"Создай свой рай" – последняя книга польского писателя Мариуша Щигела, автора бестселлера "Готтленд". В "Готтленде" рассказывалось о чешской истории за сто лет, "Рай" – книга о сегодняшней Чехии.

Это субъективные заметки по следам частых визитов автора в Прагу. Это размышления о том, что поляка-чехофила восхищает в стране Карела Готта и в чешской культуре, которую он называет "радостью в печали". Герои книги – писатели Эгон Бонди и Богумил Грабал, фотограф Ян Саудек, скульптор Давид Черный, творчество и поведение которого можно назвать пощечиной общественному вкусу. Но больше всего автора интересует безбожие чехов, самого атеистического народа в мире. Оригинальное переплетение всех этих мотивов создает многослойный портрет Чехии и ее культуры, так, как ее видит Мариуш Щигел.

"Мишель Уэльбек считает, что наше время лучше всего характеризует слово "хмурое", но чехи умеют импозантно устранить эту "хмурость" из поля своего зрения. Я пишу о том, что меня восхищает в чешской культуре. О смехе как маске. Иногда маске трагической безысходности. Но больше всего меня интересует безбожность чехов. Я знаю, что мой настойчивый вопрос "Как вам живется без Бога?" кажется чехам таким же банальным, как и адресованный итальянцам вопрос: "Как живут у вас брюнеты?" Но поймите, в Польше требуется недюжинная отвага, чтобы признаться в атеизме. Полякам рай был дан сверху раз и навсегда. Нам, польским чехофилам, нравится, что у каждого чеха свой рай, и он создает его себе сам, как ему вздумается. Некоторым полякам это кажется смелым и завидным. Мне пишут: "Теперь большинство ваших читателей хотят стать чехами и жить в Чехии".
Чехия, которую видят читатели книг Щигела, "как торт, как взбитые сливки, как шоколадная глазурь, от которой невозможно отказаться. Она как желанная женщина, она – та часть нашего я, которую мы не знаем. Мы желаем ее, ищем ее, но в Польше найти не можем. Чтобы не поддаваться моей склонности к мифотворчеству и к идеализации, вспомню слова Оскара Уайльда: "Мы терпеть не можем людей с такими же недостатками, как у нас самих". Именно поэтому я обожаю Чехию. Потому что у этого народа совсем иные недостатки, чем у нас, поляков".

Но не только чудесное видят поляки в чешских городах. К Мариушу Щигелу поступают и разочарованные послания от читателей. Они предлагают свои истории. Например: в знаменитых пражских пивных 15-го века, куда ходят, в основном, туристы, официанты обсчитывают посетителей и с добрейшей улыбкой обращаются к ним по-чешски: "Вот тебе твое пиво, осел ты и дурень". А те ничего не понимают.

"В кафе дворца "Люцерна", возведенного дедушкой президента Вацлава Гавела, вместо двух бокалов вина вам насчитают и третий, а в ответ на протест безнаказанно заявляют опять же по-чешски: "Поцелуй меня в..." И это не отдельные случаи, дамы и господа. Это уже хорошо поставленный бизнес.

Однажды я рассказал молодой официантке, что в ресторанах в центре Праги умеют в счет поставить и дату рождения. Студентка, подрабатывающая в ресторане, мне ответила:
– А я считаю, что после падения коммунизма наступила свобода.
– Вы так понимаете свободу? – ужаснулся я.
– Ну, если вас обсчитают в одном трактире, у вас есть возможность пойти в другой, а это и есть свобода выбора.
За урок такой диалектики стоит позволить обсчитать себя во дворце "Люцерна".

Каждый народ мечтает о гордых героях, – пишет Щигел. – У чехов эту потребность удовлетворяет хоккей.

"Людей завораживает то, что богатейшие люди мира мечутся по замерзшей воде и колотят деревянными палками по резиновому колечку. Когда-то бытовала теория, что чехи раз и навсегда заворожены сбором грибов ("Потому что они даром", – утверждал писатель Ян Буриан). Но эта теория окончательно пала, когда в 1998 году в Нагано чехи стали олимпийскими чемпионами по хоккею. Тогда они, спустя почти тридцать лет, снова покорили и опозорили Россию, что причинило ей сильнейшую боль. После золота Нагано чехи еще три раза становились чемпионами мира, и хоккей в качестве религии набрал новую силу. Богом чехов стал Доминик Гашек – Доминатор, и его именем был назван астероид. Чехи скандировали: "Гашека в Град", что означало, что его хотят сделать президентом. Яромир Ягр – бог номер два. Играет с номером 68 на спине в память о Пражской весне, советской оккупации и смерти дедушки в коммунистическом застенке.

Гашек и Ягр обожаемы своим народом, и на их плечи чешские мужчины радостно возложили свой героизм.

К пафосу и героизму стремится не только народ, но и чешская опера о хоккее. Музыка этой оперы была написана в стиле постминимализма, ее авторы Душек (либретто) и Смолка (музыка) открыли, что гиперболизацию чувств, драматичность и волшебство оперы сможет ныне передать только хоккей. Декорации были сделаны в виде катка, и называлась эта опера "Нагано". Яромир Ягр исполнял в ней любовный дуэт с ледяной площадкой, а партию божественного, нежного Гашека исполняло женское лирическое сопрано. Но главным героем оперы был не Гашек и не Ягр, а третий голкипер – Гниличка. Он редко выбегал на лед, ибо великан Гашек почти никогда не выбывал из строя. Кроме того, в Нагано случилось страшное несчастье. Когда председатель Международного олимпийского комитета вешал чехам на шею золотые медали, Гниличка стоял в конце шеренги без хоккейной формы, но зато с чешским флажком в руке. Председатель подумал, что это какой-то болельщик, прорвавшийся на лед, и медаль ему не повесил. И именно это событие было воспето в опере.
Чешская культура опять как бы идет навстречу здоровому общественному спросу, но отвечает на него образом героя-неудачника. Героическое и патетическое приземлены, и, вместо того чтобы реально изобразить великих гладиаторов, авторы пользуются самым благородным приемом ускользания от реальности – иронией".

"Как вам живется без Бога?" Большая часть книги "Создай свой рай" посвящена безмолвному вопросу поляков, обращенному к чехам. Мариуш Щигел часто задает этот вопрос своим знакомым и получает ответ: "Нормально живется", "прекрасно", "приятно". Другие отвечают: "Лучше, чем с богом" или: "Как без тирана". Приведу пример.

Трамвай мчался в Праге вдоль Влтавы, и у блондинки в глубоком декольте покачивался большущий крест. На остановке в вагон вошла молодая брюнетка с шестью колечками в носу, посмотрела на бижутерию соседки и возопила:
– Что это?
– Христос на кресте. Подарок бабушки.
– И ты носишь этот труп?
– Но ведь красиво...
– Но он мертвый. Не могла тебе бабушка подарить Будду? Разве можно носить на груди покойника? У меня просто мороз по коже.
– Ведь он так подходит к этой блузке, – защищалась блондинка".

Автор книги решил вплотную заняться вопросом религии у чехов. Но их ответы не продвигали его ни на йоту.

"Я только и слышал: "Мы самый атеистический народ в мире", или "Я верую... в атеизм". Да, чехи, кроме, пожалуй, древних бабушек, не верят в Бога. Но нет у них и агрессивной неприязни к христианству. В анкете журнала " Неделя" за 2002 год, названной " Какими современными героями мы восхищаемся?", на первом месте оказались пожарники Нью-Йорка, на втором мать Тереза из Калькутты, а из героев прошлого выиграл Иисус Христос. С одним знакомым я вел долгий разговор о Боге, и мне показалось, что его безверие сильно поколебалось. "Так что, начнешь верить в Бога?" – спросил я. "Да, – ответил он, – но проблема в том, что Бога нет".

Если чехи ничего не имеют против Бога, хотя и не верят в его существование, к католической церкви они испытывают сильную неприязнь. Вероятно, причина этой неприязни заключается в неприязни самой католической церкви к Яну Гусу, ректору Пражского университета, священнику-реформатору, оспаривавшему божественное происхождение института папы римского и сожженному на костре инквизиции в Германии в 1415 году за то, что не отказался от своих убеждений. После этого начались долгие гуситские войны. Ненависть к католической церкви следует искать и в антипатии чешского народа к королевскому роду Габсбургов. Они заставили протестантов-чехов стать католиками. В 1620 году в битве на Белой горе чешское протестантское дворянство потерпело поражение от войск Габсбурга. В 1621 году на Староместской площади в Праге отрубили головы 27 чешским аристократам, организовавшим восстание против императора. Чешское дворянство могло выжить только ценой сотрудничества с оккупантами или в эмиграции.

"В Чехию перебирались австрийские аристократы. Потомком одного такого рода, в течение столетий ставшего чешским, является недавний министр иностранных дел Чехии князь Карел Шварценберг. Бремя тридцатилетней войны лишило чешский народ силы, всех его резервов и подломило его. Города изменили свой облик. Готику вытеснило барокко, символ покорения побежденных. Строгие, без малейших признаков легкости резиденции иезуитов казались не дворцами, а крепостями, военными лагерями, расположившимися на вражеской территории. Вместе с тем иезуиты пытаются вернуть протестантский чешский народ к католицизму и начинают возводить в Праге множество костелов и храмов в стиле барокко. По этому поводу Милан Кундера написал: "Эти тысячи каменных святых, глядящих на вас со всех сторон, грозящих вам, следящих за вами, гипнотизирующих вас, – это бешеное войско оккупантов, ворвавшееся в Чехию 350 лет тому назад, чтобы вырвать из душ людей их прежнюю веру и их язык".

Чехия помогла писателю Мариушу Щигелу осознать себя поляком.

"Когда в субботу утром я включил телевизор и услышал о гибели наших руководителей, летевших на панихиду в Катынь, я как-то не осознал, что плачу. Никто из моих знакомых с Запада не отозвался с соболезнованием, зато соболезнования из Чехии начали поступать в массовом порядке ко мне, человеку, который хронически недоволен Польшей, хотя я думаю, что это недовольство – особая форма любви к родине. Парадоксально, но все эти послания из Чехии сблизили меня с моей страной. Я понял, что я – из Польши, страны "памяти и могил". Для жизни наш народ нуждается в несчастьях. И когда они приходят, как например, неудавшееся Польское восстание или другие погромы, то несправедливость поражения возвышает нас над другими народами. Поляки умеют объединиться вокруг несчастья. В возвышении смерти и трагедий мы – чемпионы мира. Как-то меня попросили найти в нашей трагедии какой-нибудь элемент примирения, например, с русскими. Я ответил: русские в Праге и русские в Варшаве – это две разные картины. Русские в Праге не скрывают, что они русские. В Польше я иногда слышу: "Представьте себе: в Праге, в кафе на Вацлавской площади русские громко разговаривают. Как это вообще можно? – удивляются поляки. В Варшаве годами никто не слышал русскую речь, хотя русские живут и здесь. Но они говорят тихо. Русские крадутся по улицам польских городов, стараясь не привлекать к себе внимания. Просто чувствуют нашу неприязнь – неприязнь бывшего раба, ведь они оккупировали нас столетиями. Они жалуются, что их чувства к нам ранены, они ведь нас "любят". Только их любовь – это любовь слона к голубице, которую слон хочет содержать в ржавой клетке. Я сомневаюсь, что всеобщее примирение с русскими возможно. Почти у каждой польской семьи есть трагический опыт "общения" с русскими или украинцами".

Бенджамин Курас, британский драматург чешского происхождения, пишет, что англичанин любит вещи, которые хорошо знает, немец признает то, что выглядит красиво и чисто. Итальянец любит вещи со вкусом. А чехи уважают вещи, в которых хорошо себя чувствуют. В связи с этим Щигел замечает, что главное чувство, в котором нуждается чех, – это "похода". Чехам важен не Бог, а похода. Что же это за слово и что оно означает?
"Это слово для чехов нужнее, чем идеология или честь. Похода – это хорошее настроение, спокойствие, приветливый характер, уютное местечко, неконфликтные отношения. Похода любит пиво. "Похода", – может сказать чех женщине после любовного сближения. То же самое он может сказать официанту после хорошего обеда. На первое место чех ставит собственные ощущения. От каждой мелочи он хочет получить что-то приятное и комфортное".

Одна из самых веселых глав книги "Создай свой рай" называется "Фабрика смеха" и посвящена она писательнице Галине Павловской, которая сумела сделать процветающий бизнес из своей неимоверной фигуры.

"За два года ее грудь выросла до размера Д и продолжала расти. Между грудью и могучим основанием находилась невероятно тонкая талия. Когда ей было девять лет, товарищ сказал ей: "Ты толстая, как бегемот", и эти слова она запомнила на всю жизнь. В юности Галина хотела повеситься, но не сделала этого, а потом написала книгу "Почему я не повесилась". Пыталась она и утопиться. Погружалась с головой в ванну, но вода выталкивала ее тело. "Я была такой большой, что для смерти мне требовалась нестандартная ванна".

Восемь лет подряд Галина выступала по телевидению с ток-шоу "Банановые рыбки". Она решала со своими гостями следующие вопросы: как пережить сочельник и Рождество, как выдержать свекровь, тещу и диеты. Как использовать мужа, сочельник и свекровь. Она со страстью делилась своими интимными делами и проблемами своих подруг. Например: "Однажды моя подруга Яна обнаружила, что ее муж спит с секретаршей. Самое страшное для Яны было то, что муж спал с ее секретаршей". Мариуш Щигел пишет:

"Дневник Бриджит Джонс" плохо расходится в Чехии. Почему? Потому что там уже была Павловска. Ее книги стали бестселлерами. Их главные герои – ее тело и грудь. В одном из ее рассказов домой возвращаются родители ее парня и видят, что возле их сына расположилась бесформенная масса. "Это я", – сообщает Павловска. Вся Чехия знает, что недавно один богатый господин пригласил ее к себе домой выпить бокал дорогого шампанского. У господина была антикварная мебель и какая-то особенная ванна. Он предложил Галине принять ванну, а сам расположился в салоне, ждал ее и курил сигару. Выходя из необъятной ванны, Галина поскользнулась. Телом выбила дверь и по скользкому мраморному полу съехала прямо под старинный письменный стол. "Я хотела быть элегантной, хотела быть женщиной-вамп, Офелией, но застряла под старинным письменным столом". Хозяин принялся вытаскивать ее за руки, за ноги, за голову, но все напрасно. Он потел, злился и наконец спросил: "Ты действительно не можешь капельку ужаться? Правда, не можешь повернуться?" и наконец: "Тогда придется отрезать ноги". Она поняла, что он имеет в виду отнюдь не ножки старинного стола, сделала последнее усилие, оделась и ушла навсегда.

Вся Чехия знает, как Галина лишилась девственности. Она сухо констатировала: "Честь молчала, говорило тело". Эта фраза стала названием ее следующей книги. Благодаря тому, что Павловска выступает по телевидению, люди не считают ее проституткой. Она пожаловалась мне, что женщина с большой грудью считается безнравственной и даже вульгарной.

– Снимают ли вообще у вас в Польше когда-нибудь кинокомедии? – спрашивает она меня, отпивая шампанское. Она пьет его каждый день с ноября до февраля.

Недостаток юмора в кинофильмах чехи считают одним из семи грехов и ставят его на второе место. "Бога нет, но если есть грехи, то на первом месте стоит теплое пиво", – говорит мне мой друг Павел Троян.

Но вернемся к Галине. Как-то раз она пригласила на свое новогоднее ток-шоу самую популярную чешскую актрису, уже совсем немолодую Иржину Богдалову. На склоне жизненного пути она хорошо посмеялась вместе с Галиной над собственной смертью. Богдалова весело описывала свои будущие похороны. "Юмор – самое достойное проявление печали", – сказал знаменитый чешский актер Милош Копецки. А Милан Кундера в романе "Книга смеха и забвения" написал: "Мир смеха без юмора – это мир, в котором мы обречены жить". Книга была написана в эмиграции после разгрома Пражской весны".

В фельетонах и телепередачах Павловска рассказывает о своих родителях, детях, муже и подругах. Но чаще всего об отце. Василь Клочуряк был гуцулом из Закарпатья. В его семье было 17 детей, и старший брат, журналист Степан, попытался еще в Октябрьскую революцию основать независимую Гуцульскую республику. На несколько месяцев он стал ее президентом. В 1919 году ему пришлось эмигрировать, и он попал в Чехословакию, где стал советником президента Масарика по вопросам Подкарпатской Руси, входившей в тогдашнюю Чехословакию. Степан вытащил из Украины младшего брата Василя, будущего отца Галины, и тот стал его ассистентом в президентской администрации. Пришедшие к власти в 1948 году коммунисты исключили Василя с юридического факультета Карлова университета за полгода до получения им докторского диплома. Исключили за буржуазный национализм, и отец тридцать лет проработал экскаваторщиком. Докторскую степень он получил только на торжественной церемонии в 1990 году. Восьмидесятилетние мужчины, многие на костылях, глухие, получали от государства свои почетные степени. Коммунистический режим не дал им доучиться. Ныне ректор вызывал их, но они не слышали. Он зачитывал им слова присяги, но они не в силах были повторить текст и запомнить его. Потом их дипломы перемешались, и в актовом зале звучали выкрики: "У меня диплом Кралика, а мне нужен Стеглика" и тому подобное. А их пятидесятилетние дети ежеминутно вытаскивали носовые платки.

"Василь Клочуряк считал себя украинским поэтом. Когда Галине было четыре года, отец не впустил ее в дом, и ей пришлось бродить по улице. Когда мама, чешская учительница, обрушилась на мужа, тот заявил, что как раз в тот момент он читал стихи украинского поэта и был поглощен поэзией. Неизвестно, посетило ли бы его в другой раз такое просвещенное вдохновение. "И четырехлетний ребенок должен понять, что существуют вещи более важные, чем открывание дверей", – завершил он семейную дискуссию.

Василь Клочуряк был убежден, что самые важные вещи в жизни – правда и гордость. Галина пишет, что однажды она говорила по телефону с подругой, а отец кружил вокруг нее и сжимал кулаки.
Она: – Ты уже купила тот лак для ногтей?
Отец: – Будь гордой. ГОРДОЙ!
Она: – А ты видела эти красные туфли?
Отец сжимает кулаки: – Будь гордой!"

Щигел пишет, что Галину часто упрекают в том, что 70-е годы, когда Чехословакия на двадцать лет превратилась в нормализованное гетто, она описывает, как время весьма забавное, время без моральных дилемм.

"Особенно сусальны фильмы, изображающие это время глазами ребенка: ну просто идиллия и сплошные анекдоты вроде этого:
Вопрос: Почему вши не светятся, как светлячки?
Ответ: Чтобы империалисты не могли ночью засечь передвижение Советской армии.

Сверстник Галины, писатель Ян Фактор, в конце семидесятых эмигрировавший в Западную Германию, по этому поводу написал: "Люди старались легкомысленно относиться к тому, что на них давило". Но Фактор считает, что подобные шуточки имеют и теневую сторону. Такая невыносимая легкость бытия хотя и благословенна для душевного здоровья человека, но может стать для него и серьезной угрозой, если повод для веселья возникает по любому поводу. И если на протяжении многих лет народ неустанно упражняется в остроумии, то оно становится как методом выживания, так и отстранением от тех людей, кто не сдался и не забыл, при каком режиме приходится жить".
После Бархатной революции новая власть не возражала против смеха и юмора. Напротив.

"Президент Гавел, оказавшись в резиденции чешских королей, Пражском Граде, и обнаружив, что там невероятно длинные коридоры, телефоны не работают, а служащие целыми днями бегают по хоромам, потребовал самокат. Секретарша принесла его, и Гавел начал на нем кататься. Когда после трех президентских сроков был снят документальный фильм "Гражданин Гавел", одна польская газета написала: "Кажется, чехи снова сняли кинокомедию". Чешский теолог и священник профессор Галик после премьеры фильма признался журналистам: "Я не ожидал, что это будет так смешно". А когда самого Гавела спросили, почему не следует быть чересчур серьезным, он ответил, что серьезный человек ужасно смешон".

В книге Щигела много забавно-печальных рассказов. О теоретике сюрреализма Кареле Тайге, которого власти довели до инфаркта в 1951 году. В день его смерти покончили с собой две его постоянные любовницы и соратницы. О поэте и писателе Иване Фишере, принявшем в 48 году в ответ на сталинский антисемитизм еврейский псевдоним Эгон Бонди. Он, убежденный марксист (но не большевик!), основал литературное течение "фекализм", направленное против советской политики. Интересен рассказ и об избалованном ребенке чешского модернизма – скульпторе Давиде Черном, который в пассаже дворца "Люцерна" подвесил к потолку вверх ногами знаменитого коня с князем Вацлавом, украшающего Вацлавскую площадь в Праге. В главе "Страна-рай" Щигел пишет:

"Полное согласие между гражданами Чешской республики существует по одному вопросу. Все они считают свою страну прекрасной, красивой, и государство официально подтвердило это мнение в гимне. Британцы в своем гимне просят Бога охранять королеву, венгры просят об отпущении грехов, немцы хотят единства, свободы и справедливости. Русские славят могучую державу. Французы призывают: "Вперед, дети Родины! Украинцы идут в кровавый бой от Сяна до Дона. Словаки останавливают громы и молнии над Татрами. Даже жители Фарерских островов сообщают, что высоко поднимут знамя и будут бороться с неприятелем.

Чехи в своем национальном гимне поют только о том, что их страна – рай.

Где Родина моя? Где дом родной?
Вода журчит по лугам
Леса шумят на горах
В садах блистает весны цвет
Это рай земной.

А как представлены сами чехи в этом гимне, который раньше был народной песней? Это "души нежные в сильном теле", "с ясной мыслью" и с силой "противостоять супостату" – это чехов славное племя. Между прочим, этот второй куплет в гимне не исполняется. В чешском гимне, в отличие от многих других, даже мир за пределами Чехии не враждебен. В гимнах других стран мира люди ходят, маршируют, что-то завоевывают и несут знамена. В чешском гимне, по всей вероятности... люди лежат. А что еще можно делать в раю?"