Правители и подданные боятся разных вещей. Русские переживают самый острый за послесоветское время приступ экзистенциального страха. Экзистенция – существование. Экзистенциальный страх – страх человека, а в данном случае – известного сонма людей за свое существование. На карту поставлено, как это чувствуют русские, их бытие как нации. В таком состоянии обычно не слышат ни уговоров, ни предостережений, ни прямых угроз, ибо для испуганного ничего страшнее того, что рисует ему страх, быть не может.

Без украинского сержанта нет русской армии, без украинского чиновника нет русской бюрократии, а без того и другого нет русского государства. Иными словами, без Украины нет России. Это не потому, что Россия и в самом деле не может обойтись своими соками, а потому, что она вбила это себе в голову, в подкорку. И таки да, двадцать с лишним лет показали, что Украина без России может жить, а Россия без Украины – не-е. И хоть ты чёрте дай!

Двадцать с лишним лет Украина считала себя независимой, а Россия Украину – не-е, и от этого ей, России, было легче переносить все, что ей выпало. "Страна-то существует!" – сказал, и не раз, Михаил Горбачев об исчезнувшем Советском Союзе, и… Никто лучше, чем он, не выразил состояние русского человека девяностых и нулевых годов. Он, русский человек, не смог бы продержаться все эти годы без подкоркового убеждения, что прежняя страна – по крайней мере, в составе России, Украины и Белоруссии – существует. Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. И блажен, кто верует, и сколько их, такого рода фраз, во всех языках мира!

Русские считают себя разделенным – в первую очередь, с украинцами – народом, а украинцы себя разделенными с кем бы то ни было не считают. Это делает русских опасными для самих себя и для человечества, а украинцев – внутренне непобедимыми. Русские, конечно, разделены, но по-иному: на желающих быть европейцами и не желающих. Первые всегда были и остаются в меньшинстве. Это – творческое меньшинство, но в роковые минуты оно ничего не решает. На Крым Россия не покушалась, пока считала, что независимость Украины – это не всерьез, хотя, может быть, и надолго. Как в советское время: какая разница, за кем что числится? Все и вся – в одном лагере.

При первых же признаках настоящего ухода Украины русскую душу охватило что-то такое, чего она не испытывала, даже когда рухнул СССР. Вдруг навалилось чувство неприкаянности, внезапного одиночества, предстоящего сиротства. Прошибло: с кем останусь?! Хоть Крым придержу. Заходятся так, словно Крым – не менее, если не более дорогая игрушка, чем Украина целиком. Это называется замещением. Чем-то малым замещается утраченное большое, но воображается равноценным, чтобы легче пережить потерю.

Есть русские – как им не быть! – которые всю эту психиатрию понимают. "Главный ужас России в том, что Украина – есть", – написал один из них. Вот так, даже не страх, а ужас. Что же Кремль? Большинство его поддерживает, хотя и знает, что оно ему безразлично. Так было всегда. Правда, правители и подданные, тоже как обычно, боятся совершенно разных вещей. Желать могут одного, а страхи не одинаковы. Кремль боится революции, русского Майдана. Накапливающуюся энергию отечественного Майдана он решил, пока не поздно, переключить на Крым. Именно в этот свисток должен, по очевидному замыслу, уйти пар.

Экзистенциальный страх большинства используется в видах сохранения путинизма. На подхвате – православие и народность. Назначение сих двух частей триады неизменно: подпирать самодержавие. Это видели русские европейцы далекого уже прошлого, и как терзались, как тосковали, бедные! Народность… Какая, к шутам, народность в крепостном состоянии? Холоп, он и есть холоп. Русскому сегодня не надо говорить: веди себя прилично и достойно. Ему надо говорить: не боись, слушай, не маленький! Это одно и то же, а звучит не так обидно, может даже воодушевить на что-нибудь более содержательное, чем покорение Крыма.

Анатолий Стреляный – писатель и публицист, ведущий программы Радио Свобода "Ваши письма"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции