Дедуля сидел вечерами перед телевизором, большим тяжелым ящиком, на которым была, дистиллированной водой наполненная линза, и смотрел новости. Он обычно был в белой рубахе с помочами, которые спадали на генеральские рейтузы с красными лампасами. Дед был генерал-майором генштаба, преподавателем академии Фрунзе, курил по три пачки в день и жал ареста.
У микрофона в Париже ваш ДС. Это очередное «Время джаза». На коротких волнах, из космоса через спутники AsiaSat-3 и HotBird и с нашего сайта www.svoboda.org.
Glenn Miller And His Orchestra - Moonlight Serenade – 3:23 (Miller Glenn - UNFORGETTABLE – RCA)
«Moonlight Serenade», «Серенада лунного света» Митчелла Париша и Глена Миллера; оркестр Миллера, январь сорокового. Трофейный послевоенный шеллак фирмы «His Master’s Voice». На второй стороне был «Американский патруль» Франка Митчема, написанный аж в 1885 году.
«Серенада лунного света» прозвучала в фильме 1941 года с противоположным названием «Серенада солнечной долины». Звучала она и еще в добрых трех дюжинах фильмах. К примеру, в фильме Вуди Аллена «Воспоминания о звездной пыли» или в фильме Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза».
Первого марта этого года полковнику Гленну Миллеру исполнится 100 лет. Его самолет, пересекавший Ла Манш, исчез 15 декабря 1944 года.
Каждое утро дед широко распахивал окно и, несмотря на седину и солидный возраст, делал зарядку. Затем он шел под душ, брился и в толстом халате, пахнувший тройным одеколоном, садился пить чай. Бабушка приносила свежий хлеб, масло, ветчину, баночку с икрой, подстаканник с крепчайшим чаем, блюдечко с кружками лимона. Шел дождь или снег, за окном через дорогу немецкие военнопленные строили второй совсем не русский городок. Они исчезли, исчез конвой и овчарки. Настал 1953 год и на дворе было дело врачей, тех самых, в белых халатах.
Artie Shaw - Concerto for Clarinet – 9 :13 (Artie Shaw - SELF PORTRAIT – Bluebird)
«Concerto for Clarinet», «Концерт для Кларнета» Арти Шо. Его же оркестр и его кларнет. 17 декабря 1940 года, Лос-Анджелес.
Таков был джаз эпохи. Я об этом ничего не знал. Я валялся по больничкам или же лежал дома практически четвертый год – ангины и ревмокардиты, тому причиной. Если отъезд деда совпадал с моим кратким выздоровлением (ходить меня начали учить в пять лет), я пробирался в кабинет и включал, стоявший в углу на столике «Филипс» с зеленым огоньком, который открывал и закрывал подвижные, как у бабочки, крылья. В приемники жил треск и писк и, время от времени, из него накатывали звуки музыки. Не песни про комбайны и Катюшу, которая выходила и выходила на берег, а нечто совсем иное.
Он прошел все войны, начиная с первой мировой, воевал на Кавказе, был разведчиком в Шанхае, много учился, много преподавал, брал Берлин… Я не знаю, у кого она хранится, эта фотография офицеров генштаба на борту эсминца и атомный гриб вдалеке. Конечно, родившись в Симферополе, он подростком уже работал в Феодосии на табачной фабрике Стромболи и начал смолить одну за другой. С бабусей он познакомился в Казани, куда был отправлен на высшие офицерские курсы. Семья бабушки, Зайцевых, после большевистского переворота была хорошо известна: фамилия была русская, её моему прадеду подарила семья Ульяновых, будущим лидером мирового пролетариата, мой прадед был другом детских игр Владимира Ильича.
Судя по фотографиям, бабушка была похожа на какую-нибудь молодую суровую девушку из племени ирокезов. Она кочевала с дедом по гарнизонам; в Баку родила ему дочь, мою мать, а воспитывала ее в Виннице.
Sidney Bechet - Blues My Naughty Sweetie Gives to Me – 5:41 (Sidney Bechet – The Fabulous – Blue Note)
«Blues My Naughty Sweetie Gives to Me», «Блюз, который моя противная милашка, выдает мне» - Моргана и Сванстоуна. Оркестр Сиднея Беше, 15 ноября 1951 года, Нью-Йорк.
Нельзя сказать, чтобы семья была счастливой. Я бы сказал, что никакой семьи и не было. Мать появлялась лишь эпизодически. Дед подверг ее остракизму. Отец, офицер технической авиации, давно исчез. Но это уже меньше относится к приемнику «Филипс» и к жившим в нем звуках.
Я ходил в школу в колючей полувоенной форме. Школа была одним из самых мерзких мест, в которых мне довелось тупо проскучать. Мать обещала подарить мне магнитофон «Яуза», если я дотяну до семилетки, что и произошло. Но до этого были примитивные вертушки, рок на ребрышках туберкулезников и, памятный мне вызов в кабинет директрисы, которая, зная мою любовь к музыке, предложила мне озвучивать школьные вечера в актовых залах и вообще – заведовать радиорубкой.
Это была революция! В радиорубке на последнем этаже стоял военный приемник, который худо-бедно брал весь мир. Я перетащил «Яузу» в школу и началась новая жизнь. Иногда я оставался на ночь в запертой школе и писал на маг то, что получило наконец-то имя – джаз.
Chu Berry and His Jazz Ensemble - Gee Baby Ain't I Good To You – 4:17 (Tenor Giants - HAWK & CHU BERRY - Commodore)
«Gee Baby Ain't I Good To You», «Ну не хорош ли я для тебя, малышка?» - музыка Дона Редмэна, слова Энди Разафа. Песня-стандарт была написана в 1929 году. Состав: Оран «Хот Липс» Пэйдж – труба; Чу Бэрри – тенор-сакс и лидер; Клайд Харт – рояль; Эл Кэйзи – гитара; Эл Морган – контрабас; Харри Джогер – ударные. Вокал «Хот Липса». 28 августа, 1941 года.
Однажды деда увезли в Кремлевку и домой он не вернулся: рак легких. Я запрятал его маузер и браунинг под диван и распрятал по дому обоймы и патроны. Что-то окончательно сходило на нет. Мне был знаком теперь голос Виллиса Коновера. Я переписывал на «Яузу» редкие пластинки и начали мелькать имена, которые более чем знакомы мне сегодня.
В радиорубке был микрофон и наушник: я зачитывал объявления завучей и прочих светил науки. Но подошло время колхозной практики, мы работали на кукурузе, а вечерами я крутил на танцах Билла Хейли, Элвиса-Пелвиса и Литтл Ричарда. Коровы удивленно заглядывали во двор школы, в которой нас расквартировали и в итоге я был отчислен из школы с гениальной формулировкой – «за несоветское отношение к советской девушке».
В потеплевшем эфире история джаза на «Свободе». Четверть века дикси и рэгтайма, блюза и свинга, стандартов Аллеи Оловянных Кастрюль, бибопа и хард-бопа, кула и Третьего Течения, авангарда, фьюжн и world music. Наш адрес www.svoboda.org. У микрофона в городке на Сене – ваш ДС.
Leonard Bernstein - Dialogues for Jazz Combo and Orchestra II. Andante – Ballad – 5:13 (Leonard Bernstein - What Is Jazz – Columbia)
Это случилось довольно поздно. Здесь в моей истории скачок: я ушел из дому лет в 15. Жил с друзьями в бараке на Соколе. Спал на полу. Курил сырой дукат, пил литры дрянного кофе. Все мы работали в театре-студии «Современник», на Маяке. Рабочими сцены, я – бутафором. Нет тех стен. И нет «Современника». Там и случились со мной три чудесных вещи. Однажды в полутемном пустом зале театра в новогоднюю ночь наш звукооператор Марк запустил этот диск Леонарда Бернстайна: «Диалог оркестра Бернстайна и квартета Дейва Брубека». Запустил на этой вещичке «Анданте, Баллада». То, что вы и услышали. Всего-то пять минут, но мозги мои окончательно уехали. Без виз и рекомендаций.
Это раз. Винил в театр приносил актер Валя Никулин. Мы с ним были в приятельских отношениях и он давал мне чудесные диски на ночь, на две – записать. Первой была пластинка Эллы Фитцджеральд «Some One in Love». Там была такая хитрая песенка «Блюз в ночи». Это был тот самый случай, когда я понял почти все слова. Саму пластинку на CD мне найти не удалось, но вот эта песня:
Ella Fitzgerald - Blues In The Night – 7:14 (Ella Fitzgerald Sings The Harold Arlen Song Book - Verve)
«Blues In The Night» - музыка Харольда Арлена, слова Джонни Мерсера. Элла Фитцджеральд и оркестр Билли Мэя; август 1960 года. Диск вышел на «Verve» в 1961 году.
Вторым диском был бесценнейший и совершенно новенький диск Майлза Дейвиса “Kind of Blue”.
Я вез пластинку домой под мышкой – без пакета, без того, чтобы упрятать в журнал. Рядом сидевший офицер, с петличками того самого синего цвета, который не относился к авиации, спросил:
– Вы с Песчаных?
– Ага… – отвечал я.
– На какой?
– на Шестой Октябрьского Поля.
– Слушайте,– голос у капитана был мягкий и непонятный для такой шинели. – Я собираю джаз. Если вы мне дадите переписать эту пластинку, я дам вам на запись двести…
Я помню, как, что говорится, офигел. Через полчаса мы были у него дома. Я никогда не видел ничего подобно: все стены были заставлены стеллажами с дисками джаза, а у окна стоял невиданной красоты радиокомбайн, рядом – мечта идиота – знаменитый магнитофон Uher, как мы произносили его название в ту эпоху.
– Условие, – сказал майор, – играть мой иглой…
Jazz Messengers - Politely – 15:51 (Jazz Messengers - Au Club St Germain 1958 – RCA)
«Politely», «Вежливо», «Осторожно» - Билла Хардмэна. Концерт «Вестников Джаза» в Париже в 1958 году.
О «Вестниках» я только слышал, а теперь я держал их в руках живьем. У меня не было ни Мингуса, ни двух Эвансов, ни MJQ, ни Паркера, ни всех остальных. У меня был приличный Диззи и три диска Сатчмо. Жизнь еще раз делала крутой поворот…
Вот и все! Но лишь на сегодня. Продолжение следует. Юбилей обязывает. Подкаст вы найдете на сайте www.svoboda.org. Всех вам благ, удачной недели, чао, бай-бай!
У микрофона в Париже ваш ДС. Это очередное «Время джаза». На коротких волнах, из космоса через спутники AsiaSat-3 и HotBird и с нашего сайта www.svoboda.org.
Glenn Miller And His Orchestra - Moonlight Serenade – 3:23 (Miller Glenn - UNFORGETTABLE – RCA)
«Moonlight Serenade», «Серенада лунного света» Митчелла Париша и Глена Миллера; оркестр Миллера, январь сорокового. Трофейный послевоенный шеллак фирмы «His Master’s Voice». На второй стороне был «Американский патруль» Франка Митчема, написанный аж в 1885 году.
«Серенада лунного света» прозвучала в фильме 1941 года с противоположным названием «Серенада солнечной долины». Звучала она и еще в добрых трех дюжинах фильмах. К примеру, в фильме Вуди Аллена «Воспоминания о звездной пыли» или в фильме Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза».
Первого марта этого года полковнику Гленну Миллеру исполнится 100 лет. Его самолет, пересекавший Ла Манш, исчез 15 декабря 1944 года.
Каждое утро дед широко распахивал окно и, несмотря на седину и солидный возраст, делал зарядку. Затем он шел под душ, брился и в толстом халате, пахнувший тройным одеколоном, садился пить чай. Бабушка приносила свежий хлеб, масло, ветчину, баночку с икрой, подстаканник с крепчайшим чаем, блюдечко с кружками лимона. Шел дождь или снег, за окном через дорогу немецкие военнопленные строили второй совсем не русский городок. Они исчезли, исчез конвой и овчарки. Настал 1953 год и на дворе было дело врачей, тех самых, в белых халатах.
Artie Shaw - Concerto for Clarinet – 9 :13 (Artie Shaw - SELF PORTRAIT – Bluebird)
«Concerto for Clarinet», «Концерт для Кларнета» Арти Шо. Его же оркестр и его кларнет. 17 декабря 1940 года, Лос-Анджелес.
Таков был джаз эпохи. Я об этом ничего не знал. Я валялся по больничкам или же лежал дома практически четвертый год – ангины и ревмокардиты, тому причиной. Если отъезд деда совпадал с моим кратким выздоровлением (ходить меня начали учить в пять лет), я пробирался в кабинет и включал, стоявший в углу на столике «Филипс» с зеленым огоньком, который открывал и закрывал подвижные, как у бабочки, крылья. В приемники жил треск и писк и, время от времени, из него накатывали звуки музыки. Не песни про комбайны и Катюшу, которая выходила и выходила на берег, а нечто совсем иное.
Он прошел все войны, начиная с первой мировой, воевал на Кавказе, был разведчиком в Шанхае, много учился, много преподавал, брал Берлин… Я не знаю, у кого она хранится, эта фотография офицеров генштаба на борту эсминца и атомный гриб вдалеке. Конечно, родившись в Симферополе, он подростком уже работал в Феодосии на табачной фабрике Стромболи и начал смолить одну за другой. С бабусей он познакомился в Казани, куда был отправлен на высшие офицерские курсы. Семья бабушки, Зайцевых, после большевистского переворота была хорошо известна: фамилия была русская, её моему прадеду подарила семья Ульяновых, будущим лидером мирового пролетариата, мой прадед был другом детских игр Владимира Ильича.
Судя по фотографиям, бабушка была похожа на какую-нибудь молодую суровую девушку из племени ирокезов. Она кочевала с дедом по гарнизонам; в Баку родила ему дочь, мою мать, а воспитывала ее в Виннице.
Sidney Bechet - Blues My Naughty Sweetie Gives to Me – 5:41 (Sidney Bechet – The Fabulous – Blue Note)
«Blues My Naughty Sweetie Gives to Me», «Блюз, который моя противная милашка, выдает мне» - Моргана и Сванстоуна. Оркестр Сиднея Беше, 15 ноября 1951 года, Нью-Йорк.
Нельзя сказать, чтобы семья была счастливой. Я бы сказал, что никакой семьи и не было. Мать появлялась лишь эпизодически. Дед подверг ее остракизму. Отец, офицер технической авиации, давно исчез. Но это уже меньше относится к приемнику «Филипс» и к жившим в нем звуках.
Я ходил в школу в колючей полувоенной форме. Школа была одним из самых мерзких мест, в которых мне довелось тупо проскучать. Мать обещала подарить мне магнитофон «Яуза», если я дотяну до семилетки, что и произошло. Но до этого были примитивные вертушки, рок на ребрышках туберкулезников и, памятный мне вызов в кабинет директрисы, которая, зная мою любовь к музыке, предложила мне озвучивать школьные вечера в актовых залах и вообще – заведовать радиорубкой.
Это была революция! В радиорубке на последнем этаже стоял военный приемник, который худо-бедно брал весь мир. Я перетащил «Яузу» в школу и началась новая жизнь. Иногда я оставался на ночь в запертой школе и писал на маг то, что получило наконец-то имя – джаз.
Chu Berry and His Jazz Ensemble - Gee Baby Ain't I Good To You – 4:17 (Tenor Giants - HAWK & CHU BERRY - Commodore)
«Gee Baby Ain't I Good To You», «Ну не хорош ли я для тебя, малышка?» - музыка Дона Редмэна, слова Энди Разафа. Песня-стандарт была написана в 1929 году. Состав: Оран «Хот Липс» Пэйдж – труба; Чу Бэрри – тенор-сакс и лидер; Клайд Харт – рояль; Эл Кэйзи – гитара; Эл Морган – контрабас; Харри Джогер – ударные. Вокал «Хот Липса». 28 августа, 1941 года.
Однажды деда увезли в Кремлевку и домой он не вернулся: рак легких. Я запрятал его маузер и браунинг под диван и распрятал по дому обоймы и патроны. Что-то окончательно сходило на нет. Мне был знаком теперь голос Виллиса Коновера. Я переписывал на «Яузу» редкие пластинки и начали мелькать имена, которые более чем знакомы мне сегодня.
В радиорубке был микрофон и наушник: я зачитывал объявления завучей и прочих светил науки. Но подошло время колхозной практики, мы работали на кукурузе, а вечерами я крутил на танцах Билла Хейли, Элвиса-Пелвиса и Литтл Ричарда. Коровы удивленно заглядывали во двор школы, в которой нас расквартировали и в итоге я был отчислен из школы с гениальной формулировкой – «за несоветское отношение к советской девушке».
В потеплевшем эфире история джаза на «Свободе». Четверть века дикси и рэгтайма, блюза и свинга, стандартов Аллеи Оловянных Кастрюль, бибопа и хард-бопа, кула и Третьего Течения, авангарда, фьюжн и world music. Наш адрес www.svoboda.org. У микрофона в городке на Сене – ваш ДС.
Leonard Bernstein - Dialogues for Jazz Combo and Orchestra II. Andante – Ballad – 5:13 (Leonard Bernstein - What Is Jazz – Columbia)
Это случилось довольно поздно. Здесь в моей истории скачок: я ушел из дому лет в 15. Жил с друзьями в бараке на Соколе. Спал на полу. Курил сырой дукат, пил литры дрянного кофе. Все мы работали в театре-студии «Современник», на Маяке. Рабочими сцены, я – бутафором. Нет тех стен. И нет «Современника». Там и случились со мной три чудесных вещи. Однажды в полутемном пустом зале театра в новогоднюю ночь наш звукооператор Марк запустил этот диск Леонарда Бернстайна: «Диалог оркестра Бернстайна и квартета Дейва Брубека». Запустил на этой вещичке «Анданте, Баллада». То, что вы и услышали. Всего-то пять минут, но мозги мои окончательно уехали. Без виз и рекомендаций.
Это раз. Винил в театр приносил актер Валя Никулин. Мы с ним были в приятельских отношениях и он давал мне чудесные диски на ночь, на две – записать. Первой была пластинка Эллы Фитцджеральд «Some One in Love». Там была такая хитрая песенка «Блюз в ночи». Это был тот самый случай, когда я понял почти все слова. Саму пластинку на CD мне найти не удалось, но вот эта песня:
Ella Fitzgerald - Blues In The Night – 7:14 (Ella Fitzgerald Sings The Harold Arlen Song Book - Verve)
«Blues In The Night» - музыка Харольда Арлена, слова Джонни Мерсера. Элла Фитцджеральд и оркестр Билли Мэя; август 1960 года. Диск вышел на «Verve» в 1961 году.
Вторым диском был бесценнейший и совершенно новенький диск Майлза Дейвиса “Kind of Blue”.
Я вез пластинку домой под мышкой – без пакета, без того, чтобы упрятать в журнал. Рядом сидевший офицер, с петличками того самого синего цвета, который не относился к авиации, спросил:
– Вы с Песчаных?
– Ага… – отвечал я.
– На какой?
– на Шестой Октябрьского Поля.
– Слушайте,– голос у капитана был мягкий и непонятный для такой шинели. – Я собираю джаз. Если вы мне дадите переписать эту пластинку, я дам вам на запись двести…
Я помню, как, что говорится, офигел. Через полчаса мы были у него дома. Я никогда не видел ничего подобно: все стены были заставлены стеллажами с дисками джаза, а у окна стоял невиданной красоты радиокомбайн, рядом – мечта идиота – знаменитый магнитофон Uher, как мы произносили его название в ту эпоху.
– Условие, – сказал майор, – играть мой иглой…
Jazz Messengers - Politely – 15:51 (Jazz Messengers - Au Club St Germain 1958 – RCA)
«Politely», «Вежливо», «Осторожно» - Билла Хардмэна. Концерт «Вестников Джаза» в Париже в 1958 году.
О «Вестниках» я только слышал, а теперь я держал их в руках живьем. У меня не было ни Мингуса, ни двух Эвансов, ни MJQ, ни Паркера, ни всех остальных. У меня был приличный Диззи и три диска Сатчмо. Жизнь еще раз делала крутой поворот…
Вот и все! Но лишь на сегодня. Продолжение следует. Юбилей обязывает. Подкаст вы найдете на сайте www.svoboda.org. Всех вам благ, удачной недели, чао, бай-бай!
