Владимир Кара-Мурза: 7 ноября поклонники коммунистической идеи отмечали 96-ю годовщину Октябрьской революции. Как известно, авторы концепции нового единого учебника истории отныне предлагают считать Великой русской революцией весь комплекс Февральской, Октябрьской революций и революционных преобразований, последовавших вслед за ними.

Что же такое Октябрь 1917 года – главное событие или величайшая трагедия XX века? Мы поговорим об этом с доктором философии, профессором Высшей школы экономики Леонидом Поляковым, философом-публицистом, бывшим народным депутатом России Виктором Аксючицем, бывшим депутатом Госдумы Константином Боровым и собкором Радио Свобода в Санкт-Петербурге Татьяной Вольтской.

Татьяна, как прошли празднования годовщины Октябрьской революции в ее колыбели – городе на Неве?

Татьяна Вольтская: У нас по традиции проходит несколько акций. Прежде всего, конечно, главный марш коммунистов. Для этого сотрудники ГИБДД очень лихо зачистили улицы вокруг "Авроры", где должен был пройти марш. Убирали даже машины, которые были припаркованы по правилам. Тем не менее, марш прошел. Там устроили салют. Видимо, хотели привлечь побольше молодежи, но все-таки молодежь особенно не пришла. В основном, были люди пенсионного, преклонного возраста. Но зато впереди колонны коммунистов, в которой было несколько сотен человек, шли вооруженные солдаты и матросы. У них был транспарант "Вся власть советам". Журналисты долго пытались у них узнать, кто же они все-таки такие. И только когда старшОй разрешил им говорить, они признали, что они на работе, но просили не упоминать слово "ТЮЗ". Потом они даже позировали и разрешали с собой фотографироваться.

Марш прошел до "Авроры". Это недлинный путь. И там, у "Авроры", ветераны Компартии торжественно вручали новенькие партбилеты молодым, вступающим в партию. Была делегация коммунистов из Финляндии, которые расстроились, что 7 ноября уже не выходной день,. Конечно, на митинге критиковали российские власти, кричали "Долой".

Примерно в то же время прошел левый митинг, там было несколько организаций – и "Другая Россия", и "Рот Фронт", и профсоюзы. Собрались несколько сот человек на площади Ленина, у памятника "Ленин на броневике". Там был традиционный митинг левых сил. Они требовали соблюдать российские законы. Они говорили, что это очень оскорбительно, когда олигархи правят Россией, завозят мигрантов, что новые рабовладельцы, – это предприниматели, – завозят в страну миллионы рабов с юга, что бороться с этим можно только посредством новой социалистической революции, подобной той, что Ленин совершил 96 лет назад.

В Петропавловской крепости прошла совсем другая акция. Для одних это праздник, хотя и не выходной день, а другие отмечают его как день скорби, день памяти по людям, павшим в годы "красного террора". Раньше панихиду и акцию памяти устраивали на Смоленском кладбище, а теперь, когда несколько лет назад археологи раскопали настоящие расстрельные места у Петропавловской крепости, там проходят панихиды. Там кладут цветы, там требуют от властей, от правительства Петербурга установить памятные знаки, чтобы можно было прийти и поклониться.

Владимир Кара-Мурза: Леонид, насколько сильно мифологизированы сами события 25 октября 1917 года? Какова современная трактовка этого дня?

Леонид Поляков: Это самый, пожалуй, сложный вопрос. Всякий разговор об истории – это разговор о факте. Сам факт, само событие обернуто в столько интерпретаций, начиная с первого же дня. Оно настолько закамуфлировано в различные мифологические конструкции, что пробиться к реальному событию 25 октября по старому стилю или 7 ноября по новому чрезвычайно трудно. Нужно брать тексты того времени или ближайшие мемуары участников событий. И то каждый из них излагает события по-разному. На самом деле, мы с вашим братом и моим добрым старым другом и коллегой Алексеем Кара-Мурзой попытались как-то реконструировать, собрать все это множество интерпретаций самого феномена большевизма и Великой Октябрьской социалистической революции. Мы 14 лет назад сделали книгу "Аналитическая антология. Русские о большевизме". 24 рубрики мы набрали, т. е. 24 крупных основных позиции, каждая из которых включает штук по 20 дополнительно. Если все это умножить, получится примерно 2-3 сотни основательных интерпретаций этого события.

Поэтому ответить однозначно, что же это такое было, я думаю, до сих пор просто никто не возьмется, учитывая, что погибло колоссальное количество важнейших документальных свидетельств, архивов, царских архивов, а наши архивы, в которых можно кое-что узнать про большевиков, во многом закрыты. После всего того, что было написано за советский период в СССР про Великую Октябрьскую социалистическую революцию, просто нужно писать все заново.

Владимир Кара-Мурза: Константин Натанович, что такое Октябрь-1917? Это трагедия или главное событие ушедшего века?

Константин Боровой: Одно из главных событий прошедшего века и величайшая трагедия. Ничего похожего ни до, ни после не было – ни по количеству пострадавших, жертв этих событий, ни по эффекту воздействия на общество.

Похожая ситуация происходит и сегодня. Предлагается более глубокое исследование феномена Путина. Почему это произошло? В 1917 году было страстное желание общества и возглавлявшего его группы бандитов захватить эту власть, а затем любой ценой удержать. А вот все остальное – это уже привнесенное. Тут я предлагаю не усложнять события. Обычное преступление немногочисленной группы, которая захватила власть и начала страшный эксперимент над огромным народом.

Владимир Кара-Мурза: Виктор Владимирович, как вы сегодня оцениваете события Октября 1917 года?

Виктор Аксючиц: Я бы назвал это не русской революцией, а Великой русской катастрофой. Хотя, собственно говоря, великие революции всегда и были национальными катастрофами.

Я бы хотел обратить внимание, что складывалась некая цепь событий, каждое из которых, если бы оно не происходило, то революции не было бы. Если бы не две войны, японская и германская, которые не нужны были России, революции не было бы. Если бы не большевистская партия и ее маниакальный лидер Ленин, который два десятилетия готовил партию, отказываясь от всех штрейкбрехеров, оппортунистов, от всех тех, кто не подчинялся его железной воли в подготовке переворота, не было бы революции. Если бы не помощь Германии революционным силам России в 1917 году, революции не было бы. Если бы Керенский не предал бы Корнилова, Октябрьской революции тоже не было бы. Но эти все звенья сложились в единую цепь, и этому есть какая-то причина.

Причина заключается в том, что начиная примерно с середины XIX века, правящий культурный слой в России был подвержен тому, что я называю идеологической манией, революционным идеологиям. Несколько десятилетий правящий слой России, культурный слой России готовился и жаждал революции в России. Культурная элита воспевала приход революции в Серебряном веке. И революция пришла. Но когда она пришла, когда совершился неизбежный после февраля 1917 года большевистский переворот, российской катастрофы могло и не быть. А почему она произошла? Потому что весь правящий слой, все начальники фронтов, которые присягали государю, его предали! Почему они предали? Потому что они были подвержены идейной, идеологической революционной мании. Естественно, в такой ситуации разрушается государственный стержень, все рушится, причем абсолютное большинство населения никакого отношения к революции и к этим идеологическим маниям не имеет, за исключением армии, которая разлагалась пропагандой… И когда государственный стержень рухнул, конечно же, и крестьянская масса в России, потеряв жизненные ориентиры, начала буйствовать.

Владимир Кара-Мурза: Леонид, эти две полярные точки зрения в чем-то сходятся?

Леонид Поляков: То, что господин Боровой сформулировал, это точка зрения замечательного русского консервативного православного философа Ивана Александровича Ильина. Именно он впервые четко, причем научно, обозначил эту революцию как преступление и большевиков как преступников. Это не просто ругань, это целая концепция.

Что же касается точки зрения коллеги Аксючица о том, что это была идеомания, действительно, события такого масштаба и таких последствий при всей случайности комбинаций все-таки в своей массе должны были быть чем-то соединены. Точка зрения, согласно которой большевизм, совершивший эту революцию, это кучка преступников, пришедших на нечто готовое, и точка зрения господина Аксючица, согласно которой сама элита была идеологически заражена, дает некую общую картину.

Но я бы хотел подбросить один сюжет, по поводу которого, мне думается, любой, кто задумывается о смысле и сути этой самой Великой русской революции или катастрофы, должен себе дать четкий ответ – что это такое, и как к этому относиться? Как только Госдума совершила переворот 27 февраля 1917 года, по сути дела, открылись ворота, открылись все шлюзы, империя сразу разрушилась. Еще до большевиков началась автономизация или, говоря современным языком, разгул сепаратизма. Когда мы смотрим на конец 1922 года, мы видим, что большевики преступники, маньяки и т. д. Люди, пришли отнюдь не делать русскую революцию, они рассматривали свой поступок как триггер мировой революции, им нужна была Россия только для того, чтобы запустить цепочку домино. В одной стране прорвать цепь мирового капитализма и запустить мировую глобальную революцию. Но в конце 1922 года мы видим, что большевики, вопреки собственным замыслам и собственной логике, по сути дела, воссоздали Великую Россию. Они, конечно, потеряли Польшу, они потеряли Финляндию, потеряли другие территории, Прибалтику. Но в целом, если бы не большевистская жестокость, беспощадность в реализации собственного замысла, я полагаю, что после Февральской революции Россия в том виде, как она возникла и существовала в ХХ веке, как великое государство, как вторая сверхдержава, – этого бы не было.

Владимир Кара-Мурза: Сегодня среди памятных акций, посвященных годовщине Октябрьских событий, выделалась одна. На Гоголевском бульваре активисты партии "Яблоко" во главе с Сергеем Митрохиным вспоминали юнкеров, которые последними пытались остановить захват власти большевиками.

Константин, можно ли было остановить этот роковой поворот событий, который наступил 96 лет назад?

Константин Боровой: Мне кажется, что стандартные причины, которые создавали условия для революции, – неспособность власти противостоять этим спонтанным причинам, вот это главное, почему все это произошло. Здесь уже говорили о том, что фактически большевики восстановили империю. Это правильно. Колониальная империя не могла существовать в таком виде. А начавшийся процесс автономизации мог ее спасти. Кстати, это очень похоже на то, что происходит сегодня, когда мы находимся перед явлениями, предшествующими очевидному распаду или возможности распада страны. Восстановление колоний в какой бы то ни было форме – это способ разрушить страну, создать условия для того, чтобы она не могла существовать как эффективное в экономическом и политическом смысле государство. Время колониальных империй давно прошло.

Объективные процессы разрушили страну, а большевики их использовали для того, чтобы захватить власть и восстановить Россию в той же самой колониальной форме, в которой она была при царе.

Владимир Кара-Мурза: Виктор Владимирович, вы противник тезиса, что Россия была тюрьмой народов. Почему, по-вашему, при таком равнодушии национальных окраин рухнула сначала империя, а затем и Временное правительство?

Леонид Поляков: Я бы уточнил: не только при равнодушии, но даже при активном соучастии от национальных окраин.

Виктор Аксючиц: Я считаю ошибкой, считать, что у России были колонии. Как мы знаем, колонии во всех мировых империях нещадно грабились. А аборигены этих территорий просто истреблялись. Ничего подобного в России не было. Напротив. Бремя имперского государственного строительства нес на себе в основном русский народ центральных русских губерний. Во многих окраинах не было крепостничества. Во многих окраинах не призывали, не рекрутировали в армию. Как мы знаем, Финляндия и Польша получили конституцию на 10-летие раньше, чем ее получила вся Россия и т. д. Поэтому это была очень своеобразная империя.

Я считаю ошибкой считать, что приход большевиков к власти был полностью предопределен Октябрьской революцией. Вы можете себе представить, что если бы победил Корнилов, то была бы установлена военная диктатура. И эта диктатура была бы не интернациональна, не антинациональна, она была бы национальной диктатурой, которая бы, конечно, удержала распад России. И у России была бы совершенно другая судьба. Но победила именно интернациональная банда идеологических маньяков, которые и установили режим идеократии. И правильно говорилось, что они рассматривали Россию как некий плацдарм для мировой революции. Естественно, все, что этому сопротивлялось в России, подлежало истреблению. Все, что оставалось, должно было выстроиться в режим идеократии для подготовки мировой революции.

И от мировой революции большевики отказались не в 1922 году. Более того, вообще, весь коммунистический режим никогда от нее не отказывался. Он просто менял формы этой мировой революции. Поэтому создавались Коминтерны. Поэтому коммунистическая империя росла и вокруг СССР, и насаждалась в странах Африки и Азии.

Владимир Кара-Мурза: Леонид, Ленин верил в мировую революцию.

Леонид Поляков: Абсолютно.

Владимир Кара-Мурза: Туда сплавлял бриллианты, картины голландцев.

Леонид Поляков: Церковное золото, серебро.

Владимир Кара-Мурза: Что мы все это скоро заберем назад?

Леонид Поляков: Естественно.

Владимир Кара-Мурза: Поэтому какая разница, где оно будет храниться.

Леонид Поляков: Да. И вообще он к золоту относился как в "Утопии" Томаса Моро: "Золото мы используем для того, чтобы делать из него унитазы".

Владимир Кара-Мурза: Да. Почему не получилось так, как задумано?

Леонид Поляков: Почему не получилась мировая революция? Во-первых, и Константин, и Виктор, и я – мы все из Советского Союза, да и вы застали азы марксизма-ленинизма. У Маркса черным по белому написано, что коммунистическая революция может совершаться либо в мировом масштабе, либо ее не может быть вообще. В одной отдельно взятой стране нельзя построить коммунизм, потому что возродиться, как писал Маркс, вся старая мерзость, т. е. борьба при дефиците. Когда мы слышим, что нам рассказывают о победе социализма в одной отдельно взятой стране, мы понимаем, что это какое-то чудовищное противоречие с исходными тезисами.

Первое, почему эта революция не могла принести запланированного результата? Потому что она совершалась в стране, которая совершенно, по теории того же Маркса, которого использовал Ленин, не была приспособлена для того, чтобы вообще в ней началась революция. Ленин придумал теорию: мы нанесем удар в самом слабом звене. При этом что получилось? Самое слабое звено, действительно, удалось разрушить на немецкие деньги. Потому что все, что делали большевики, оплачивалось с 1915 года немецким Генеральным штабом, из немецкого бюджета, вплоть до Брестского мира. Разрушили слабое звено, но дальше началась совершенно парадоксальная история.

Ни одна из попыток установить большевистский коммунистический режим – диктатуру в Баварии, в Венгрии, еще где-то, – нигде не прошла. Получилось так, что из первоначального замысла по Блоку: "Мы на горе всем буржуям//Мировой пожар раздуем,//Мировой пожар в крови -//Господи благослови!//" – пришлось этот пожар перенаправить внутрь России.

Вместо того, чтобы зажглась вся планета, получилось так, что в самой России пришлось моделировать некое уникальное утопическое коммунистическое общество, в котором мы с вами жили, все прелести которого мы с вами знаем. Это был коллапс самого замысла.

Я думаю, что не случайно Ленин вовремя умер. Я не представляю себе Ленина, который строит социализм в отдельно взятой стране. Потому что основная драма последующего большевизма после Ленина – это драма раскола между Сталиным и Троцким. Если бы не большевики, даже той России, в которой мы сегодня живем, наверное, все-таки не было бы.

Владимир Кара-Мурза: Константин, стоит ли нынешняя Россия на пороге тех же угроз, которые были 96 лет назад?

Константин Боровой: Я сейчас много об этом пишу. К сожалению, аналогий очень много даже в мельчайших деталях. И попытка восстановить империю, и попытки консолидации вокруг опасностей разного рода. Хочу напомнить, что одним из факторов консолидации общества был тезис Сталина о постоянном усилении классовой борьбы. Это не так похоже на взрывы домов, во всяком случае, это похоже на иностранные организации, иностранных агентов, которые пытаются разрушить наши единые устремления и т. д. К сожалению, аналогий очень много. И это позволяет говорить о том, что мы находимся на пороге похожих процессов.

Я очень надеюсь на то, что человечество делает выводы из своей истории, хотя все философы говорят обратное. Я очень надеюсь, что мы не пойдем тем ошибочным путем, каким пошел русский народ в 1917 году или немецкий народ в 1933 году. Но аналогий так много, и так много совпадающих деталей, что иногда просто становится страшно.

Владимир Кара-Мурза: Виктор, внушают ли вам опасения нынешние масштабы социального расслоения за непредсказуемый сценарий событий в современной России?

Виктор Аксючиц: Внушает, но не настолько, чтобы об этом говорить так же, как о событиях русской катастрофы. Должен сказать, что все-таки коммунистический режим, паразитируя на историческом теле России, всегда рассматривал это тело как силу для экспансии вовне. Менялись формы. Но и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе коммунистический режим и коммунистическая идеология насаждалась по всему миру.

Хотел бы обратить ваше внимание на то, что кровавая гражданская война и насаждение коммунистической идеократии обошлись русскому народу примерно в 12-15 млн. жертв. Основная масса народа сопротивлялась. И это разрозненное, неорганизованное сопротивление было подавлены мощной бандитской организованной силой, конечно же, при помощи извне. И это сопротивление говорит о том, что основная масса народа отторгала эту коммунистическую идеологию. Поэтому и были истреблены практически все традиционные сословия в России. Кроме того, были истреблены миллионы крестьян, хребет России – крестьянство и христианство. Этот режим стал богоборческим режимом.

Более того, коммунистический режим в России все время правил насилием и ложью. Чтобы удержать Россию в своей власти, им пришлось развить тактику перманентного террора, т. е. террора бесконечного, чего никогда не было в других странах, в других формах тоталитарной идеологии, в частности, в Германии. Карательные органы Германии не были направлены на уничтожение своего народа, как в Советском Союзе.

Вместе с тем, подходя к современности, мы видим, что все страны с тоталитарными идеологиями были освобождены извне. Мы помним – Япония, Германия, Италия. А русский народ сам переварил эту идеологию, эту идеократию. И мирной революцией 1991 года от нее избавился. Поскольку наш народ наибольшее время пережил эту идеологию, конечно, здесь и наибольшие разрушения. Именно этим объясняется весь трагизм и драматизм нашего современного состояния. Требуется длительный период ухода от этой идеократии, от этого идеологического безумия.

Если в конце 80-х – начале 90-х годов совершился окончательный уход от коммунистической идеологии, то сейчас заканчивается переходный период. Мы переживаем период национальной самоидентификации российской культуры, цивилизации, государственности. Конечно, этот период тоже драматичен. Конечно, в этот период действуют многие силы и многие идеологические мании вчерашнего и позавчерашнего дня. Но в целом я вижу, что динамика этого процесса положительная. Народ освобождается. Новые поколения уже свободны от всякого рода идейных, идеологических заморочек прошлого. Другое дело, что сейчас наступают иные соблазны.

Владимир Кара-Мурза: Какие уроки надо извлечь?

Леонид Поляков: Если бы не... Если бы крепостное право было отменено на 50 лет раньше. Если бы не марксизм. Если бы не мировая война. Мы объясняем то событие, которое является центральным в нашей истории, этими условиями – "если бы не...". Я думаю, что может быть есть смысл поменять ракурс. Это случилось. Что это означает для последующего? Мы уже 96 лет живем как в тени этого случившегося события. Это судьба. Это карма.

Как из этого выходить? Это удобная штука – случилось, но могло не случиться. Ничего подобного. Если случилось, значит, должно было случиться. Значит, что-то там такое сидело, что может быть до сих пор продолжает в нас сидеть и нас искушать. Мне думается, что надо посмотреть на большевизм как на событие, которое уже неотменимо. Сегодня получается так, что, может быть, есть задача перед всеми, для кого Россия не случайное место. Если мы для себя не решим, что такое большевизм и как нам к нему относиться, то я думаю, эта раздирающая рана будет жить и дальше. Она будет все время подпитывать не закончившуюся гражданскую войну красных и белых. Она то затухает, то возникает снова. Преодоление этого в самих себе и в целом коммунистического этапа в нашей истории. Если мы не сумеем как-то интегрировать это в себя, в нынешних, то постоянно будем оглядываться назад и сожалеть - если бы... если бы... Так не построишь будущего.

Владимир Кара-Мурза: Константин, вы видите сегодня угрозу именно необольшевизма? Или на эту удочку русский народ второй раз уже не клюнет?

Константин Боровой: Может быть, нам с вами будет неприятно вспоминать или фиксировать этот факт, но сегодня 25, а иногда больше процентов граждан России голосуют за Коммунистическую партию против нынешней экономики, фактически за восстановление того ужаса, который был реконструирован большевиками. 25%!

Я услышал очень приятное для моего уха желание разобраться и дать верную оценку периоду, который прошел, большевистскому. Но это невозможно. Нам это не позволит сегодняшняя власть, которая отталкивается от идеи разрушительных 90-х. Нам это не позволит ментальность значительной части общества не только стариков, сторонников электората КПРФ, но и молодежи, которая сегодня, объединяясь вокруг удальцовского "Левого фронта", прямо заявляет цель – отнять и поделить. Я в этом смысле совершенный пессимист.

Я считаю, что формирование общественного сознания происходит не в результате логического позитивного, созидательного процесса, а в результате негативного, очень болезненного обучающего процесса трагедии. Нюрнбергский процесс, распад гитлеровской Германии – самый яркий пример. В 90-е это был распад Советского Союза, который произошел не в результате революции, а совершенно спонтанно, когда государство уже не могло существовать.

Владимир Кара-Мурза: Виктор, почему "Левый фронт" сейчас – авангард борьбы за социальные права трудящихся, за которые вроде бы и вы выступаете? Это чревато новым переворотом и новой кровью.

Виктор Аксючиц: Я обращаю ваше внимание, что все перевороты и революции готовит культурный и правящий слой. В XIX веке трудно было представить многочисленное образованное общество, которое было бы привержено традиционным российским ценностям, в частности, православию. Сейчас же происходит массовый возврат образованного сословия к традиционным, национальным, историческим ценностям, в т. ч. и православию. Носителями же большевистской традиции сегодня являются те, кого я называю либерал-большевиками.

Называя себя либералами и демократами, они разрушили страну. Они ограбили большинство населения и поделили все между собой. Они расстреляли российский парламент в 1993 году. Они завели механизмы многих катастроф – и социальных, и экономических, и культурных. Поэтому я вижу именно в них продолжение традиции большевизма. А коммунисты сегодня – социалисты по природе вещей. Да, они еще держатся за иконы Ленина и Сталина. Но по сути Компартия – это партия социалистическая, а не большевистская. Если коммунисты сегодня на черное говорят черное, то я вслед за ними тоже говорю черное, хотя я антикоммунист. Поэтому сегодня опасность грозит не от сил вчерашнего дня, а опасность грозит, прежде всего, от современных сил.

Правящий слой всегда срывает резьбу государственного устройства, цивилизационного устройства, традиций, которыми живет народ, нация, общество. И после этого уже начинается смута народного большинства. Вот современные либерал-большевики именно этим и занимаются. Они пытаются вновь сорвать эти скрепы, эту резьбу, благодаря которой транслируется в истории судьба национального государственного организма, его традиции, его цивилизационного кода. И если это произойдет, то Россия опять впадет в катастрофу. Но, я думаю, что этого не произойдет. Национальный государственный организм сейчас оздоравливается и вполне имеет силы, чтобы противостоять этому налету новых форм большевистского зла.

Владимир Кара-Мурза: Леонид, вы ощущаете силы либерал-большевизма?

Леонид Поляков: Это тема старая. Но я бы хотел с Виктором поспорить. Потому что после большевиков, после их проекта мы довольно быстро получили разоренную Россию. А все-таки после реформ так называемых необольшевиков, т. е. реформаторов начала 90-х, мы получили Россию, которая сегодня способна оздоровиться. Я бы не стал сравнивать нынешних наших постсоветских либералов с большевиками. Нет той сильной идеологии, которой обладали большевики тогда. Либерализмом массы заразить невозможно. Это элитарная идеология по определению. Я думаю, что опасность, скорее, идет от левой половины политического спектра. Потому что искушение отобрать все и поделить, искушение по определению "грабь награбленное", "пересмотрим итоги приватизации" и т. д. – живет. Причем это не потому, что народ такой плохой, а потому что сам опыт нашего уникального транзита из коммунизма в капитализм порождает массу проблем и противоречий и заставляет многих возвращаться к традициям большевизма, вспоминать большевизм как некую панацею от этого зла социального расслоения.

Владимир Кара-Мурза: К 100-летию Октября удастся ли расставить все точки над i в его оценке и в его характеристике для нашей истории?

Леонид Поляков: Я думаю, что это будет многоточие над многими i. Я думаю, что к тому времени можно было бы создать еще одну книгу и набрать еще столько же материала, который бы характеризовал Октябрьскую революцию и большевизм в целом совершенно по-новому. Но, мне кажется, это реальная задача для нас с вами, для всех. Потому что двигаться вперед и жить с этой незаживающей раной, которая разрывает пополам душу России, интерпретируя собственную историю с крайне противоположных взаимоисключающих точек зрения, долго не получится. Надо научиться совмещать.