В Музее австро-немецкого авангарда Нью-Йорка открылась выставка так называемого "Дегенеративного искусства", которая позволяет нам заново пережить одну из самых позорных историй в истории искусств. После прихода к власти нацисты конфисковали из 20 государственных музеев Германии 20 000 работ всех направлений модернизма. В 1937 году фашисты, чтобы показать немцам, от чего они их спасли, устроили прощальное турне "дегенеративного искусства". В противовес ему Гитлер открыл выставку истинно немецкого искусства, для которой он сам отбирал работы. Теперь, 77 лет спустя, немецкий куратор Олаф Петерс объединил обе одиозные выставки в одну контрастную экспозицию.
Первым посетителей встречает штурмовик с плаката. На алом фоне боец в коричневой рубашке напоминает глиняного Голема на закате. Квадратное лицо без выражения, глаза – как в прорези, ладное механическое тело. Схема человека, упрощающая психологию до лозунга.

Такой же была и станковая живопись нацистов. Триптих Шмитца-Виденбрюка (1941) изображает воюющую Германию в виде шахтеров, солдат, крестьянина и быка. Только у последнего – человечная морда и осмысленный взгляд. Остальные – на одно лицо. И все смотрят вверх, как будто остолбенели, увидев что-то невыносимое, возможно – будущее.

Сам Гитлер предпочитал другое. Он повесил у себя над камином "Четыре элемента" Адольфа Циглера. Это натурфилософское панно навевало безмятежные думы об идиллической вечности. Всякая хорошая картина по Гитлеру была портретом Дориана Грея наоборот. Никогда не меняясь, он прятал под собой кошмар окружающего.

Другая часть экспозиции отведена тем художникам, которые стали жертвой погрома. Среди них – Эрнст Людвиг Кирхнер. Основатель художественной группы "Мост" Кирхнер переехал из старинного Дрездена в Берлин, где его потрясла "симфония великого города". Столица-нувориш в отличие от старинных немецких городов жила не прошлым, а настоящим – соблазнительно и пугающе бурно. Изображая гамму противоречивых эмоций, Кирхнер написал "Берлинскую уличную сцену". В сущности, это – первый портрет нового города. Пейзаж на нем заменяют зараженные бешеной энергией люди: здесь все живет и мечется. Кирхнера интересует не жанровая сценка (две девушки в толпе), а интимное взаимодействие города и его жителей. Обнажая нерв картины, художник насыщает эротикой берлинскую улицу. Фигуры плавают в густом лиловом киселе, залившем верх и низ полотна. Этот фон, как альков, затягивает в себя зрителей, обещая рискованное приключение, от чего и сам город кажется грехом, искушением и сладкой отравой.

В картине Кирхнера, которую теперь считают главным шедевром всего немецкого авангарда, сосредоточились те черты экспрессионизма, которые отличали этот тевтонский стиль от галльского импрессионизма. Французы были экстравертами, немцы – интровертами, писавшими ландшафт души, увиденный внутренним взором и искаженный им.

Считая экспрессионизм национальным искусством, нацисты сначала терпели этот грубоватый и напористый стиль. Но настаивавший на безоговорочно жизнеподобном искусстве Гитлер не выносил живописи, меняющей реальность. Затравленный нацистами, Кирхнер в 1938 году покончил с собой.