Компакт-диск песен Инны Желанной в серии "Легенды русского рока" вышел еще полтора десятка лет назад. В последние годы Желанная не работает в жанре авторской песни, занимаясь исключительно экспериментированием в области русского фольклора. Музыкальным оформлением народных песен стали психоделический фолк и этно-электроника. Со своей новой группой, образованной в 2007 году, Желанная записала два альбома – "Зима" (2008) и "Кокон" (2009). В студию РС Инна Желанная и саунд-инженер Владимир Губатов пришли после концерта в пражском клубе Acropolis.
Андрей Шарый: Инна, скажите, как вы ищете материал для своих песен? Почему одна из русских народных песен становится тяжелым роком, а украинская народная песня становится, условно говоря, блюзовой балладой? От чего это зависит? Где Вы берете текстовой материал?
Инна Желанная: Раньше я пользовалась архивами Сергея Старостина, которых до сих пор у меня очень много дома. Сергей Старостин – это русский музыкант, певец, мультиинструменталист, коллекционер и собиратель народных традиций. Я работала с ним в группах "Альянс" и "Фарландерс" более десяти лет. С развитием интернета найти любую песню не составляет труда. У меня большие архивы, собранные этнографами, которые ездят в экспедиции и записывают народные песни. В общем, можно найти такой материал. А как из этого получается финальная композиция, уже зависит от людей, с которыми я работаю.
Андрей Шарый: А как вы решаете, что будет чем?
Инна Желанная: Мы не решаем специально, само как-то идет…
Андрей Шарый: Мне кажется, по сравнению с прежними проектами вы довольно заметно изменили структуру звука. Прежде вы использовали большое количество русских народных инструментов, горловое пение, а сейчас у вас классические рок-инструменты и вы обходитесь без всяких народных жалеек. Почему закончились старые проекты и откуда взялась новая структура музыки?
Инна Желанная: Проект заканчивается, когда возникает ощущение, что в старом составе группа себя выработала. Возникает ощущение, что мы топчемся на месте изо дня в день, из года в год, нет никаких перемен. Надо что-то делать – либо свежую кровь вливать в коллектив, с новыми инструментами, либо что-то менять, а что менять – непонятно… Когда такое состояние, когда ни туда, ни сюда, означает: уже все, надо меняться. Что касается нового звука – для него даже нет, наверное, какой-то специальной причины, просто так сложилось, собрался такой народ. Мы с Володей Губатовым начинали этот проект, пригласили Сергея Калачева, который в "Фарландерс" играл на бас-гитаре, а все остальные люди, который сейчас в группе участвуют, – новые. Не хочется возвращаться, честно говоря, к жалейкам, потому что получится очередной "Фарландерс", из которого хотелось выйти уже давно. "Фарландерс" выработал себя – и во внутренних отношениях коллектива, и в музыке, в творчестве.
Андрей Шарый: Владимир, а как рождается звук, как вы его выстраиваете? И что такое хороший звук для вас?
Владимир Губатов: Что такое хороший звук – сложный вопрос… Что такое хороший фильм? Не знаю, как объяснять. Возникает группа талантливых людей, с которыми мы работаем с 2007 года, и каких-то специальных действий, чтобы сделать звук, не нужно. Ну вот Сергей Калачев – ну, уж в России точно единственный человек, которого по звуку можно было узнавать с самых ранних альбомов. Включаешь, четыре ноты звучат – и ты понимаешь, кто именно играет. Все, что приходит ко мне на пульт, – уже готовый, сформированный звук; аранжировка, которую надо просто немножко подравнять, чтобы понять, что на первом плане, что на втором. Это коллегиально решается, потому что у меня могут быть свои соображения, но опытные музыканты говорят: нет, подразумевалось, что вот это должно быть впереди, а вот это сзади. Если Инну или Сергея поменять на другого музыканта, все радикально поменяется, никто заменить их не может, а вот меня поменять, в принципе, можно. Чем мы периодически и занимаемся, когда у меня не получается поехать с группой на концерты, тогда работает другой звукорежиссер. Саунд группы уже ни от звукорежиссера, ни от специальной аппаратуры не зависит. Какая-то общая каша варится, из нее возникают какие-то аранжировки, песни.
Андрей Шарый: Говорят, что женский голос – главный инструмент. Это правда?
Владимир Губатов: Если он а-капелла или под рояль, то, наверное, да. А в нашем случае очень сложно сказать, какой инструмент главный. Все главные.
Валентин Барышников: Такое ощущение, что вы главный, Владимир, потому что вы все это собираете, взбалтываете… Как режиссер собирает из кусочков картину...
Владимир Губатов: У нас музыка такого направления и стиля, что, если убрать голос, не возникнет какого-то моментального ощущения, что вдруг стало плохо. Может, это так задумано. В этом и интерес: не хочется таких стандартных аранжировок и музыки, где все всем понятно… Ну, вот ты приходишь на концерт группы Motorhead – они еще играть не начали, а ты, в принципе, понимаешь, в каком балансе, на какой громкости и в каком ритме все это сейчас будет звучать полтора часа. А у нас угадать, что будет в следующей песне – будет там голос или будут вместо голоса какие-то эффекты, – нельзя. Я – конечный ОТК, можно так сказать.
Валентин Барышников: А это для вас импровизация или нет? Я понимаю, что музыканты ведь каждый раз импровизируют…
Владимир Губатов: Импровизация, конечно. Во всех коллективах, где я имею счастье трудиться, как-то так подобралось, такие артисты, у которых точных, отработанных сценариев, как в мюзикле или в каком-то коммерческом шоу со светом, нет. Может меняться порядок песен. В Праге вот "Зима" была в укороченном варианте, но есть более удлиненный вариант, где она в регги переходит. Иногда переходит, иногда не переходит, по настроению, на сцене музыканты решают.
Андрей Шарый: Если бы русская песня существовала как живая женская душа, она бы невероятно удивлялась тому, что вы с ней производите.
Инна Желанная: Она рыдала бы!
Андрей Шарый: Как именно вы пришли к русской народной песне (или к восточно-славянской народной песне), почему именно такой фольклор – основа вашего творчества?
Инна Желанная: Так получилось, что с приходом Сергея Старостина в "Альянс" (это аж 1989 год!) все творчество этой группы, которую уж никак нельзя было назвать ни фолковой, ни даже близкой к фолковой, начало смещаться в эту сторону. Появились этнические инструменты, появилось пение Старостина, абсолютно народное. Потом, в 1994 году, когда я уже собирала свою группу, я пригласила Старостина и еще одного духовика – Сергея Клевенского, и уже с каким-то таким настроем, что буду народной музыкой заниматься. Какое-то время мы совмещали авторское творчество с народным, что, на мой взгляд, сейчас, мне так кажется, немножко неестественно, потому что это настолько разные вещи, и по аранжировке, и по подаче. Что касается сегодняшнего: поскольку своих, авторских песен у меня с 2002 года нет, они не пишутся, я не вижу смысла сидеть на старом материале, и новая группа собиралась именно под народные песни.
Андрей Шарый: Но фолк-певицей вы себя ведь не назовете?
Инна Желанная: Нет.
Владимир Губатов: А вот я бы поспорил насчет авторских и фолковых песен, потому что самый ранний "Альянс" (песни "До самого неба", "Дальше" и так далее) – как раз такие славянские песни, мелодика и подача уже тогда были фольклорными…
Андрей Шарый: Это правда, но тексты тогда писала Инна.
Инна Желанная: Это правда, но это какие-то вещи, от меня не зависящие. Я не могу это проанализировать.
Валентин Барышников: Русская народная музыка – не мелодическая, она тональная, она ритмически не выстроена. Я не понимаю даже, что является истоком такой музыки. Что вам нравится в русской народной музыке?
Владимир Губатов: А мне кажется, что русская народная очень ритмичная и мелодичная. Надо просто глубже в нее погрузиться, просто широкой публике не все известно… Русская народная музыка для всех выглядит сплошной "Калинкой-малинкой" и "Черным вороном". Реально народных песен среди широко известных так называемых народных песен очень мало. Когда начинаешь погружаться в мир народной музыки, выясняется, что там культурный пласт совершенно другой.
Валентин Барышников: Я лет десять лет назад был на концерте Сергея Старостина, он исполнял то, что привозил из русских деревень: там нет ясной мелодии, даже не очень понятно, что это, нет ясного ритма. Старостин какие-то фантастические вещи говорил; например, какой-то инструмент извлек, который издавал ровные ноты, и сказал – "Ровный звук – это звук вечности". Что остается в ваших песнях от русской народной музыки?
Инна Желанная: Остается русская народная песня. Если бы у нас не было такого провала в этой области с советских годов и до недавнего времени – как будто народной музыки не существовало, вместо нее появились все эти подмены: "Калинка", "Подмосковные вечера", "Парней так много холостых…", "Рябина кудрявая". На 70 лет мы вообще оторвались непонятно куда. И теперь, когда мы берем старые песни, которым по пятьсот лет, и говорим: "Смотрите, как красиво", – нам отвечают: "А что это? Не мелодично, не ритмично. За что тут зацепиться?" Мне кажется, если бы не было такого провала во времени, если бы народная музыка продолжала развиваться, как развивалась любая музыка – постепенно, поступательно, соответственно времени – то, может быть, представления о русской песне сейчас выглядели бы совсем по-другому. Вы знаете группу "Волга", например, что они делают с народной песней? Это натуральный транс, это наиболее, на мой взгляд, органичное сочетание народной песни и современной музыки: жесткая электроника, трансовые ритмы и народная песня. Вообще никаких противоречий! И у нас то же самое примерно. Мы, может быть, не настолько заэлектронены, но у нас есть песня на одном аккорде, восемь минут бу-бу-бу... Это натуральный транс, мне кажется.
Андрей Шарый: Русская народная песня есть сплошное страдание, я такой вывод после вашего концерта сделал, сплошное страдание, минорные настроения. Цвета этой песни – лилово-фиолетовые или красные.
Инна Желанная: Это цвета Бога. Не соглашусь с вами про народную музыку. Песни часто пелись по какому-то радостному поводу: посевная, сбор урожая, хороводы, девку замуж выдают, свадебных песен куча…
Андрей Шарый: Но все равно плач сплошной – замуж, в неволю…
Инна Желанная: Приезжали сватья, очень веселились, между прочим. Мне кажется, степень древнерусской тоски нами вообще явно преувеличена.
Валентин Барышников: Это песни про жизнь.
Андрей Шарый: Но жизнь-то была невеселой все-таки.
Инна Желанная: А сейчас – веселая? Обхохочешься?
Андрей Шарый: У вас за плечами большой проект, связанный с попыткой выхода на мировую музыкальную арену. Речь идет о второй половине 90-х годов, когда вы организовали группу "Фарландерс", когда случился всплеск интереса к этномузыке, когда вы принимали участие в очень больших концертах…
Инна Желанная: Да, нам повезло, мы попали в эту волну, и все это было очень круто. В таких огромных концертах есть невероятный драйв, невероятное разнообразие, о котором нормальный человек просто не может иметь четкого представления. И вдруг ты попадаешь в эту среду: все эти послеконцертные джемы, когда собираются африканцы, малазийцы, норвежцы, русские, буряты и начинают вместе что-нибудь играть. Это совершенно фантастическая музыка!
Валентин Барышников: Вам нравится, например, африканская музыка? Она отличается от русской народной по настроению?
Инна Желанная: Можно, наверное, сказать, что по таким критериям оценки африканская музыка – сплошное веселье. Но вот недавно попала в Норвегии на фестиваль, и там пела Рокия Траоре, такая известная певица из Мали. Я бы не сказала, что это было весело. Во-первых, она рассказывала историю (там был прямо спектакль – она строго сидела на стуле, а сзади нее сидели два совершенно обкуренных музыканта, с выпадающими, вопиюще красными глазами, у них рты были до ушей весь концерт, и играли они как два Бога) про какого-то короля: он жил долго, у него была жена, он пошел, спросил корову, и корова ему ответила, тогда он пошел к быку… Это длиннющая история, видимо, вся легенда, и она долго рассказывает, потом три минуты поет. Вообще не весело! Беда в том, что у нас у всех знания поверхностные, и отношение к русской музыке, как к каким-то сплошным страданиям, – поверхностное восприятие. В русской музыке веселья навалом, причем такого, что африканцам и не снилось, им столько не выпить просто.
Андрей Шарый: А почему пора торжества этномузыки в мире закончилась, почему вдруг такая музыка потеряла популярность?
Инна Желанная: Ну не слишком-то потеряла. Река этнической музыки теперь просто течет, не взрываясь. Я думаю, просто четверть века назад открылись границы в Европе, мир стал другим, весь этот музыкальный поток хлынул в Европу.
Владимир Губатов: Этноволна никуда не ушла, другое дело, что за рубежом спала волна популярности русских исполнителей, хотя она и была невысокой. А популярность этномузыки в России растет. В конце сентября в Пятигорске прошел первый в истории фестиваль Womad, в организации которого принимал участие Питер Гэбриел, и я имел счастье на этом фестивале работать, на сцене помогать. Местного народу гигантское количество собралось, а это Ставропольский край, там концертов вообще не очень много. И вот вдруг они слушают из Нигерии каких-то исполнителей, колумбийцев и прочих людей. Интерес гигантский! И групп этих много.
Андрей Шарый: Мощная река международного этнодвижения течет, и есть в ней русский ручеек – почему он не очень полноводный?
Инна Желанная: В Советском Союзе были официально назначенные фольклорные артисты – "Терем-квартет", какая-нибудь Надежда Бабкина, хоры какие-то, ансамбль Моисеева. Вот этим и ограничивалась русская народная музыка для иностранных слушателей.
Андрей Шарый: Но они же не обязательно плохо пели!
Инна Желанная: Вопрос не в этом, а в том, что ничего другого люди не знали. И тут рухнул "железный занавес" и потекла волна, за границу поехали тувинцы, которые просто победили весь мир своим горловым пением, поехали буряты... то есть начали ездить люди из регионов, с какой-то другой музыкой уже, с восточной, с южной, какие-то казаки донские… В общем, потекла волна. И, видимо, на этой почве возник интерес: ничего себе, оказывается, как в России все разнообразно! Ну, наверное, да – время пика прошло. Но то чтобы интерес в мире остыл, я бы не сказала так, интерес вообще к любой этнической музыке. Но у нас в России, поскольку мы чуть-чуть запаздываем – лет на 20 – от всего мира, сейчас очень модна народная музыка. Вы не представляете себе, какое количество фольклорных фестивалей сейчас проводится в стране! Сколько ансамблей. Кто не может сам этно исполнять – берет сэмплы. Обязательно даже в попсу вставят какого-нибудь тувинца, на двух струнах что-нибудь – что вот и мы тоже…
Есть энтузиасты, великие люди, которые продвигают эту тему. Прежде всего это Андрей Катаев, организатор фестиваля "Саянское кольцо", который пережил ребрэндинг и стал называться "Мир Сибири". В этом году уже были у них в Шушенском африканцы, индусы, кого только не было. И он же, Катаев, сделал фестиваль Womad Russia. То есть человек не постеснялся, написал письмо Питеру Гэбриелу: "Почему по всему миру есть Womad, а у нас нет? Давайте сделаем". И – сделали, и для первого фестиваля в России, я считаю, это был колоссальный успех, просто колоссальный!
Валентин Барышников: Но это все равно какая-то диковинка на российской сцене. Большое телевидение само по себе существует, в ротации на радио вы не попадаете – разве что "Бурановские бабушки" попали на Евровидение. Нет ощущения, в принципе, что вы существуете в замкнутом мире?
Владимир Губатов: В России 80 процентов музыки – более-менее интересной и качественной музыки – существует вне радио и телевидения, где одни и те же люди, по кругу. На телевидении вообще нет пристойных музыкальных программ, никаких и нигде – ну, разве что "Культура" что-то иногда показывает. В середине 90-х была "Программа А", где час играла музыка на страну, – все, нету такой программы! Теперь – максимум одна песня на 3,5 минуты в каком-нибудь дурацком юмористическом шоу. Мы однажды попали на Первый канал, перед нами был на 40 минут рассказ про шансон и Шуфутинского, а под конец – мы с русской песней. На радио та же ситуация – попса, эстрада и шансон. Про остальных – металлистов, блюзменов, фолк-проекты – ничего неизвестно. Еще слава Богу, интернет появился, хоть какая-то жизнь течет, но если сейчас отключить "Фейсбук" и "ВКонтакте", останутся на всю страну те же Кобзон и Бабкина…
За последние лет 20, как мне кажется, музыка перешла в разряд фона. Времена, когда через весь город ты ехал к другу послушать новый альбом какой-то группы, ставили пленку или включали "вражеские" радиостанции, прошли. Сейчас у людей в айфонах сборники, по одной песне от всякой группы, а концерты в большинстве случаев – развлечение, желательно, чтобы что-то мигало… А на наших концертах слушатели попадают в ситуацию, когда им надо совершить внутри какую-то работу над собой.
Инна Желанная: У нас же воспитывается поколение таких потребителей жвачки, уже не первое.
Валентин Барышников: Вы хотите сказать, что молодежи среди вашей аудитории мало?
Инна Желанная: Вообще таких людей мало, которые готовы прийти и два часа грузить себе мозг, и еще потом домой прийти и подумать об этом. В основном в клуб приходят поесть, что-то побренчало на заднем плане, и нормально.
Андрей Шарый: Вашу музыку, это правда, хорошо слушать и думать. Я на концерте искал термин, который позволял бы одним словом ваше творчество охарактеризовать. У меня родилось слово "лаконичный" – определенная жанровая строгость; понятно, что вы хотите сказать. Концерт Инны Желанной – внятное художественное высказывание!
Валентин Барышников: А мне ясна киноаналогия. Вы занимаетесь тем, что в киноязыке называется артхаус: люди занимаются тем, чем им хочется, и у них есть своя аудитория, пусть и ограниченная. Вы когда-нибудь играли в маленьких городках или деревнях? Как на ваших концертах ведут себя люди, которые, как предполагается, являются носителями той музыки, которую вы развиваете?
Инна Желанная: В деревнях в России мы не играли, конечно. На концерте в Смоленске, на первом ряду, видели бабушку, ей было лет 70. Мы аж играть не могли – настолько она живо реагировала. Ну, лет 70 как минимум ей было, седая такая старушонка, смешно подстриженная, с челкой… Вообще, у нас большой разброс возрастной аудитории: от совсем детей, 17-18 лет, до седых старцев.
Валентин Барышников: Давайте поговорим о политической импликации вашей музыки. Как вы себя чувствуете с общественно-политической точки зрения со своей музыкой в современной России?
Инна Желанная: Мочи, Вова! Здесь можно!
Владимир Губатов: В целом мы себя тревожно чувствуем…
Валентин Барышников: Русскую фольклорную музыку как-то начинают связывать с национализмом, например.
Инна Желанная: Кто это связывает? Впервые слышу!
Андрей Шарый: Вон боксер Александр Поветкин выходит на бой с Кличко под псевдорусскую музыку; русский фолк, говорят, – удел казачества, защита русской нации от мигрантов...
Владимир Губатов: Когда начинаешь копать, фолк такой народ тоже не особо слушает, националисты слушают какие-то металлическо-языческие группы. Интересы людей со славянскими свастиками к фолку имеют очень отдаленное отношение. Потом, мне кажется, что национализм в России – это искусственно раздутая история. Есть какое-то ощущение напряженности, которое никто сформулировать толком не может…
Андрей Шарый: Вы совсем вне политики? Выступить на концерте вместе с Шевчуком в поддержку политзаключенных, белоленточного движения – это не ваше?
Инна Желанная: Политика – такая вещь, в которой чтобы разобраться, надо об этом очень много знать. Надо все время за этим следить, понимать, откуда ноги растут. И тогда ты уже можешь для себя принять какое-то решение – за, против, в поддержку или не в поддержку. А когда я, например, об этом ничего не знаю, по большому счету… Да, я знаю про Pussy Riot, вот они сплясали – их посадили на два года. Правильно посадили? Нет, неправильно. В поддержку пойдешь? Нет, не пойду. Они и сплясали – тоже неправильно. Тут тонкая грань.
Андрей Шарый: Это не важный для вас вопрос?
Инна Желанная: Да нет, он важный, наверное, но если ответ "просто я не хочу" вас устроит, то, наверное, я такой ответ и дам. Я бы пошла в поддержку культуры, например, в поддержку образования или против уничтожения исторических, культурных памятников.
Владимир Губатов: Есть какие-то ясные вещи, по поводу которых двух мнений быть не может – детям помочь, если закрывают детские центры или больницы. Но когда на повестке дня такие хлипкие вещи, когда ты даже не понимаешь…
Инна Желанная: Политика – грязная вещь! Я не хочу пачкаться, понимаете.
Владимир Губатов: Вот я, к примеру, посещал митинги какие-то…
Инна Желанная: Даже я ходила на митинги!
Владимир Губатов: Я на Болотную площадь после выборов ходил. Но смотришь на возню, которая вокруг этого начинает происходить, и хочется в стороне держаться, потому что ты не понимаешь четко, кто все это делает, кто все эти люди. Я на Чистых прудах в толпе на большом митинге встретил кучу знакомых, и мне понятна мотивация, почему мы туда пришли. Но то, что дальше начинает происходить… – хочется от этого дистанцироваться, потому вожжи забирают такие же тревожные люди, как и те, против которых они выходят.
Валентин Барышников: На самом деле, вопрос в том, насколько вы чувствуете ту часть культуры, которой занимаетесь, связанной с политикой. Очевидно, не чувствуете?
Владимир Губатов: Мне кажется, что люди, которые курируют политику, с министра культуры начиная, вообще не в курсе никаких культурных движений. Поэтому страну представляют в течение последних 30 или скольких-то там лет одни и те же люди, а про нас никто не знает, про всех остальных тоже никто не знает. Мы живем отдельно от всех этих официальных лиц, они решают другие задачи. Они знаю тех, кто к ним ходит, жмет руки и получает спонсорские деньги.
Инна Желанная: По-вашему получается, что гражданская позиция – это когда ты примкнул к какой-то партии, скажем?
Андрей Шарый: Нет, почему, у вас тоже есть гражданская позиция. Вы делаете благородное дело – талантливо развиваете ту часть народной традиции, которой вообще должно заниматься государство. Оно вам должно давать деньги, а не Баскову и Кобзону. Вы бы сделали, наверное, в тысячу раз больше, если бы у вас была эта поддержка. Но связи между тем, что эта власть ведет себя так, как ведет, и участием в митингах вы не видите. Вы имеет полное право занимать ту позицию, которую занимаете, и она внятна и понятна. Но для меня гражданская позиция – это отношение к тому, что происходит в твоей стране, сквозь призму твоей профессии: комфортно ли вам заниматься тем, что вы любите, в тех политических условиях, которые власть создает?
Инна Желанная: Я бы не говорила, что власть одна во всем виновата. Народ выбрал себе эту власть – и, по большому счету, продолжает, кстати, выбирать. Что вообще парадокс, на мой взгляд.
Владимир Губатов: А может, и не продолжает. Может, ему вообще все равно. Мне даже кажется, что большинство людей ничего не выбирают, потому что им важнее другие проблемы… Может, нам тоже давали бы деньги, если бы мы туда ходили и просили. Никто же просто так не позвонит и не скажет: давайте дадим исполнителю денег. Надо вращаться в определенных кругах, разговаривать…
Андрей Шарый: А вы там не вращаетесь?
Владимир Губатов: Не хочется. Логичнее поэтому даже говорить, на каком концерте мы бы не выступили. На концерт к Дню милиции нас и не позовут, там другие задачи. Но мы выступали в Кремле, на Дне славянской письменности. Прекрасный был концерт, ничего там плохого не было. В первом ряду Патриарх сидел, жена Медведева Светлана.
Андрей Шарый: Над чем вы сейчас работаете? У вас на сайте написано: "Группа приступила к записи нового диска". Что это за проект?
Инна Желанная: Мы даже прикинули, что в апреле надо сделать презентацию в Москве и в Питере. Пока мы записали барабаны к десяти песням и поняли, что деньги на этом кончились. Поэтому решили воспользоваться этой новой системой краут-фандинга, сейчас вот будем запускать. По большому счету, конечно, это не очень приятная история, потому что ты вроде как побираешься. Но, с другой стороны, за эти деньги мы предлагаем заранее купить пластинку, CD, без всяких наценок, мы еще и винил хотим выпустить. Можно купить еще и календарь на 2014 год, к примеру. Можно купить вечный билет на все концерты на два лица. Можно купить годовой абонемент.
Валентин Барышников: В вашем случае, мне кажется, это как раз нормально, потому что народная музыка становится народной, ее народ финансирует.
Инна Желанная: У нас очень много материала накопилось, того, что мы не издавали и не записывали. Мы делаем концертные программы одну за другой, накопилось штук двадцать, наверное, песен. Там будут вещи, которые присутствовали на концертах и которые мы уже не играем, которые даже в записи пока не существуют. Все это надо записать, и, может быть, это даже будет двойной альбом либо это будут два альбома. Либо мы, скажем, выбросим проходные песни, их можно убрать, собрать все сливки. А из самых лучших еще хорошо бы составить винил…
Андрей Шарый: Инна, скажите, как вы ищете материал для своих песен? Почему одна из русских народных песен становится тяжелым роком, а украинская народная песня становится, условно говоря, блюзовой балладой? От чего это зависит? Где Вы берете текстовой материал?
Инна Желанная: Раньше я пользовалась архивами Сергея Старостина, которых до сих пор у меня очень много дома. Сергей Старостин – это русский музыкант, певец, мультиинструменталист, коллекционер и собиратель народных традиций. Я работала с ним в группах "Альянс" и "Фарландерс" более десяти лет. С развитием интернета найти любую песню не составляет труда. У меня большие архивы, собранные этнографами, которые ездят в экспедиции и записывают народные песни. В общем, можно найти такой материал. А как из этого получается финальная композиция, уже зависит от людей, с которыми я работаю.
Андрей Шарый: А как вы решаете, что будет чем?
Инна Желанная: Мы не решаем специально, само как-то идет…
Андрей Шарый: Мне кажется, по сравнению с прежними проектами вы довольно заметно изменили структуру звука. Прежде вы использовали большое количество русских народных инструментов, горловое пение, а сейчас у вас классические рок-инструменты и вы обходитесь без всяких народных жалеек. Почему закончились старые проекты и откуда взялась новая структура музыки?
Инна Желанная: Проект заканчивается, когда возникает ощущение, что в старом составе группа себя выработала. Возникает ощущение, что мы топчемся на месте изо дня в день, из года в год, нет никаких перемен. Надо что-то делать – либо свежую кровь вливать в коллектив, с новыми инструментами, либо что-то менять, а что менять – непонятно… Когда такое состояние, когда ни туда, ни сюда, означает: уже все, надо меняться. Что касается нового звука – для него даже нет, наверное, какой-то специальной причины, просто так сложилось, собрался такой народ. Мы с Володей Губатовым начинали этот проект, пригласили Сергея Калачева, который в "Фарландерс" играл на бас-гитаре, а все остальные люди, который сейчас в группе участвуют, – новые. Не хочется возвращаться, честно говоря, к жалейкам, потому что получится очередной "Фарландерс", из которого хотелось выйти уже давно. "Фарландерс" выработал себя – и во внутренних отношениях коллектива, и в музыке, в творчестве.
Андрей Шарый: Владимир, а как рождается звук, как вы его выстраиваете? И что такое хороший звук для вас?
Владимир Губатов: Что такое хороший звук – сложный вопрос… Что такое хороший фильм? Не знаю, как объяснять. Возникает группа талантливых людей, с которыми мы работаем с 2007 года, и каких-то специальных действий, чтобы сделать звук, не нужно. Ну вот Сергей Калачев – ну, уж в России точно единственный человек, которого по звуку можно было узнавать с самых ранних альбомов. Включаешь, четыре ноты звучат – и ты понимаешь, кто именно играет. Все, что приходит ко мне на пульт, – уже готовый, сформированный звук; аранжировка, которую надо просто немножко подравнять, чтобы понять, что на первом плане, что на втором. Это коллегиально решается, потому что у меня могут быть свои соображения, но опытные музыканты говорят: нет, подразумевалось, что вот это должно быть впереди, а вот это сзади. Если Инну или Сергея поменять на другого музыканта, все радикально поменяется, никто заменить их не может, а вот меня поменять, в принципе, можно. Чем мы периодически и занимаемся, когда у меня не получается поехать с группой на концерты, тогда работает другой звукорежиссер. Саунд группы уже ни от звукорежиссера, ни от специальной аппаратуры не зависит. Какая-то общая каша варится, из нее возникают какие-то аранжировки, песни.
Андрей Шарый: Говорят, что женский голос – главный инструмент. Это правда?
Владимир Губатов: Если он а-капелла или под рояль, то, наверное, да. А в нашем случае очень сложно сказать, какой инструмент главный. Все главные.
Валентин Барышников: Такое ощущение, что вы главный, Владимир, потому что вы все это собираете, взбалтываете… Как режиссер собирает из кусочков картину...
Владимир Губатов: У нас музыка такого направления и стиля, что, если убрать голос, не возникнет какого-то моментального ощущения, что вдруг стало плохо. Может, это так задумано. В этом и интерес: не хочется таких стандартных аранжировок и музыки, где все всем понятно… Ну, вот ты приходишь на концерт группы Motorhead – они еще играть не начали, а ты, в принципе, понимаешь, в каком балансе, на какой громкости и в каком ритме все это сейчас будет звучать полтора часа. А у нас угадать, что будет в следующей песне – будет там голос или будут вместо голоса какие-то эффекты, – нельзя. Я – конечный ОТК, можно так сказать.
Валентин Барышников: А это для вас импровизация или нет? Я понимаю, что музыканты ведь каждый раз импровизируют…
Владимир Губатов: Импровизация, конечно. Во всех коллективах, где я имею счастье трудиться, как-то так подобралось, такие артисты, у которых точных, отработанных сценариев, как в мюзикле или в каком-то коммерческом шоу со светом, нет. Может меняться порядок песен. В Праге вот "Зима" была в укороченном варианте, но есть более удлиненный вариант, где она в регги переходит. Иногда переходит, иногда не переходит, по настроению, на сцене музыканты решают.
Андрей Шарый: Если бы русская песня существовала как живая женская душа, она бы невероятно удивлялась тому, что вы с ней производите.
Инна Желанная: Она рыдала бы!
Андрей Шарый: Как именно вы пришли к русской народной песне (или к восточно-славянской народной песне), почему именно такой фольклор – основа вашего творчества?
Инна Желанная: Так получилось, что с приходом Сергея Старостина в "Альянс" (это аж 1989 год!) все творчество этой группы, которую уж никак нельзя было назвать ни фолковой, ни даже близкой к фолковой, начало смещаться в эту сторону. Появились этнические инструменты, появилось пение Старостина, абсолютно народное. Потом, в 1994 году, когда я уже собирала свою группу, я пригласила Старостина и еще одного духовика – Сергея Клевенского, и уже с каким-то таким настроем, что буду народной музыкой заниматься. Какое-то время мы совмещали авторское творчество с народным, что, на мой взгляд, сейчас, мне так кажется, немножко неестественно, потому что это настолько разные вещи, и по аранжировке, и по подаче. Что касается сегодняшнего: поскольку своих, авторских песен у меня с 2002 года нет, они не пишутся, я не вижу смысла сидеть на старом материале, и новая группа собиралась именно под народные песни.
Андрей Шарый: Но фолк-певицей вы себя ведь не назовете?
Инна Желанная: Нет.
Владимир Губатов: А вот я бы поспорил насчет авторских и фолковых песен, потому что самый ранний "Альянс" (песни "До самого неба", "Дальше" и так далее) – как раз такие славянские песни, мелодика и подача уже тогда были фольклорными…
Андрей Шарый: Это правда, но тексты тогда писала Инна.
Инна Желанная: Это правда, но это какие-то вещи, от меня не зависящие. Я не могу это проанализировать.
Валентин Барышников: Русская народная музыка – не мелодическая, она тональная, она ритмически не выстроена. Я не понимаю даже, что является истоком такой музыки. Что вам нравится в русской народной музыке?
Владимир Губатов: А мне кажется, что русская народная очень ритмичная и мелодичная. Надо просто глубже в нее погрузиться, просто широкой публике не все известно… Русская народная музыка для всех выглядит сплошной "Калинкой-малинкой" и "Черным вороном". Реально народных песен среди широко известных так называемых народных песен очень мало. Когда начинаешь погружаться в мир народной музыки, выясняется, что там культурный пласт совершенно другой.
Валентин Барышников: Я лет десять лет назад был на концерте Сергея Старостина, он исполнял то, что привозил из русских деревень: там нет ясной мелодии, даже не очень понятно, что это, нет ясного ритма. Старостин какие-то фантастические вещи говорил; например, какой-то инструмент извлек, который издавал ровные ноты, и сказал – "Ровный звук – это звук вечности". Что остается в ваших песнях от русской народной музыки?
Инна Желанная: Остается русская народная песня. Если бы у нас не было такого провала в этой области с советских годов и до недавнего времени – как будто народной музыки не существовало, вместо нее появились все эти подмены: "Калинка", "Подмосковные вечера", "Парней так много холостых…", "Рябина кудрявая". На 70 лет мы вообще оторвались непонятно куда. И теперь, когда мы берем старые песни, которым по пятьсот лет, и говорим: "Смотрите, как красиво", – нам отвечают: "А что это? Не мелодично, не ритмично. За что тут зацепиться?" Мне кажется, если бы не было такого провала во времени, если бы народная музыка продолжала развиваться, как развивалась любая музыка – постепенно, поступательно, соответственно времени – то, может быть, представления о русской песне сейчас выглядели бы совсем по-другому. Вы знаете группу "Волга", например, что они делают с народной песней? Это натуральный транс, это наиболее, на мой взгляд, органичное сочетание народной песни и современной музыки: жесткая электроника, трансовые ритмы и народная песня. Вообще никаких противоречий! И у нас то же самое примерно. Мы, может быть, не настолько заэлектронены, но у нас есть песня на одном аккорде, восемь минут бу-бу-бу... Это натуральный транс, мне кажется.
Андрей Шарый: Русская народная песня есть сплошное страдание, я такой вывод после вашего концерта сделал, сплошное страдание, минорные настроения. Цвета этой песни – лилово-фиолетовые или красные.
Инна Желанная: Это цвета Бога. Не соглашусь с вами про народную музыку. Песни часто пелись по какому-то радостному поводу: посевная, сбор урожая, хороводы, девку замуж выдают, свадебных песен куча…
Андрей Шарый: Но все равно плач сплошной – замуж, в неволю…
Инна Желанная: Приезжали сватья, очень веселились, между прочим. Мне кажется, степень древнерусской тоски нами вообще явно преувеличена.
Валентин Барышников: Это песни про жизнь.
Андрей Шарый: Но жизнь-то была невеселой все-таки.
Инна Желанная: А сейчас – веселая? Обхохочешься?
Андрей Шарый: У вас за плечами большой проект, связанный с попыткой выхода на мировую музыкальную арену. Речь идет о второй половине 90-х годов, когда вы организовали группу "Фарландерс", когда случился всплеск интереса к этномузыке, когда вы принимали участие в очень больших концертах…
Инна Желанная: Да, нам повезло, мы попали в эту волну, и все это было очень круто. В таких огромных концертах есть невероятный драйв, невероятное разнообразие, о котором нормальный человек просто не может иметь четкого представления. И вдруг ты попадаешь в эту среду: все эти послеконцертные джемы, когда собираются африканцы, малазийцы, норвежцы, русские, буряты и начинают вместе что-нибудь играть. Это совершенно фантастическая музыка!
Валентин Барышников: Вам нравится, например, африканская музыка? Она отличается от русской народной по настроению?
Инна Желанная: Можно, наверное, сказать, что по таким критериям оценки африканская музыка – сплошное веселье. Но вот недавно попала в Норвегии на фестиваль, и там пела Рокия Траоре, такая известная певица из Мали. Я бы не сказала, что это было весело. Во-первых, она рассказывала историю (там был прямо спектакль – она строго сидела на стуле, а сзади нее сидели два совершенно обкуренных музыканта, с выпадающими, вопиюще красными глазами, у них рты были до ушей весь концерт, и играли они как два Бога) про какого-то короля: он жил долго, у него была жена, он пошел, спросил корову, и корова ему ответила, тогда он пошел к быку… Это длиннющая история, видимо, вся легенда, и она долго рассказывает, потом три минуты поет. Вообще не весело! Беда в том, что у нас у всех знания поверхностные, и отношение к русской музыке, как к каким-то сплошным страданиям, – поверхностное восприятие. В русской музыке веселья навалом, причем такого, что африканцам и не снилось, им столько не выпить просто.
Андрей Шарый: А почему пора торжества этномузыки в мире закончилась, почему вдруг такая музыка потеряла популярность?
Инна Желанная: Ну не слишком-то потеряла. Река этнической музыки теперь просто течет, не взрываясь. Я думаю, просто четверть века назад открылись границы в Европе, мир стал другим, весь этот музыкальный поток хлынул в Европу.
Владимир Губатов: Этноволна никуда не ушла, другое дело, что за рубежом спала волна популярности русских исполнителей, хотя она и была невысокой. А популярность этномузыки в России растет. В конце сентября в Пятигорске прошел первый в истории фестиваль Womad, в организации которого принимал участие Питер Гэбриел, и я имел счастье на этом фестивале работать, на сцене помогать. Местного народу гигантское количество собралось, а это Ставропольский край, там концертов вообще не очень много. И вот вдруг они слушают из Нигерии каких-то исполнителей, колумбийцев и прочих людей. Интерес гигантский! И групп этих много.
Андрей Шарый: Мощная река международного этнодвижения течет, и есть в ней русский ручеек – почему он не очень полноводный?
Инна Желанная: В Советском Союзе были официально назначенные фольклорные артисты – "Терем-квартет", какая-нибудь Надежда Бабкина, хоры какие-то, ансамбль Моисеева. Вот этим и ограничивалась русская народная музыка для иностранных слушателей.
Андрей Шарый: Но они же не обязательно плохо пели!
Инна Желанная: Вопрос не в этом, а в том, что ничего другого люди не знали. И тут рухнул "железный занавес" и потекла волна, за границу поехали тувинцы, которые просто победили весь мир своим горловым пением, поехали буряты... то есть начали ездить люди из регионов, с какой-то другой музыкой уже, с восточной, с южной, какие-то казаки донские… В общем, потекла волна. И, видимо, на этой почве возник интерес: ничего себе, оказывается, как в России все разнообразно! Ну, наверное, да – время пика прошло. Но то чтобы интерес в мире остыл, я бы не сказала так, интерес вообще к любой этнической музыке. Но у нас в России, поскольку мы чуть-чуть запаздываем – лет на 20 – от всего мира, сейчас очень модна народная музыка. Вы не представляете себе, какое количество фольклорных фестивалей сейчас проводится в стране! Сколько ансамблей. Кто не может сам этно исполнять – берет сэмплы. Обязательно даже в попсу вставят какого-нибудь тувинца, на двух струнах что-нибудь – что вот и мы тоже…
Есть энтузиасты, великие люди, которые продвигают эту тему. Прежде всего это Андрей Катаев, организатор фестиваля "Саянское кольцо", который пережил ребрэндинг и стал называться "Мир Сибири". В этом году уже были у них в Шушенском африканцы, индусы, кого только не было. И он же, Катаев, сделал фестиваль Womad Russia. То есть человек не постеснялся, написал письмо Питеру Гэбриелу: "Почему по всему миру есть Womad, а у нас нет? Давайте сделаем". И – сделали, и для первого фестиваля в России, я считаю, это был колоссальный успех, просто колоссальный!
Валентин Барышников: Но это все равно какая-то диковинка на российской сцене. Большое телевидение само по себе существует, в ротации на радио вы не попадаете – разве что "Бурановские бабушки" попали на Евровидение. Нет ощущения, в принципе, что вы существуете в замкнутом мире?
Владимир Губатов: В России 80 процентов музыки – более-менее интересной и качественной музыки – существует вне радио и телевидения, где одни и те же люди, по кругу. На телевидении вообще нет пристойных музыкальных программ, никаких и нигде – ну, разве что "Культура" что-то иногда показывает. В середине 90-х была "Программа А", где час играла музыка на страну, – все, нету такой программы! Теперь – максимум одна песня на 3,5 минуты в каком-нибудь дурацком юмористическом шоу. Мы однажды попали на Первый канал, перед нами был на 40 минут рассказ про шансон и Шуфутинского, а под конец – мы с русской песней. На радио та же ситуация – попса, эстрада и шансон. Про остальных – металлистов, блюзменов, фолк-проекты – ничего неизвестно. Еще слава Богу, интернет появился, хоть какая-то жизнь течет, но если сейчас отключить "Фейсбук" и "ВКонтакте", останутся на всю страну те же Кобзон и Бабкина…
За последние лет 20, как мне кажется, музыка перешла в разряд фона. Времена, когда через весь город ты ехал к другу послушать новый альбом какой-то группы, ставили пленку или включали "вражеские" радиостанции, прошли. Сейчас у людей в айфонах сборники, по одной песне от всякой группы, а концерты в большинстве случаев – развлечение, желательно, чтобы что-то мигало… А на наших концертах слушатели попадают в ситуацию, когда им надо совершить внутри какую-то работу над собой.
Инна Желанная: У нас же воспитывается поколение таких потребителей жвачки, уже не первое.
Валентин Барышников: Вы хотите сказать, что молодежи среди вашей аудитории мало?
Инна Желанная: Вообще таких людей мало, которые готовы прийти и два часа грузить себе мозг, и еще потом домой прийти и подумать об этом. В основном в клуб приходят поесть, что-то побренчало на заднем плане, и нормально.
Андрей Шарый: Вашу музыку, это правда, хорошо слушать и думать. Я на концерте искал термин, который позволял бы одним словом ваше творчество охарактеризовать. У меня родилось слово "лаконичный" – определенная жанровая строгость; понятно, что вы хотите сказать. Концерт Инны Желанной – внятное художественное высказывание!
Валентин Барышников: А мне ясна киноаналогия. Вы занимаетесь тем, что в киноязыке называется артхаус: люди занимаются тем, чем им хочется, и у них есть своя аудитория, пусть и ограниченная. Вы когда-нибудь играли в маленьких городках или деревнях? Как на ваших концертах ведут себя люди, которые, как предполагается, являются носителями той музыки, которую вы развиваете?
Инна Желанная: В деревнях в России мы не играли, конечно. На концерте в Смоленске, на первом ряду, видели бабушку, ей было лет 70. Мы аж играть не могли – настолько она живо реагировала. Ну, лет 70 как минимум ей было, седая такая старушонка, смешно подстриженная, с челкой… Вообще, у нас большой разброс возрастной аудитории: от совсем детей, 17-18 лет, до седых старцев.
Валентин Барышников: Давайте поговорим о политической импликации вашей музыки. Как вы себя чувствуете с общественно-политической точки зрения со своей музыкой в современной России?
Инна Желанная: Мочи, Вова! Здесь можно!
Владимир Губатов: В целом мы себя тревожно чувствуем…
Валентин Барышников: Русскую фольклорную музыку как-то начинают связывать с национализмом, например.
Инна Желанная: Кто это связывает? Впервые слышу!
Андрей Шарый: Вон боксер Александр Поветкин выходит на бой с Кличко под псевдорусскую музыку; русский фолк, говорят, – удел казачества, защита русской нации от мигрантов...
Владимир Губатов: Когда начинаешь копать, фолк такой народ тоже не особо слушает, националисты слушают какие-то металлическо-языческие группы. Интересы людей со славянскими свастиками к фолку имеют очень отдаленное отношение. Потом, мне кажется, что национализм в России – это искусственно раздутая история. Есть какое-то ощущение напряженности, которое никто сформулировать толком не может…
Андрей Шарый: Вы совсем вне политики? Выступить на концерте вместе с Шевчуком в поддержку политзаключенных, белоленточного движения – это не ваше?
Инна Желанная: Политика – такая вещь, в которой чтобы разобраться, надо об этом очень много знать. Надо все время за этим следить, понимать, откуда ноги растут. И тогда ты уже можешь для себя принять какое-то решение – за, против, в поддержку или не в поддержку. А когда я, например, об этом ничего не знаю, по большому счету… Да, я знаю про Pussy Riot, вот они сплясали – их посадили на два года. Правильно посадили? Нет, неправильно. В поддержку пойдешь? Нет, не пойду. Они и сплясали – тоже неправильно. Тут тонкая грань.
Андрей Шарый: Это не важный для вас вопрос?
Инна Желанная: Да нет, он важный, наверное, но если ответ "просто я не хочу" вас устроит, то, наверное, я такой ответ и дам. Я бы пошла в поддержку культуры, например, в поддержку образования или против уничтожения исторических, культурных памятников.
Владимир Губатов: Есть какие-то ясные вещи, по поводу которых двух мнений быть не может – детям помочь, если закрывают детские центры или больницы. Но когда на повестке дня такие хлипкие вещи, когда ты даже не понимаешь…
Инна Желанная: Политика – грязная вещь! Я не хочу пачкаться, понимаете.
Владимир Губатов: Вот я, к примеру, посещал митинги какие-то…
Инна Желанная: Даже я ходила на митинги!
Владимир Губатов: Я на Болотную площадь после выборов ходил. Но смотришь на возню, которая вокруг этого начинает происходить, и хочется в стороне держаться, потому что ты не понимаешь четко, кто все это делает, кто все эти люди. Я на Чистых прудах в толпе на большом митинге встретил кучу знакомых, и мне понятна мотивация, почему мы туда пришли. Но то, что дальше начинает происходить… – хочется от этого дистанцироваться, потому вожжи забирают такие же тревожные люди, как и те, против которых они выходят.
Валентин Барышников: На самом деле, вопрос в том, насколько вы чувствуете ту часть культуры, которой занимаетесь, связанной с политикой. Очевидно, не чувствуете?
Владимир Губатов: Мне кажется, что люди, которые курируют политику, с министра культуры начиная, вообще не в курсе никаких культурных движений. Поэтому страну представляют в течение последних 30 или скольких-то там лет одни и те же люди, а про нас никто не знает, про всех остальных тоже никто не знает. Мы живем отдельно от всех этих официальных лиц, они решают другие задачи. Они знаю тех, кто к ним ходит, жмет руки и получает спонсорские деньги.
Инна Желанная: По-вашему получается, что гражданская позиция – это когда ты примкнул к какой-то партии, скажем?
Андрей Шарый: Нет, почему, у вас тоже есть гражданская позиция. Вы делаете благородное дело – талантливо развиваете ту часть народной традиции, которой вообще должно заниматься государство. Оно вам должно давать деньги, а не Баскову и Кобзону. Вы бы сделали, наверное, в тысячу раз больше, если бы у вас была эта поддержка. Но связи между тем, что эта власть ведет себя так, как ведет, и участием в митингах вы не видите. Вы имеет полное право занимать ту позицию, которую занимаете, и она внятна и понятна. Но для меня гражданская позиция – это отношение к тому, что происходит в твоей стране, сквозь призму твоей профессии: комфортно ли вам заниматься тем, что вы любите, в тех политических условиях, которые власть создает?
Инна Желанная: Я бы не говорила, что власть одна во всем виновата. Народ выбрал себе эту власть – и, по большому счету, продолжает, кстати, выбирать. Что вообще парадокс, на мой взгляд.
Владимир Губатов: А может, и не продолжает. Может, ему вообще все равно. Мне даже кажется, что большинство людей ничего не выбирают, потому что им важнее другие проблемы… Может, нам тоже давали бы деньги, если бы мы туда ходили и просили. Никто же просто так не позвонит и не скажет: давайте дадим исполнителю денег. Надо вращаться в определенных кругах, разговаривать…
Андрей Шарый: А вы там не вращаетесь?
Владимир Губатов: Не хочется. Логичнее поэтому даже говорить, на каком концерте мы бы не выступили. На концерт к Дню милиции нас и не позовут, там другие задачи. Но мы выступали в Кремле, на Дне славянской письменности. Прекрасный был концерт, ничего там плохого не было. В первом ряду Патриарх сидел, жена Медведева Светлана.
Андрей Шарый: Над чем вы сейчас работаете? У вас на сайте написано: "Группа приступила к записи нового диска". Что это за проект?
Инна Желанная: Мы даже прикинули, что в апреле надо сделать презентацию в Москве и в Питере. Пока мы записали барабаны к десяти песням и поняли, что деньги на этом кончились. Поэтому решили воспользоваться этой новой системой краут-фандинга, сейчас вот будем запускать. По большому счету, конечно, это не очень приятная история, потому что ты вроде как побираешься. Но, с другой стороны, за эти деньги мы предлагаем заранее купить пластинку, CD, без всяких наценок, мы еще и винил хотим выпустить. Можно купить еще и календарь на 2014 год, к примеру. Можно купить вечный билет на все концерты на два лица. Можно купить годовой абонемент.
Валентин Барышников: В вашем случае, мне кажется, это как раз нормально, потому что народная музыка становится народной, ее народ финансирует.
Инна Желанная: У нас очень много материала накопилось, того, что мы не издавали и не записывали. Мы делаем концертные программы одну за другой, накопилось штук двадцать, наверное, песен. Там будут вещи, которые присутствовали на концертах и которые мы уже не играем, которые даже в записи пока не существуют. Все это надо записать, и, может быть, это даже будет двойной альбом либо это будут два альбома. Либо мы, скажем, выбросим проходные песни, их можно убрать, собрать все сливки. А из самых лучших еще хорошо бы составить винил…
