий или изнасилования. И этот дневник – свидетельство правдивости слов одного из осужденных. Во время второго процесса по этому делу сестры получили возможность принять участие в судебном процессе. Они приехали в Словакию и в качестве доказательства предъявили дневник, но в суде им сказали, что он – фальсификация и не может рассматриваться как доказательство. Когда я встретился с ними во Франции, они не могли понять, почему возникли сомнения, что они говорят правду.

– В деле об убийстве Людмилы Цервановой прослеживается и политический след. Это дело превратилось в показательный процесс.

– Система в то время стремилась сделать прозрачной правовую систему, но главное – доказать гражданам, которые в то время уже не верили в социализм, что право может быть справедливым. Как говорил в то время Густав Гусак, необходим показательный случай. Иными словами, госбезопасности не нужно было искать рецидивиста или настоящего виновного. Из этой истории нужно было сделать случай, о котором пишут в новостях. Во время первого процесса в газетах выходят обвинительные статьи, публикуются петиции, в которых люди требуют для обвиняемых смертной казни. Когда дело рассматривали в 1982 году, здание суда охранялось бронетранспортерами, а небо патрулировали вертолеты – были предприняты чрезвычайные меры безопасности. До сих пор непонятно, по какой причине. Общественности запретили присутствовать на процессе, вход был только по приглашениям. Обо всем об этом писали в газетах, и казалось, что СМИ подталкивают судей к вынесению обвинительного приговора.

– Есть ли у вас, после внимательного изучения подробностей этой истории, объяснение тому, почему суд при повторном рассмотрении снова вынес обвинительный приговор?

– Когда дело пересматривали, в него как адвокат вступил Отакар Мотейл (впоследствии – омбудсмен Чехии), который занимался реабилитацией несправедливо осужденных при коммунизме, например, членов группы Plastic People of the Universe. Он согласился сказать пару слов для фильма и удивился, что при повторном рассмотрении дела снова был вынесен обвинительный приговор. В начале 2000-х годов Мотейл написал письмо тогдашнему министру юстиции Словакии, профессору Яну Пьешчаку, с обоснованием, почему осужденных нужно оправдать. Но Пьешчак вел этот случай в 80-х. Возникла парадоксальная ситуация, однако она как нельзя лучше свидетельствует о том, почему осужденных по делу Цервановой не реабилитировали. Сторона обвинения и следователи этого дела в прошлом сегодня занимают высокие посты, имеют за плечами успешную карьеру, в прессе часто вспоминают их заслуги. Например, Пьешчак основал Академию полиции, о чем часто говорят. Прокурор, который в первом процессе предлагал троим обвиняемым вынести смертный приговор, сегодня успешный адвокат, консультант президента Словакии Ивана Гашпаровича. Он имеет большое влияние. Судьи тоже до сих пор работают, и было бы удивительно, если бы через 30 лет после первого приговора, они признали бы, что их решение – это была ошибка. Если бы это случилось, то нужно было бы их устранить от выполнения профессиональных обязанностей, не говоря уже о том, что пришлось бы пересматривать некоторые дела, по которым они выносили решения.

На премьеру документального фильма "Дело Цервановой" приехали трое из семи осужденных. Франтишек Черман, получивший 11 лет заключения, рассказал о том, что происходило во время следствия:

– В тот момент, когда произошло убийство Людмилы Цервановой, у меня в гостях были две француженки, Лидия и Сильвия Коэн. Все 10 дней, что они были в Братиславе, мы были вместе – за исключением двух дней, когда они поехали на экскурсию в Прагу. И это единственные люди, которые могли подтвердить мое алиби. В 80-х они дали свидетельские показания в чехословацком посольстве в Париже, но этот допрос был назван "ориентировочным". Лидия Коэн все время вела дневник, в котором описала путешествие со своей сестрой по социалистическим странам, и на основании этих записей она и по прошествии лет точно знала, где и в какое время она была. Там, например, есть записи из Румынии и Венгрии, где сестры тоже побывали.

– А в новом процессе они принимали участие?

– Да. В 2003 году их пригласили в суд, но оказалось, что при новом рассмотрении дела суд опирался на те показания, которые были даны на протяжении нескольких лет расследования, а новые свидетельства в деле суд не принял во внимание.

– Что вы говорили в 70-х, на основании каких слов вас осудили?

– Это была очень сложная манипуляционная игра. Один из обвиняемых, Милан Андрашик, был постоянно со мной и с француженками. Следователи начали говорить мне, что он дает признательные показания, мое алиби не работает, и мне надо признаться, иначе меня осудят. Я не признался, а на суде в 1982 году Андрашик отказался от своих показаний, заявив, что дал их под давлением. Я и так знал, что признание в убийстве – это абсурд. Вот пример: дом, в который мы все якобы приехали вместе с Цервановой, ко дню убийства был два месяца как арендован другими людьми. Но под пытками человек признается, что был в этом доме, хотя никогда там не был.

– То есть вы надеетесь, что Европейский суд по правам человека снимет с вас обвинение?

– За годы борьбы с судебной системой я уже смирился с тем, что виновен в совершении преступления против человека, которого я не знал, поэтому я уже равнодушно отношусь к любым дальнейшим рассмотрениям этого дела.

Павол Бедяч, осужденный на 6 лет тюремного заключения:

– Я уже 30 лет хожу по судам, и постоянно в деле появляется что-то новое. Они скрыли от нас 350 свидетельских показаний, ликвидировали экспертные биологические заключения, и много документальных доказательств, существовавших в архиве и изъятых из документов дела. Тело Цервановой было кремировано через 10 дней после убийства, невозможно было по истечении 5 лет после случившегося доказать, что мы невиновны.