В 1933 году потомок знаменитого американского магната и капитана индустрии, его тезка Корнелиус Вандербильт снял в Германии фильм о национал-социализме и Адольфе Гитлере, незадолго до того ставшем канцлером. Фильм назывался "Гитлер: власть террора". Лента вышла на экраны американских кинотеатров годом позже, успеха не имела и была смыта. Несколько лет назад в брюссельской синематеке была найдена чудом уцелевшая копия, купленная местным прокатчиком в конце 30-х; показать он ее не успел из-за начала войны и оккупации Бельгии германской армией. Фильм (на 80% документальный, на 20% – постановочный) был отреставрирован, и на днях в кинозале Музея современного искусства в Нью-Йорке состоялась его новая американская премьера. Сеанс был дневной, зал – переполненный. Искушенную манхэттенскую аудиторию заинтересовала первая лобовая киноатака на гитлеровский режим.
Нападать в открытую на национал-социалистов в США в ту эпоху было совсем не просто. Страна находилась в тисках изоляционизма. В середине 20-х были приняты законы, резко ограничивавшие эмиграцию из Европы. Еще саднила рана участия Америки в Первой мировой войне; болезненно переживались неудачи ее дипломатии, разбившейся, как казалось, о цинизм адептов realpolitik, отказывавшихся переустраивать мир в соответствии с идеалистическими принципами президента Вильсона. Давали о себе знать также последствия сурового экономического кризиса. Американцы отмахивались от того, что происходило в Европе, надеясь, что все ее конфликты рассосутся сами собой или, по крайней мере, не заденут Новый Свет.
Корнелиус Вандербильт-младший отмахиваться от Европы не желал. В 1933 году иностранец, да еще с фамилией, от которой веяло связями в высшем свете, мог снимать относительно свободно в Германии. Через год-полтора это было уже невозможно.
Автор фильма, весьма далекий от рабочего класса, рассказывает о зажиме профсоюзного движения в гитлеровской Германии. Не католик, он показывает, как штурмовки бьют окна в соборах. Однозначно не еврей, он уделяет большое место массовым увольнениям еврейских служащих – тогда еще только увольнениям – и бойкоту еврейских магазинов. Протестантский бомонд встретил фильм без всякого восторга. Вандербильт, впрочем, всегда относился к своей родной среде непочтительно. "Что за скучный, неинтересный и безнадежно посредственный народец", – заметил он. Демократ от аристократии, он хорошо чувствовал ту особенность менталитета своих соотечественников, которая неизбежно должна была отвратить их от нацистов: неприязнь к сбиванию граждан в организованные марширующие колонны. Организованно сжигающих книги. Бьющих стекла, громящих магазины, выкидывающих зигу. Я чувствовал, как на этих кадрах зал в Музее современного искусства напрягается.
Бил автор наверняка и на то, что рядовые американцы сделают правильный вывод о человеке, которого в его школьные годы в Леондинге активно недолюбливали все одноклассники и их родители.
Большая пресса в 1934 году откликнулась на фильм отрицательно. Появившийся тогда в The New York Times штатный кинокритик, первый такого рода профессиональный газетный работник в истории американской журналистики, назвал документальную часть ленты "вторичной" и не заслуживающей внимания. "Стоило ли ради этого навлекать на себя гнев германского правительства и рисковать, вывозя отснятый материал из Германии?" – спрашивал критик. Тогдашний вестник Голливуда Film Daily высмеял автора за "безосновательные пророчества", будто Гитлер представляет собой угрозу всеобщему миру.
Но это еще цветочки по сравнению с тем, как реагировали на "Власть террора" официальные инстанции. Немецкое посольство, ясное дело, выразило возмущение, и этого на удивление оказалось достаточно, чтобы городские власти в Нью-Йорке перекромсали ленту вскоре после ее выхода, а затем вообще отказали ей в прокатной лицензии. Власти в Чикаго проявили большую смелость, на купюрах не настаивали и в ответ на протесты немецкого консульства вынудили Вандербильта только поменять название на "Правление Гитлера". Дипмиссия Третьего рейха в Чикаго, в частности, обвинила режиссера в фальсификации почти всего документального ряда в его картине, что вынудило создателя вновь отправиться в Германию. Но ничего стоящего ему на сей раз снять не позволили.
Наряду со страшными в фильме есть кадры и просто грустные. Вандербильту удалось получить аудиенцию у проживавших в изгнании в Нидерландах последнего германского кайзера Вильгельма II и его старшего сына, кронпринца Вильгельма. Первый вбивает в грязь современных ему правителей Германии уничижительным словом "сброд" и божится, что вернется на родину только в деревянном ящике. Второй явно благоволит новому режиму, допускает мысль о реставрации монархии, если и не династии Гогенцоллернов, и категорически исключает возможность повторения гигантской бойни в Европе.
Когда Вандербильт был в Германии в первый раз, он смог проинтервьюировать Адольфа Гитлера. Гитлер направлялся на митинг, и беседа продолжалась всего несколько минут. "Что я хочу, чтобы вы передали американцам? – ответил фюрер вопросом на вопрос интервьюера. – Передайте им, что жизнь движется вперед, всегда вперед. Неумолимо. Передайте им, что Адольф Гитлер – человек часа, но не потому, что Гинденбург назначил его канцлером, а потому, что это назначение не мог получить никто иной. Передайте им, что его послал Всевышний, чтобы спасти нацию, которой на протяжении пятнадцати долгих лет угрожали дезинтеграция и утрата чести". Последняя часть разговора воспроизведена в фильме в виде постановочной сцены. "А что насчет евреев, ваше превосходительство?" – спросил Вандербильт. "У меня нет времени, меня ждет мой народ, – ответил Гитлер и кивнул на своего пресс-секретаря, обучавшегося в Гарварде полуангличанина доктора Эрнста Ханфштангеля. – Он вам объяснит и про евреев, и про все прочее, что так беспокоит американцев". Пресс-секретарь, однако, хотел говорить не о том, что беспокоит американцев, а только о деньгах Вандербильта.
Среди книг, сожженных нацистами ("столпы огня освещали недоуменно взиравшие на это безумство небеса"), были труды американки Хелен Келлер, социалиста и общественного деятеля, помогавшей слепым детям. "История, видимо, ничему не научила немцев, если они думают, будто культуру можно убить", – заявила она Вандербильту.
В паре с "Гитлером" в Музее современного искусства демонстрировался другой основанный на реальных событиях фильм того же периода об обыкновенной, если и немного экзальтированной, американке по имени Изабелла Стил. Работая в англоязычной газете в Германии, она по недоразумению попадает в лапы гестапо, которое продержало ее в тюрьме несколько месяцев, после чего депортировало. В этой картине тоже есть знаменательная фраза о культуре.
– Я хорошо отношусь к Германии, – заявляет Стил на допросе у следователя.
– Естественно, ведь наша культура дала миру Баха, Бетховена, Вагнера, Шиллера, Гете.
– Я преклоняюсь перед немецким гением, – парирует арестантка, – что до культуры, то это понятие очень гибкое.
Нападать в открытую на национал-социалистов в США в ту эпоху было совсем не просто. Страна находилась в тисках изоляционизма. В середине 20-х были приняты законы, резко ограничивавшие эмиграцию из Европы. Еще саднила рана участия Америки в Первой мировой войне; болезненно переживались неудачи ее дипломатии, разбившейся, как казалось, о цинизм адептов realpolitik, отказывавшихся переустраивать мир в соответствии с идеалистическими принципами президента Вильсона. Давали о себе знать также последствия сурового экономического кризиса. Американцы отмахивались от того, что происходило в Европе, надеясь, что все ее конфликты рассосутся сами собой или, по крайней мере, не заденут Новый Свет.
Корнелиус Вандербильт-младший отмахиваться от Европы не желал. В 1933 году иностранец, да еще с фамилией, от которой веяло связями в высшем свете, мог снимать относительно свободно в Германии. Через год-полтора это было уже невозможно.
Автор фильма, весьма далекий от рабочего класса, рассказывает о зажиме профсоюзного движения в гитлеровской Германии. Не католик, он показывает, как штурмовки бьют окна в соборах. Однозначно не еврей, он уделяет большое место массовым увольнениям еврейских служащих – тогда еще только увольнениям – и бойкоту еврейских магазинов. Протестантский бомонд встретил фильм без всякого восторга. Вандербильт, впрочем, всегда относился к своей родной среде непочтительно. "Что за скучный, неинтересный и безнадежно посредственный народец", – заметил он. Демократ от аристократии, он хорошо чувствовал ту особенность менталитета своих соотечественников, которая неизбежно должна была отвратить их от нацистов: неприязнь к сбиванию граждан в организованные марширующие колонны. Организованно сжигающих книги. Бьющих стекла, громящих магазины, выкидывающих зигу. Я чувствовал, как на этих кадрах зал в Музее современного искусства напрягается.
Бил автор наверняка и на то, что рядовые американцы сделают правильный вывод о человеке, которого в его школьные годы в Леондинге активно недолюбливали все одноклассники и их родители.
Большая пресса в 1934 году откликнулась на фильм отрицательно. Появившийся тогда в The New York Times штатный кинокритик, первый такого рода профессиональный газетный работник в истории американской журналистики, назвал документальную часть ленты "вторичной" и не заслуживающей внимания. "Стоило ли ради этого навлекать на себя гнев германского правительства и рисковать, вывозя отснятый материал из Германии?" – спрашивал критик. Тогдашний вестник Голливуда Film Daily высмеял автора за "безосновательные пророчества", будто Гитлер представляет собой угрозу всеобщему миру.
Но это еще цветочки по сравнению с тем, как реагировали на "Власть террора" официальные инстанции. Немецкое посольство, ясное дело, выразило возмущение, и этого на удивление оказалось достаточно, чтобы городские власти в Нью-Йорке перекромсали ленту вскоре после ее выхода, а затем вообще отказали ей в прокатной лицензии. Власти в Чикаго проявили большую смелость, на купюрах не настаивали и в ответ на протесты немецкого консульства вынудили Вандербильта только поменять название на "Правление Гитлера". Дипмиссия Третьего рейха в Чикаго, в частности, обвинила режиссера в фальсификации почти всего документального ряда в его картине, что вынудило создателя вновь отправиться в Германию. Но ничего стоящего ему на сей раз снять не позволили.
Наряду со страшными в фильме есть кадры и просто грустные. Вандербильту удалось получить аудиенцию у проживавших в изгнании в Нидерландах последнего германского кайзера Вильгельма II и его старшего сына, кронпринца Вильгельма. Первый вбивает в грязь современных ему правителей Германии уничижительным словом "сброд" и божится, что вернется на родину только в деревянном ящике. Второй явно благоволит новому режиму, допускает мысль о реставрации монархии, если и не династии Гогенцоллернов, и категорически исключает возможность повторения гигантской бойни в Европе.
Когда Вандербильт был в Германии в первый раз, он смог проинтервьюировать Адольфа Гитлера. Гитлер направлялся на митинг, и беседа продолжалась всего несколько минут. "Что я хочу, чтобы вы передали американцам? – ответил фюрер вопросом на вопрос интервьюера. – Передайте им, что жизнь движется вперед, всегда вперед. Неумолимо. Передайте им, что Адольф Гитлер – человек часа, но не потому, что Гинденбург назначил его канцлером, а потому, что это назначение не мог получить никто иной. Передайте им, что его послал Всевышний, чтобы спасти нацию, которой на протяжении пятнадцати долгих лет угрожали дезинтеграция и утрата чести". Последняя часть разговора воспроизведена в фильме в виде постановочной сцены. "А что насчет евреев, ваше превосходительство?" – спросил Вандербильт. "У меня нет времени, меня ждет мой народ, – ответил Гитлер и кивнул на своего пресс-секретаря, обучавшегося в Гарварде полуангличанина доктора Эрнста Ханфштангеля. – Он вам объяснит и про евреев, и про все прочее, что так беспокоит американцев". Пресс-секретарь, однако, хотел говорить не о том, что беспокоит американцев, а только о деньгах Вандербильта.
Среди книг, сожженных нацистами ("столпы огня освещали недоуменно взиравшие на это безумство небеса"), были труды американки Хелен Келлер, социалиста и общественного деятеля, помогавшей слепым детям. "История, видимо, ничему не научила немцев, если они думают, будто культуру можно убить", – заявила она Вандербильту.
В паре с "Гитлером" в Музее современного искусства демонстрировался другой основанный на реальных событиях фильм того же периода об обыкновенной, если и немного экзальтированной, американке по имени Изабелла Стил. Работая в англоязычной газете в Германии, она по недоразумению попадает в лапы гестапо, которое продержало ее в тюрьме несколько месяцев, после чего депортировало. В этой картине тоже есть знаменательная фраза о культуре.
– Я хорошо отношусь к Германии, – заявляет Стил на допросе у следователя.
– Естественно, ведь наша культура дала миру Баха, Бетховена, Вагнера, Шиллера, Гете.
– Я преклоняюсь перед немецким гением, – парирует арестантка, – что до культуры, то это понятие очень гибкое.
