Почти ровно год назад состоялись выборы нового президента Российский академии наук. Новым главой академии стал физик Владимир Фортов – многие надеялись, что за сменой власти в российской научной администрации последуют долгожданные реформы, которых Академия последовательно избегала десятки лет. Седьмой, последний пункт предвыборной программы Фортова именовался “Диалог с обществом” и содержал такие слова: “РАН должна стать активным элементом выработки и проведения государственной политики, способствовать развитию и образованию населения страны, поднятию его культуры в новых условиях”. Близкие по смыслу выражения были в программах всех кандидатов; можно было понять, что российские академические патриархи смогли наконец нащупать изнутри гладкие стенки башни из слоновой кости – нам-то, внешним наблюдателям, ее увенчанный золотистыми часами (как известно, сломанными) колосс был давно и хорошо заметен.

Новому президенту РАН быстро стало не до предвыборных обещаний и вообще не до благих намерений. Минобрнауки утомилось вести с академией затяжную позиционную войну и решило ликвидировать ее в режиме спецоперации. Вести диалог с обществом ученым в итоге пришлось – и для очень многих из них это произошло если не против воли, то против привычки. Российская наука попала в передовицы газет, сотрудники лабораторий – на протестные прогулки и митинги, некоторые, как были на работе, в белых халатах. Временно оставив подопытных мышей в вольерах и интегралы на досках, профессора, доценты, аспиранты, академики вышли на улицу – потому что им нужна была поддержка общества, и к вечно путающим квазары с пульсарами и нейроны с нейтронами ненавистным журналистам – потому что нужна была поддержка прессы. В башне была найдена (а может, и прорублена изнутри) форточка. Разумеется, были такие, для кого никакой разделяющей стены никогда не существовало. А были и такие, кто не захотел лезть в форточку и отрываться от своего высшего служения. Я слышал от одного очень авторитетного физика, фамилию которого называть здесь не стану, что активными протестами против реформы РАН занимаются люди в науке несерьезные, люди вроде комсомольского актива, потому что только у них есть время на всякие глупости.

Но война закончилась, закон о реформе принят. Полный успех спецоперации. Долгие месяцы тяжело и нудно составляется мирный договор, идет вязкая борьба за территориальные и имущественные уступки, Novus ordo mundi. Память обывателя коротка, его внимание рассеяно: российская наука исчезла с передовиц, ученые вернулись к мышам и интегралам, форточка закрылась.

А здесь, по другую сторону костяной стены, жизнь продолжилась – Олимпиада, "Болотное дело", переприсоединение Крыма, много-много других событий. Петербургский математик Анатолий Вершик, написавший в связи с крымскими событиями открытое письмо в адрес украинских коллег со словами поддержки, говорил мне в интервью: “...Наверное, к сожалению, я был одним из немногих, кто что-то подобное написал. В такой ситуации, когда у нас в дело пущена армия журналистов, искажающих события и распространяющих ложь, стыдно молчать. И какое-то публичное мнение [ученых] по этому поводу могло бы, на мой взгляд, быть более широко поддержано. Но у людей есть, к сожалению, традиция опасаться, что не дай Бог что-то будет. И бороться с этим очень трудно”. Я спросил у Вершика, а как же открывшаяся было форточка? Он ответил: “Этот "июньский гром" разбудил научных работников. [...] Сейчас отношение ученых к власти становится все более и более критичным, потому что они видят вещи, которые невозможно оправдать. И все-таки люди в основном очень осторожны и предпочитают молчать”.

На днях я наткнулся на запись в блоге немецкого физика-теоретика Сабины Хоффенфельдер, в которой она подводит краткий итог двух десятилетий академической карьеры, включившей в себя работу в шести университетах в разных странах: Германии, США, Британии и Швеции. Хоффенфельдер сравнивает свои студенческие ожидания того, что значит работать ученым, и реальность, с которой ей пришлось столкнуться:

“Я ожидала увидеть в академической среде намного больше интеллектуального любопытства и гражданской ответственности. Вместо этого оказалось, что большинство исследователей сфокусированы на своей работе и только на ней. Не только научные организации не пытаются участвовать в чем-то, прямо не связанном с важными для них исследованиями, но и большинству работающих в институтах и университетах ученых это совсем не интересно. Обычно у них хватает времени только на то, чтобы думать о содержании следующей статьи”.

Дальше в записи Хоффенфельдер следует цитата из колонки журналиста газеты New York Times Николаса Кристофа: “Профессора! Не уподобляйтесь средневековым монахам, не закрывайтесь в монастыре! Вы нам нужны!” Стоит ли говорить, что я написал все это, только чтобы присоединиться к призыву американского коллеги-журналиста. Немного есть в мире профессий, которые я уважаю больше профессии ученых. Присущего им качества – способности отстраненно, но взвешенно и объективно оценивать обстановку, нам, по эту сторону прикрывшейся костяной форточки, сейчас не хватает как никогда.

Сергей Добрынин – научный обозреватель Радио Свобода