Работа ученицы 11 класса Дарьи Марьяниной (пос. Орловский, Ростовская область), присланная на XV ежегодный всероссийский конкурс исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – XX век» общества "Мемориал".
Благодаря учителю истории Орловской СОШ №2 Гавриловой Ларисе Кимовне, я познакомилась с историей семьи и судьбой Гаврилова Сергея Фомича. У него была большая семья. Сергей Фомич, будучи простым малограмотным человеком, одаренным от природы, хотел передать потомкам свой богатый жизненный опыт, уберечь их от ошибок. Дневники и мемуары он начал вести в 1948 году. Описывал происходящее и воспроизводил прошлое. Получилось несколько общих тетрадей, которые он завещал своим близким. Так и Якову Федоровичу Гаврилову, племяннику Сергея Фомича, досталась одна такая тетрадь. Важные документы хранятся в семье еще одного племянника С.Ф.Гаврилова – Сидорова Георгия Илларионовича, сына сестры Анны. Помогла познакомиться с материалами, разобраться в них мне Лариса Кимовна, супруга Якова Федоровича Гаврилова. Анализ исторических событий, описанных в рукописях, мне помогла сделать моя мама, учитель истории Марьянина Людмила Михайловна.
Скажу сначала о месте Сергея Фомича в родословной Гавриловых, составленной им самим. Род ведет свое начало от Кузьмы Гаврилова, который имел четверых детей: Фому, Ивана, Марию, имя еще одной дочери неизвестно.
Иван Кузьмич Гаврилов (дядя Сергея Фомича), воевал против Советской власти, после поражения Белого движения эмигрировал с семьей из России. Жил во Франции. Преподавал в Воскресной школе. Его сын, Гаврилов Михаил Иванович, получив хорошее образование за границей, стал талантливым казачьим поэтом.
Вернусь к герою моего исследования - Сергею Фомичу Гаврилову, приходившемуся внуком Кузьме Гаврилову. Одну из своих тетрадей он назвал «Муравьиная жизнь». Что он имел в виду? То, что всю свою жизнь, как муравей, надрывался от работы, чтобы есть досыта? Или то, что был одним из миллионов простых, зависимых от власти людей, которых можно уничтожить, растоптав? Или то, что мог бы принести пользы стране больше, если бы занимался любимым делом, тем, к чему душа лежала, а не суетился в поисках пропитания?
Детство
Сергей был одним из семерых детей Фомы и Анны Гавриловых (Иван, Анастасия (мать отдала ее своей бездетной сестре), Александр, Федор, Сергей, Анна, Михаил). Родился Сергей во время переезда из казачьей станицы Майоровской на Верхнем Дону в Сальские степи, где «царь продавал земли по 10 копеек за десятину». «Поселились мы в хуторе Романове. (Находится между г. Пролетарском Ростовской области (до революции ст.Великокняжеская) и п.Орловским). Отец взял 9 десятин. Усадьбой стали на второй улице. Недалеко от прудов – метров 800. Но воды не было, колодец был у соседей».
Места эти уже были обжиты калмыками, украинцами-«хохлами», немцами. Было много и казаков. «Село наше с прудом посередине, утопающее в садах, было разделено на три части: центр – казаки, кутуй с хохлами, и немецкая слобода. И всегда враждовали они меж собой».
Яркое воспоминание оставила в памяти маленького Сережи поездка с матерью в станицу Черкасскую в военный лагерь, где каждый год проходил службу отец. «Батя был полковым трубачом. Мама говорила мне: «Слухай, как у бати труба выговаривает: «Бери ложку, бери бак, хлеба нету, кушай так!»
Сергей Фомич вспоминает, как его с малых лет отец приучал к труду. «приходилось носить воду на коромысле на носочках, чтобы ведра до земли не доставали». Во время обмолота, он, четырехлетний, на коне. «Жара неимоверная, я, наверное, задремал, конь встряхнулся и сбросил меня на солому. Я хоть и ушибся, а пытаюсь взобраться на коня. Подошел отец, помог мне и произнес слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Казак не должен падать с коня и плакать! С тех пор я ни разу в жизни не упал и никогда не плакал. И только в конце жизни понял, что отец был не прав – плакать нужно, чтобы снимать нервное напряжение, облегчать сердце. Но твердость характера помогла мне в жизни переносить неимоверные трудности».
Сергей Фомич с любовью рассказывает о родителях: «Батя Фома Кузьмич - высокий, статный, кряжистый, с серьгой в ухе». Очень спокойный, уравновешенный, всегда улыбался. Мама Анна Александровна – остроносенькая, чернявая, глаза карие, веселые. Красивая, горячая на работу. Командовала отцом. А еще не любила праздных разговоров и брехни». «За четыре года справили неплохое хозяйство: построили саманную хату на два окна с земляными полами, сарай и конюшню для скота, амбар для хлеба тонн на пятнадцать, летнюю кухню, свинарник, курятник, погреб с выходом. Были у родителей пара быков, пара лошадей с рессорной бричкой, косилка, сеялка, веялка, буккер».
Жить бы да радоваться, но нет – в августе 1914 г. началась I мировая война. Сергей Фомич называет ее «германской», а потом, после Октября 1917 года - «первой империалистической». На фронт ушли старший брат Иван, а потом и отец. После революции, приняв сторону большевиков, отец Фома Кузьмич, ненадолго вернулся домой. «Любил я клацать затвором его винтовки, которая лежала в большой хате под кроватью». Вскоре отца арестовали и угнали. Сколько ни искали его – безуспешно. Спустя время узнали от его однополчанина, что отца с товарищами расстреляли белые. Сергей Фомич пишет: «Отец не был похож на воина – работяга. Вот брат Иван, оказавшись в Красной армии, проявил себя отважным воякой, «спасая раненого комиссара Бабкина Гришку, был ранен, лишился пальцев на правой руке, с тем и закончил свою военную карьеру».
Страшные испытания принесла на Дон Гражданская война. Она лишила семьи кормильцев, землю – хозяина, детей – детства. «…началась неразбериха (как было предсказано в писании): пошли сын на отца и брат на брата. Тем более в таком краю как Дон, где люди испокон веков впитывали воинский дух с молоком матери», «…три года грабили крестьян, три года убивали. У нас все разграбили, что можно было, потому что мы и к белым не примкнули, и к красным нас не причтешь, потому что мы все же - казаки. И какая власть не наступала, обязательно какую-нибудь погань нам сделает», «все, что можно было, у нас забирали то буденовцы, то дикая дивизия, последнюю корову забрали белые, последнюю худую свиноматку - красные». Власть менялась часто. «Пришли белые, принесли муку – пеки, мать хлеб! Пока пекла, хутор заняли красные, а к вечеру вернулись за хлебом белые!»
И все-таки гражданскую войну Сергей Фомич вспоминает как «прекрасное время». Конечно, детство в любое, даже самое тяжелое время интересно. «Беззаботное, отчаянное время. Как здорово было идти в степь после боя, искать раненых и загнанных лошадей, отхаживать их и водить на ночеву, искать винтовки, делать обрезы, стрелять, подрывать снаряды! Как хотелось пойти на передовую, но солдаты нас гнали. Мы, добежав до канавы на околице, любили наблюдать за ходом боя. То белые нажимают, то красные гонят».
Помнит Гаврилов С.Ф. последний бой в 1919 году: «Красные бьют без перерыва из броневика. На мосту скопление: войска, беженцы, телеги, кони. Шум, рев, стон, мат. Сидит калмычка, плачет и поет: «Ю-ю-ю…» Очень печальная картина. Потом пошли белые на белых конях, оркестр с блестящими трубами. Целый день шли по четверо в ряд на конях. Вслед за ними влетели большевики». Сергей ожидал увидеть «больших людей, а пришли замызганные оборванцы».
Детство Сергея было голодным. Читаю воспоминания о голодном двадцать первом годе: «Не было ни хлеба, ни скота, ни тягла. Пахать и сеять нечем. За всю весну и лето не выпало ни одного дождя. Все сгорело: все посевы и травы. Потом пошли пожары. Горела степь до горизонта. Потом полетела тучей саранча, ее жгли соломой и ели. Потом пополз черный червь - вся земля черная, поезда не могли идти – буксовали. Потом пошли мыши, не наши кругленькие, а чужие - плоские. Эта рать на земле уже ничего не нашла, грызла корни трав, деревья. Жуткое время было».
Вспоминает в связи с голодом и о своем деде Кузьме: «Помню и деда Кузьму Гаврилова. Вылитый батя и внешне и по характеру. Он жил у нас в голодный 21-й год. Нас шесть человек и он – седьмой. И я не помню, чтоб мать с ним хоть раз поссорилась. И уже весной, когда мы, пацаны, накормили всех съедобными травами, кореньями (кузюк, тюльпаны, катран, морковник, солодик, лопух), дедушка уехал к дочерям в Котельниково. Погостил у одной, пошел в другую деревню к другой дочери и по дороге умер. Видимо там было еще голодней, чем у нас».
Чтобы не умереть от голода, приходилось даже воровать. Много примеров этого приводит Сергей Фомич. Вот один: «Отправились мы с дружком Федякой в странствие по свету. Долго шли, устали. Пора была сенокосная. На бывшей помещичьей земле косят. Видим, спит утомившийся человек в тельняшке. Под головой – мешок. Осторожно подняв его голову, достали мешок и были таковы. В мешке нашли четвертушку хлеба и кость от окорока. Что смогли - обгрызли, мешок прикопали на краю поля. Выдали нас хохлята. Поймали нас, привели на расправу к матросу. Тот провел нас босиком по «кандалам» (трава с острыми шипами). А потом зажал наши ручонки и стал нас бить ремнем с бляхой. Все тело было в шишках и синяках. Желание странствовать у нас отбил». А воровать приходилось все равно.
Осенью 1921 года шли сильные дожди, рано ударили морозы, землю сковало. На гололеде поскользнулся и искалечился верблюд. «Мы помогли дорезать его хозяевам, за это они отдали нам требуху – это было счастье!» Потом начался буран, какого за 70 лет жизни Сергей Фомич больше не видел. Избы занесло вровень с трубами. Дети катались с горки на стиральном корыте, потом «мама слепила из коровяка с соломой вроде большой чашки, сзади облила водой, получились прекрасные санки!»
Сергей Фомич вспоминает, что в 20-е годы продовольственную помощь голодающим оказывали американцы. В здании школы, построенной в 1912 году еще при царе, открыли столовую. Варили рисовую кашу и какао. «Все дети собрались туда. Пришли и мы. Зачитали списки и впустили в столовую детей коммунистов и украинцев. А нас - казачат, не пустили. Мы силком пробивались, лезли под ноги, но нас отбрасывали назад. Уже на пятый день мы с братом Федякой влезли через окно, съели по каше с маслом, хлебнули горячего какао. Нас, конечно, выпороли, но запомнил я этот вкус и запах на всю жизнь!»
«Казаки были вне закона до 1926 года. Бывало, идет демонстрация с флагами, а мы - сбок дороги. В колонну нельзя. Почему? Много раз я просил принять меня в комсомол - обещали, но не приняли. С другом Мишей Поликарповым поехали учиться в ШКМ (школа комсомольской молодежи), но нас оттуда вышибли». Причина – происхождение.
С горечью Сергей Фомич говорит, что за первые годы советской власти «крестьянский двор был отброшен назад лет на пятьдесят». Торговли не было, мать на нитки распускала льняную скатерть, из своих платьев и юбок шила детям рубахи, расплетала солдатские ремни, сама чинила обувь. Большую часть года ходили босые. «Ни гвоздя, ни спички, ни соли, стали жить по-первобытному». Огонь добывали кресалом, за солью ходили на берег Маныча (километров за 20).
К востоку от хутора была до революции усадьба помещика Ивана Булавкина. Были у него громадные дома, семь прудов с рыбой, сады, амбары, лабазы с множеством сложной техники, в полях стояли большие скирды сена, соломы. «Все пожгли товарищи, рассыпалась пшеница, долго стояла пожженная техника. Жили под лозунгом «Долой!» А зачем было уничтожать? Если бы это все добро использовать на общее благо, лучший совхоз бы получился!»
В 1921 году старший брат Саша женился на женщине намного старше себя. Надеялись, что Агаша станет помощницей матери, но она и брата увела из семьи. «Истинно сказано, кому попадется хорошая сноха – найдут дочь, а кому плохая – и сына потеряют». «…вот и пришлось мне с 12 лет взвалить на себя все работы и заботы по хозяйству». Сергей к труду хлебороба был приучен, знал «как у косилки регулировать косу, как прессовать сено и укладывать тюки, как скирдовать сено, как чинить сбрую, ремонтировать телеги. Любил настраивать и усовершенствовать сельхозмашины».
В 1924 году Сергей поступил в школу. Учились вместе ученики 1-4-х классов. Сергея быстро перевели в четвертый класс, схватывал он все на лету, уроки никогда не учил. Больше всего ему нравилась математика. «Учился с радостью и легко. Но меня часто ругали за курение».
Сергей Фомич вспоминает, как в январе 1924 года во время похорон Ленина «мы были на мельнице в станице Пролетарской. Гудели гудки, и все поезда остановились на пять минут. Учительница в школе говорила нам, что хоть Ленин и умер, вместо него остались Рыков, Бухарин, Каменев, Троцкий. Жизнь пойдет еще лучше, потому что народ работает с энтузиазмом».
Юность
С 1926 по 1928 год Гавриловы работали в артели по совместной обработке земли. «Семей шесть-восемь чудесно работали, весело, хоть и нелегко. Я вровень со всеми пахал и сеял, косил, скот пас – был неутомим. Мужики все хвалили меня: «Вот получим трактор – тебе первому на нем работать». Обещали осенью купить красную рубашку. Ни рубашки, ни трактора я не дождался. Но радостно было от того, что хозяйство поднималось». При НЭПе появился интерес лучше работать, открылись ларьки с разнообразными товарами, инструментами. Даже колодец свой выкопали. «Но жили еще бедно, я так и не купил себе галоши, как другие. Но жили весело, пели, плясали, играли».
Благодарен Сергей за возможность приобщаться к культуре демобилизованному «избачу» (деревенский культработник в годы культурной революции) . «Он нам радость дал – мы пели старые и новые песни, ставили спектакли, я очень любил играть на сцене». Изучив воспоминания Сергея Фомича, я поняла, что творчество было его призванием. Не стало профессией только потому, что прокормить тогда не могло. Он самоучкой выучился игре на самодельных (!) скрипке, балалайке, позже – на гитаре. Был хорошим танцором, с друзьми танцевали «Польку», «Краковяк», «Гопак», «Казачок», «Яблочко», «Страдания», вальс. Позже, будучи взрослым – блюз, танго, фокстрот. Это скрашивало ему и людям вокруг тяжелую жизнь.
Общение с избачом повлияло и на сознание юного Сергея. «Он один повел всю молодежь за собой: приобщал нас к Советской власти, организовал политшколу. Много я почерпнул, запомнил и искренне принял. Узнал, что социализм – это обобществление средств производства и учет. Только за всю жизнь не понял, почему у советской власти учет был только «брать», а учета «дать» не было и нет?»
В 1929 году началась коллективизация. В хуторе зажиточных крестьян – кулаков не было, раскулачивать было некого. Никто не сопротивлялся, понимали – бесполезно. Шли в колхоз «безропотно, как на каторгу», «веселой жизни – конец, как будто нагрянула на село чума, все затихло, только по ночам слышен рев скота, пускали под нож, чтобы напоследок хоть наестся досыта». Сергей Фомич описывает, как раскулачивали соседа Ивана Яковлевича Бабкина, который не пожелал по доброй воле отдавать свое добро в колхоз: «Семья была из двенадцати человек. Работников всего семеро, инвалид, бабушка и трое детей. Хозяйство среднее. И вот из база выгнали всю скотину, погнали прочь на убой. Бегает по пустому двору Иван Яковлевич, плачет, причитает: «Как же так! Чем же я семью кормить буду?»
Сергей Фомич отвел в колхоз коня, быка и «начали вкалывать все вместе, стащили все амбары вместе, думали, засыплемся зерном, но осенью приехали уполномоченные, вывезли весь хлеб на элеватор, а нам выдали отходы, зерна по несколько килограммов и денег ни копейки. Чем питаться, как жить?» Сталин к этому времени уже установил единоличную власть, устранив политических соперников. На местах перенимали такие же методы руководства. «Никто не думал, кто и как будет выращивать хлеб». Менялась и психология крестьян. В единоличном хозяйстве крестьянин работал от зари до зари, а «в колхозе стали работать по восемь часов, за качество не переживали – все равно все отнимут. Когда появились МТС (машинотракторные станции), «землю пахали, сеяли не вовремя, плохо и некачественными семенами». Болела душа у хлебороба Сергея Гаврилова: «При коллективизации уничтожение крестьянства продолжалось. Деревня «полностью заросла бурьяном и развалилась. Немецкую слободу в войну (Отечественную) выслали в Казахстан. Казачков – в Сибирь. Ни за что: из-за дикости, бескультурья, ненависти».
В ноябре 1930 года, от голода и непосильного труда в возрасте всего 54 года умерла мать Анна Александровна. Последними ее словами были: «Ох, хватите вы, дети, горя без меня!»
Да, горя и лишений хватало. Главное – надо было выживать, а значит работать! В колхозе не прокормиться, если даже сам «председатель колхоза Михайло Коваленко босиком ходил, говорил при этом, что «нам голым и босым легко Америку догнать, мы ее и догоним!»
В 1931 году Сергей Фомич уезжает по договору в Свердловск, где уже жил и работал его старший брат Саша с семьей. Поначалу работал грузчиком на Уралмаше, копал канавы, заряжал газогенераторы карбидом. Через полгода начальник цеха Пащевский (позже будет расстрелян, как враг народа) перевел его в военный цех учеником. А в октябрьскую годовщину его как ударника первой пятилетки премируют за отличную работу. Сергей Фомич пишет, что не подарок был важен, а «торжество на глазах твоих товарищей. Это не деревня, где все старались пнуть тебя ногой, здесь ценят твой труд!» Зарабатывал по 70 рублей, смог посылать деньги домой, купил первый в жизни костюм за 50 рублей.
Осенью 1932 года Сергея Гаврилова призвали в армию. Попал в Белорусский военный округ в учебную команду. «Пришлось опять хлебнуть горя. Весь день учеба – гоньба, а до 11 вечера строили казармы, железобетонные дзоты, бетон мешали вручную. Голодные были постоянно. Я - то привычный, а ребята плакали от голода и издевательств командиров». Восемь лет прослужил достойно Сергей. Отлично изучил винтовку, пулеметы ручной и «Максим», пушку-сорокопятку, рацию, химзащиту. Сдал нормативы на значок «Ворошиловский стрелок». Друг Петя Патрушев выучил его шоферскому делу. Воинская служба очень нравилась Сергею, он даже хотел посвятить ей жизнь, но поступить в школу командиров не предложили, «а сам лезть, помня горькое казачье прошлое, не решился. С тем и поехал домой в январе 1939 года». Вспоминая настоящую верную солдатскую дружбу и своих товарищей, Сергей Фомич вспоминает, что слежка и доносительство тем не менее были очень распространены. «…бывало друг Андрейка из Уфы скажет: «Ты, Гаврил, ничего при мне не говори, за нами следят, и я, как член партии, тоже слежу». Да и нам то же внушали».
Вернулся в Свердловск, окончил трехмесячные курсы шоферов. Послали работать на Алапаевский хромитовый рудник. Оттуда за 57 километров возили руду на Уралмаш. Менялись рудники, поселки, в которых приходилось жить. Но везде Сергей Фомич находил время участвовать в самодеятельности, играл в спектаклях, освоил гитару. По-прежнему любил танцевать. На работе – очень добросовестный и ответственный. Приходилось много раз выезжать ночью в мороз, пургу на выручку водителям – спасать. Однажды его разбудили товарищи: «Вставай, засоня, а еще стахановец!» Оказалось, что над конторой вывесили транспарант «Да здравствует 1-й стахановец рудника т. Гаврилов!» И как стахановцу Сергею Фомичу выделили отдельную комнату в новом доме.
Пришло время обзавестись семьей. В браке с Клавдией родились две дочери: Маргарита и Татьяна. В январе 1941 года С.Ф.Гаврилова мобилизовали, служил водителем на эмке в Уральском военном округе, «возил начальника, даже имени которого не знал. Сидел всегда в машине, отлучаться не мог, питался хлебом, мерз в машине до двух ночи». Потом перевели, стал водителем у полковника Гнедовского. «Совсем другой человек, обедать идет и мне велит».
Война
Потом была война. Можно очень коротко, словами самого Сергея Фомича сказать об этом времени так: «Четыре раза в танке горел, четыре ранения получил. Отступления, атаки, наступления. Выполнял приказ «стоять насмерть» в обороне. Двадцатиминутный сон, полуголодный паек. А как ушел помкомвзвода, так и пришел старшим сержантом, хоть и кончил четыре военных школы».
Но не могу не прибавить к этому, что Сергей Фомич, как персональный водитель полковника, мог получить бронь, но ушел на фронт добровольцем. Закончил танковую школу под Читой, участвовал в боях за Сталинград, сражался под Курском, освобождал Белоруссию, Украину. После очередного ранения танком уже не мог управлять – повреждена кисть. Стал шофером на студебекере, потом на американском форде, возил грузы на фронт. В феврале 1945 года в Германии наскочил на мину, контужен, повреждены глаза. Лечился в госпитале г.Ченстохов, после служил в эвакопоезде №2 на немецком дизеле мерседес-бенц. Вывозили из Германии оборудование шахты, вагоностроительного завода, листопрокатного завода, двух сахарных заводов, кондитерской фабрики, военного завода, лампового завода. После восьмого мая, когда было объявлено о капитуляции Германии, дали в помощь пленных немцев и человек 200 угнанных в Германию девушек, они помогали грузить станки. Работали так до декабря 1945 года. В январе 1946 года погрузились в эшелоны и отправились домой. «У каждого командира был свой вагон с разнообразным добром и мебелью. Вез и я с собой три ключа гаечных, луженый кофейник, да медаль «За отвагу!» за все бои и труды»
Мирная жизнь
Из дома вести доносились тревожные. Клавдия три года не пишет. Тревога за детей гнала домой, на Урал. Брат Саша подтвердил слухи: «Семья твоя распалась, а квартиру заняли». Пока Сергей Фомич был на фронте, Клавдия в 1943 году отдала младшую дочь чужим людям на воспитание. Она вышла замуж и уехала в Латвию, забрав старшую дочь Маргариту. Вернулся на старую работу, на восьмой день после возвращения приступил к работе на новенькой полуторке. Через два месяца через прокурора отвоевал квартиру. «В 1946 году объявилась Клавдия, оставила Морю и уехала. Воспитывал ее как мальчика, занималась на перекладине, подтягивалась». Друзья сватали то к одной, то к
другой. Шофер Пятков познакомил с бездетной вдовой Марусей. Ей было 38 лет, Сергею Фомичу – 37. Сошлись, стали жить. Маруся очень полюбила Морю, та привязалась к ней. Жили бедно, много работали, держали хозяйство. Но смогли построить собственный дом, хоть и потеряли много здоровья. После выхода на пенсию, а на нее прожить было трудно, стали заниматься выращиванием цветов, рассады на продажу. Даже купили старенький автомобиль. Помогли стать на ноги дочери Маргарите, племянникам рано умершей сестры Анны – Ивану, Георгию, Михаилу, Любе. Нашлась и Татьяна, младшая дочь, помогали и ей. Сергей Фомич очень любил и ценил свою жену Марусю. Очень сокрушался, что вынуждена она чрезмерно работать. Но по-другому они не могли. Стремление к лучшей жизни заставляло это делать.
Ранения, контузии, тяжелый труд, голодные годы сделали свое дело. Здоровье было подорвано. Но еще один страшный удар нанесла судьба Сергею Фомичу, после него оправиться было очень сложно.
28.11.1953 года. «На улице Красных партизан на Уралмаше подскочил ко мне под машину мальчик, так мгновенно, что я ничего не увидел, да и не мог увидеть, так как он попал под заднее колесо и насмерть! Как я переживаю, просто слов нет выразить кошмар в моей душе, ох и тяжело, так давит на душу! Хожу согбенный как старик, ничего не ем, не сплю, все думаю о свалившемся на меня горе. Думаю, вот она моя смерть». Сергей Фомич в трагедии не был виноват, нашлись свидетели происшествия, и суд его оправдал. Но до конца жизни (умер в ноябре 1988 года) он переживал из-за смерти ребенка.
Взгляд на политику
Как я уже писала, Сергей Фомич был человеком неординарным, имеющим свой взгляд и мнение на происходящее в стране, на политику. Хочу еще раз строками из его дневников это проиллюстрировать.
30.01.1949 года. «Сегодня в Свердловске большой праздник – выбираем суд. Выбираем судей своих и не знаем, кто они и что. Просто комедия».
15.01.1953 года. «Сегодня прочли, что раскрыта шайка врачей - евреев - отравителей. Кто в трамвае выражает свое недовольство, кто злорадствует. Никогда в жизни не было так скучно жить. Работа – забота, а денег и на еду не хватает. А чтоб пойти в кино или театр – это сверх роскоши – немыслимо. Дни идут как вода».
5.03.1953 года. «Отработал первый день на новой работе – в гараже скорой помощи на машине ГАЗ-653. Утром возвращаюсь домой на трамвае. На площади 1905 года по радио передали о смерти Сталина: «Любимый наш отец, учитель и вождь скончался». Смотрю на людей: одна женщина плачет, а остальные пассажиры едут себе, кто разговаривает, кто смеется. И подумал: «Не шибко же его любили люди простые. Да и пора давно сменить музыку. Никогда не думал, что его переживу. Ну, думаю, сейчас пойдет все по-другому. Бояться некого, сядут в ЦК за стол на недельку и обсудят, как наверстать упущенные годы, как вернуть авторитет первому социалистическому государству и компартии. …но оказалось, что думать было некому. Все подписывали списки на расстрел людей. И главаря не осудили, на Красной площади похоронили. Как же, заслуженный убийца!»
«Но все-таки рад, что пережил царя-ирода Ёсифа-носаря! Ох, как опротивело это беспардонное вранье по радио и в газетах! Это бесконечная похвальба: любимый, дорогой, гений, учитель, вождь! Противно и стыдно за русского человека. До какого подхалимства и низости, позора и унижения его довели. Я о нищете уж и не говорю».
«Хрущев получил в наследство от Сталина разоренное до нищеты сельское хозяйство. Но все же он закупил пшеницы и кукурузы в Америке и Канаде, и мы прожили год сносно. Но, не посоветовавшись с народом, а только с партийцами, решил в 1956 году весь скот у частников ликвидировать. Стали требовать сдавать на мясо скот. А у нас корова была, по 15 литров молока давала. Я наотрез отказался ее сдавать, принесли акт, что у коровы бруцеллез, опять требуют сдать, я опять ни в какую, тогда стали грозить штрафом в 500 рублей. Принесли повестку в суд. Я доказываю, что нет такого закона, силой заставлять скот сдавать, а мне судья: решение власти – это и есть закон. Пришлось отвести коровушку на бойню. Вот какие у нас умные правители. И беда в том, что пожаловаться некуда. Печать вся у партии, а партия творит беззаконие. Покритиковали бы немного, глядишь, может, и устыдились бы. А наш Кириленко (первый секретарь Свердловского обкома партии в 1955-1962 г.г.) не сильно возражал. В тот год Свердловская область выполнила план по мясу на 300% и ее наградили за это головотяпство Орденом Ленина, а Кириленко вскоре взяли в Москву секретарем ЦК.
«…поедешь, бывало, мимо деревень, стоят домишки, подгнили ворота, свалились крыши. И уж потом, когда жрать стало нечего, спохватились, стали целинные земли распахивать. Но ведь и дома земли полно, только позаботиться о ней надо и о тружениках! Но и тут не повернулись лицом к деревне».
Сергей Фомич, усвоивший уроки своего голодного сиротского детства и знания, полученные от деревенского «избача», искренне верил в советскую народную власть. В идею о коммунистической партии, которая призвана изменить жизнь бедняков. Считал, что Ленин бы смог помочь людям построить справедливую жизнь. И горькая обиду, злость испытывал он к Сталину, который, по-его мнению, извратил ленинскую идею, подчинил своей воле миллионы людей.
«Хвалю Н.С.Хрущева хоть за то, что развенчал культ личности Джугашвили. Какой урон он нанес советской России, опорочил коммунистическую партию перед всем человечеством. И насколько надо было быть таким глупым, чтобы такое творить. А все безнаказанность! Партию, созданную для того, чтобы дать простым людям волю, кров и хлеб, опорочил на весь мир. Последователем Сталина стал Мао в Китае. Весь мир ахнул: «Вот это «передовой» строй, где миллионы людей без суда и следствия уничтожают!» И люди в мире пришли к выводу: «Не надо нам такого социализма!»
«Сейчас, при Хрущеве, люди стали немного лучше жить и дышать политически стало легче и, спасибо, оделись, и хлеба белого наелись. Но живут люди еще очень тяжело, многие по-прежнему голодают. Правительство строит больницы, учит врачей. А люди болеют от голода и непосильного труда. Людям отдых дать надо!»
12.08.1963 года. «Наконец я, в 53 года, под конец уж жизни, считай, благодаря земле и своему труду добавочному с 6 утра и до 12 ночи, стал питаться досыта. Только правители тут ни при чем. Кто они такие? Да такие разночинцы, как и все, только называются коммунисты. Сами ничего не умея, создавали себе проблемы и трудности, боролись с ними, уничтожая при этом цвет трудового и военного народа. В одном они преуспели – в похвальбе и прославлении себя».
С.Ф. Гаврилов критично относился не ко всем коммунистам. С большим теплом он называет имена своих бывших руководителей Свердловой, Хрулина, Шклярского, Гарро Тимофея Никитича. «Вот истинные коммунисты, настоящие люди! Они всегда вместе с массами, или даже чуть впереди. Как боек в винтовке, ударник должен быть чуть тверже, закаленнее всех остальных. И не в твердости дело, а в человечности и личном примере. А это тяжело - надо работать больше, терпения, знаний, ответственности иметь больше».
3.05.1964 года. «Прошло 10 лет, а я и страницы не написал. Все роблю. Для чего? Для кого? Все для людей. Для государства. А что мне дало государство? Правящая партия коммунистов? Да ничего! Ни дома, ни машины, ни путевки на курорт, ни благодарности. Спасибо никто не сказал».
«В 1947 году прошла денежная реформа (обменяли 10:1). Цены остались старые в основном, снижали на что-то несущественное. А еще в обязательном порядке нужно было давать государству займы на 20 лет. Но вот уже прошло 30 лет, а государство с нами рассчитываться не торопится. Зарплата у меня – 380 рублей. Пошла пятилетка за пятилеткой, в каждой обещали повышать зарплату на 3-5%. И вот уже 8-я пятилетка (1965-1970 г.г.), а зарплата у меня по-прежнему 380 рублей. В 1960-м году - опять обмен денег. Стал получать 50 руб. А цены выросли в 3 раза. В девятой пятилетке повысили зарплату до 100 рублей.
В народе говорят: «Чем человек беднее, тем ум скуднее». Так и есть. Откуда взять мудрых руководителей в бедной стране? А партия ведущая – правящая только и знает: «нельзя!», «не пущать!» Неорганизованность, крик один, но ведь на словах далеко не уедешь».
28.12.1964 года. «Поехал на родину мою далекую, обнищавшую (х. Романовский). Но, зато стыдно сказать – социалистическую! А как я раньше ратовал за социализм! Повез моему брату гостинцы: четыре обруча для кадушки, немного стекла оконного, гвоздей, две дощечки в сундуке. Тайком – нельзя вывозить из области древесину! А пшеницу забирать у них можно?»
15.02.1970 года. «Я ушел на пенсию! Мне 60 лет. Пенсию мне отвалили 57 рваных! Это за безупречный труд мой с 1928 по 1970 год! Да плюс война, холод, голод, оскорбления и унижения. Работать я любил, любил приносить пользу людям. Любил Родину свою и старался отдать ей все свои способности, жизнь на фронте в бою».
Сергей Фомич неоднократно повторяет в своих дневниках, что ведет записи, чтобы другие поколения не повторяли ошибок прошлого: «…нужны твердые законы, для руководства - в первую очередь. Чтобы были в стране две партии, а лучше даже больше. Важно, чтобы был народный контроль. А он не может действовать без свободы слова и печати. На международной арене надо оставить попытки распространять свое влияние в мире. Лезем, суем свой нос, а нас никто не слушает, потому что нечистую игру ведем и авторитета не имеем. Зачем кричать, что мы всех капиталистов уничтожим? Зачем же нам мир разрушать? Только упреки и злобу навлекаем на себя. Ведь там люди живут неглупые и решительные, они на все пойдут, чтобы уничтожить (как они говорят) красную заразу. А нам, простым людям, своей кровью придется отвечать. А то, что поддержат нас революционные массы и рабочий класс - это пройденный этап. Перед гитлеровской войной тоже говорили, что рабочие Германии не пойдут против нас, братьев – пролетариев, пошли ведь, да еще как пошли. Политику нужно проводить доброжелательную. Ведь сколько империй в истории было, и ни одна не удержалась, все пали. А у нас страна богатая, все у нас есть, торгуй, развивай, организовывай у себя дома!»
Как болела душа за страну у моего героя! Как актуальны его слова и сегодня! Странно, что такие очевидные вещи понятны простым людям, а образованные политики все чего-то недопонимают. Наверное, не хотят!
Благодаря учителю истории Орловской СОШ №2 Гавриловой Ларисе Кимовне, я познакомилась с историей семьи и судьбой Гаврилова Сергея Фомича. У него была большая семья. Сергей Фомич, будучи простым малограмотным человеком, одаренным от природы, хотел передать потомкам свой богатый жизненный опыт, уберечь их от ошибок. Дневники и мемуары он начал вести в 1948 году. Описывал происходящее и воспроизводил прошлое. Получилось несколько общих тетрадей, которые он завещал своим близким. Так и Якову Федоровичу Гаврилову, племяннику Сергея Фомича, досталась одна такая тетрадь. Важные документы хранятся в семье еще одного племянника С.Ф.Гаврилова – Сидорова Георгия Илларионовича, сына сестры Анны. Помогла познакомиться с материалами, разобраться в них мне Лариса Кимовна, супруга Якова Федоровича Гаврилова. Анализ исторических событий, описанных в рукописях, мне помогла сделать моя мама, учитель истории Марьянина Людмила Михайловна.
Скажу сначала о месте Сергея Фомича в родословной Гавриловых, составленной им самим. Род ведет свое начало от Кузьмы Гаврилова, который имел четверых детей: Фому, Ивана, Марию, имя еще одной дочери неизвестно.
Иван Кузьмич Гаврилов (дядя Сергея Фомича), воевал против Советской власти, после поражения Белого движения эмигрировал с семьей из России. Жил во Франции. Преподавал в Воскресной школе. Его сын, Гаврилов Михаил Иванович, получив хорошее образование за границей, стал талантливым казачьим поэтом.
Вернусь к герою моего исследования - Сергею Фомичу Гаврилову, приходившемуся внуком Кузьме Гаврилову. Одну из своих тетрадей он назвал «Муравьиная жизнь». Что он имел в виду? То, что всю свою жизнь, как муравей, надрывался от работы, чтобы есть досыта? Или то, что был одним из миллионов простых, зависимых от власти людей, которых можно уничтожить, растоптав? Или то, что мог бы принести пользы стране больше, если бы занимался любимым делом, тем, к чему душа лежала, а не суетился в поисках пропитания?
Детство
Сергей был одним из семерых детей Фомы и Анны Гавриловых (Иван, Анастасия (мать отдала ее своей бездетной сестре), Александр, Федор, Сергей, Анна, Михаил). Родился Сергей во время переезда из казачьей станицы Майоровской на Верхнем Дону в Сальские степи, где «царь продавал земли по 10 копеек за десятину». «Поселились мы в хуторе Романове. (Находится между г. Пролетарском Ростовской области (до революции ст.Великокняжеская) и п.Орловским). Отец взял 9 десятин. Усадьбой стали на второй улице. Недалеко от прудов – метров 800. Но воды не было, колодец был у соседей».
Места эти уже были обжиты калмыками, украинцами-«хохлами», немцами. Было много и казаков. «Село наше с прудом посередине, утопающее в садах, было разделено на три части: центр – казаки, кутуй с хохлами, и немецкая слобода. И всегда враждовали они меж собой».
Яркое воспоминание оставила в памяти маленького Сережи поездка с матерью в станицу Черкасскую в военный лагерь, где каждый год проходил службу отец. «Батя был полковым трубачом. Мама говорила мне: «Слухай, как у бати труба выговаривает: «Бери ложку, бери бак, хлеба нету, кушай так!»
Сергей Фомич вспоминает, как его с малых лет отец приучал к труду. «приходилось носить воду на коромысле на носочках, чтобы ведра до земли не доставали». Во время обмолота, он, четырехлетний, на коне. «Жара неимоверная, я, наверное, задремал, конь встряхнулся и сбросил меня на солому. Я хоть и ушибся, а пытаюсь взобраться на коня. Подошел отец, помог мне и произнес слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Казак не должен падать с коня и плакать! С тех пор я ни разу в жизни не упал и никогда не плакал. И только в конце жизни понял, что отец был не прав – плакать нужно, чтобы снимать нервное напряжение, облегчать сердце. Но твердость характера помогла мне в жизни переносить неимоверные трудности».
Сергей Фомич с любовью рассказывает о родителях: «Батя Фома Кузьмич - высокий, статный, кряжистый, с серьгой в ухе». Очень спокойный, уравновешенный, всегда улыбался. Мама Анна Александровна – остроносенькая, чернявая, глаза карие, веселые. Красивая, горячая на работу. Командовала отцом. А еще не любила праздных разговоров и брехни». «За четыре года справили неплохое хозяйство: построили саманную хату на два окна с земляными полами, сарай и конюшню для скота, амбар для хлеба тонн на пятнадцать, летнюю кухню, свинарник, курятник, погреб с выходом. Были у родителей пара быков, пара лошадей с рессорной бричкой, косилка, сеялка, веялка, буккер».
Жить бы да радоваться, но нет – в августе 1914 г. началась I мировая война. Сергей Фомич называет ее «германской», а потом, после Октября 1917 года - «первой империалистической». На фронт ушли старший брат Иван, а потом и отец. После революции, приняв сторону большевиков, отец Фома Кузьмич, ненадолго вернулся домой. «Любил я клацать затвором его винтовки, которая лежала в большой хате под кроватью». Вскоре отца арестовали и угнали. Сколько ни искали его – безуспешно. Спустя время узнали от его однополчанина, что отца с товарищами расстреляли белые. Сергей Фомич пишет: «Отец не был похож на воина – работяга. Вот брат Иван, оказавшись в Красной армии, проявил себя отважным воякой, «спасая раненого комиссара Бабкина Гришку, был ранен, лишился пальцев на правой руке, с тем и закончил свою военную карьеру».
Страшные испытания принесла на Дон Гражданская война. Она лишила семьи кормильцев, землю – хозяина, детей – детства. «…началась неразбериха (как было предсказано в писании): пошли сын на отца и брат на брата. Тем более в таком краю как Дон, где люди испокон веков впитывали воинский дух с молоком матери», «…три года грабили крестьян, три года убивали. У нас все разграбили, что можно было, потому что мы и к белым не примкнули, и к красным нас не причтешь, потому что мы все же - казаки. И какая власть не наступала, обязательно какую-нибудь погань нам сделает», «все, что можно было, у нас забирали то буденовцы, то дикая дивизия, последнюю корову забрали белые, последнюю худую свиноматку - красные». Власть менялась часто. «Пришли белые, принесли муку – пеки, мать хлеб! Пока пекла, хутор заняли красные, а к вечеру вернулись за хлебом белые!»
И все-таки гражданскую войну Сергей Фомич вспоминает как «прекрасное время». Конечно, детство в любое, даже самое тяжелое время интересно. «Беззаботное, отчаянное время. Как здорово было идти в степь после боя, искать раненых и загнанных лошадей, отхаживать их и водить на ночеву, искать винтовки, делать обрезы, стрелять, подрывать снаряды! Как хотелось пойти на передовую, но солдаты нас гнали. Мы, добежав до канавы на околице, любили наблюдать за ходом боя. То белые нажимают, то красные гонят».
Помнит Гаврилов С.Ф. последний бой в 1919 году: «Красные бьют без перерыва из броневика. На мосту скопление: войска, беженцы, телеги, кони. Шум, рев, стон, мат. Сидит калмычка, плачет и поет: «Ю-ю-ю…» Очень печальная картина. Потом пошли белые на белых конях, оркестр с блестящими трубами. Целый день шли по четверо в ряд на конях. Вслед за ними влетели большевики». Сергей ожидал увидеть «больших людей, а пришли замызганные оборванцы».
Детство Сергея было голодным. Читаю воспоминания о голодном двадцать первом годе: «Не было ни хлеба, ни скота, ни тягла. Пахать и сеять нечем. За всю весну и лето не выпало ни одного дождя. Все сгорело: все посевы и травы. Потом пошли пожары. Горела степь до горизонта. Потом полетела тучей саранча, ее жгли соломой и ели. Потом пополз черный червь - вся земля черная, поезда не могли идти – буксовали. Потом пошли мыши, не наши кругленькие, а чужие - плоские. Эта рать на земле уже ничего не нашла, грызла корни трав, деревья. Жуткое время было».
Вспоминает в связи с голодом и о своем деде Кузьме: «Помню и деда Кузьму Гаврилова. Вылитый батя и внешне и по характеру. Он жил у нас в голодный 21-й год. Нас шесть человек и он – седьмой. И я не помню, чтоб мать с ним хоть раз поссорилась. И уже весной, когда мы, пацаны, накормили всех съедобными травами, кореньями (кузюк, тюльпаны, катран, морковник, солодик, лопух), дедушка уехал к дочерям в Котельниково. Погостил у одной, пошел в другую деревню к другой дочери и по дороге умер. Видимо там было еще голодней, чем у нас».
Чтобы не умереть от голода, приходилось даже воровать. Много примеров этого приводит Сергей Фомич. Вот один: «Отправились мы с дружком Федякой в странствие по свету. Долго шли, устали. Пора была сенокосная. На бывшей помещичьей земле косят. Видим, спит утомившийся человек в тельняшке. Под головой – мешок. Осторожно подняв его голову, достали мешок и были таковы. В мешке нашли четвертушку хлеба и кость от окорока. Что смогли - обгрызли, мешок прикопали на краю поля. Выдали нас хохлята. Поймали нас, привели на расправу к матросу. Тот провел нас босиком по «кандалам» (трава с острыми шипами). А потом зажал наши ручонки и стал нас бить ремнем с бляхой. Все тело было в шишках и синяках. Желание странствовать у нас отбил». А воровать приходилось все равно.
Осенью 1921 года шли сильные дожди, рано ударили морозы, землю сковало. На гололеде поскользнулся и искалечился верблюд. «Мы помогли дорезать его хозяевам, за это они отдали нам требуху – это было счастье!» Потом начался буран, какого за 70 лет жизни Сергей Фомич больше не видел. Избы занесло вровень с трубами. Дети катались с горки на стиральном корыте, потом «мама слепила из коровяка с соломой вроде большой чашки, сзади облила водой, получились прекрасные санки!»
Сергей Фомич вспоминает, что в 20-е годы продовольственную помощь голодающим оказывали американцы. В здании школы, построенной в 1912 году еще при царе, открыли столовую. Варили рисовую кашу и какао. «Все дети собрались туда. Пришли и мы. Зачитали списки и впустили в столовую детей коммунистов и украинцев. А нас - казачат, не пустили. Мы силком пробивались, лезли под ноги, но нас отбрасывали назад. Уже на пятый день мы с братом Федякой влезли через окно, съели по каше с маслом, хлебнули горячего какао. Нас, конечно, выпороли, но запомнил я этот вкус и запах на всю жизнь!»
«Казаки были вне закона до 1926 года. Бывало, идет демонстрация с флагами, а мы - сбок дороги. В колонну нельзя. Почему? Много раз я просил принять меня в комсомол - обещали, но не приняли. С другом Мишей Поликарповым поехали учиться в ШКМ (школа комсомольской молодежи), но нас оттуда вышибли». Причина – происхождение.
С горечью Сергей Фомич говорит, что за первые годы советской власти «крестьянский двор был отброшен назад лет на пятьдесят». Торговли не было, мать на нитки распускала льняную скатерть, из своих платьев и юбок шила детям рубахи, расплетала солдатские ремни, сама чинила обувь. Большую часть года ходили босые. «Ни гвоздя, ни спички, ни соли, стали жить по-первобытному». Огонь добывали кресалом, за солью ходили на берег Маныча (километров за 20).
К востоку от хутора была до революции усадьба помещика Ивана Булавкина. Были у него громадные дома, семь прудов с рыбой, сады, амбары, лабазы с множеством сложной техники, в полях стояли большие скирды сена, соломы. «Все пожгли товарищи, рассыпалась пшеница, долго стояла пожженная техника. Жили под лозунгом «Долой!» А зачем было уничтожать? Если бы это все добро использовать на общее благо, лучший совхоз бы получился!»
В 1921 году старший брат Саша женился на женщине намного старше себя. Надеялись, что Агаша станет помощницей матери, но она и брата увела из семьи. «Истинно сказано, кому попадется хорошая сноха – найдут дочь, а кому плохая – и сына потеряют». «…вот и пришлось мне с 12 лет взвалить на себя все работы и заботы по хозяйству». Сергей к труду хлебороба был приучен, знал «как у косилки регулировать косу, как прессовать сено и укладывать тюки, как скирдовать сено, как чинить сбрую, ремонтировать телеги. Любил настраивать и усовершенствовать сельхозмашины».
В 1924 году Сергей поступил в школу. Учились вместе ученики 1-4-х классов. Сергея быстро перевели в четвертый класс, схватывал он все на лету, уроки никогда не учил. Больше всего ему нравилась математика. «Учился с радостью и легко. Но меня часто ругали за курение».
Сергей Фомич вспоминает, как в январе 1924 года во время похорон Ленина «мы были на мельнице в станице Пролетарской. Гудели гудки, и все поезда остановились на пять минут. Учительница в школе говорила нам, что хоть Ленин и умер, вместо него остались Рыков, Бухарин, Каменев, Троцкий. Жизнь пойдет еще лучше, потому что народ работает с энтузиазмом».
Юность
С 1926 по 1928 год Гавриловы работали в артели по совместной обработке земли. «Семей шесть-восемь чудесно работали, весело, хоть и нелегко. Я вровень со всеми пахал и сеял, косил, скот пас – был неутомим. Мужики все хвалили меня: «Вот получим трактор – тебе первому на нем работать». Обещали осенью купить красную рубашку. Ни рубашки, ни трактора я не дождался. Но радостно было от того, что хозяйство поднималось». При НЭПе появился интерес лучше работать, открылись ларьки с разнообразными товарами, инструментами. Даже колодец свой выкопали. «Но жили еще бедно, я так и не купил себе галоши, как другие. Но жили весело, пели, плясали, играли».
Благодарен Сергей за возможность приобщаться к культуре демобилизованному «избачу» (деревенский культработник в годы культурной революции) . «Он нам радость дал – мы пели старые и новые песни, ставили спектакли, я очень любил играть на сцене». Изучив воспоминания Сергея Фомича, я поняла, что творчество было его призванием. Не стало профессией только потому, что прокормить тогда не могло. Он самоучкой выучился игре на самодельных (!) скрипке, балалайке, позже – на гитаре. Был хорошим танцором, с друзьми танцевали «Польку», «Краковяк», «Гопак», «Казачок», «Яблочко», «Страдания», вальс. Позже, будучи взрослым – блюз, танго, фокстрот. Это скрашивало ему и людям вокруг тяжелую жизнь.
Общение с избачом повлияло и на сознание юного Сергея. «Он один повел всю молодежь за собой: приобщал нас к Советской власти, организовал политшколу. Много я почерпнул, запомнил и искренне принял. Узнал, что социализм – это обобществление средств производства и учет. Только за всю жизнь не понял, почему у советской власти учет был только «брать», а учета «дать» не было и нет?»
В 1929 году началась коллективизация. В хуторе зажиточных крестьян – кулаков не было, раскулачивать было некого. Никто не сопротивлялся, понимали – бесполезно. Шли в колхоз «безропотно, как на каторгу», «веселой жизни – конец, как будто нагрянула на село чума, все затихло, только по ночам слышен рев скота, пускали под нож, чтобы напоследок хоть наестся досыта». Сергей Фомич описывает, как раскулачивали соседа Ивана Яковлевича Бабкина, который не пожелал по доброй воле отдавать свое добро в колхоз: «Семья была из двенадцати человек. Работников всего семеро, инвалид, бабушка и трое детей. Хозяйство среднее. И вот из база выгнали всю скотину, погнали прочь на убой. Бегает по пустому двору Иван Яковлевич, плачет, причитает: «Как же так! Чем же я семью кормить буду?»
Сергей Фомич отвел в колхоз коня, быка и «начали вкалывать все вместе, стащили все амбары вместе, думали, засыплемся зерном, но осенью приехали уполномоченные, вывезли весь хлеб на элеватор, а нам выдали отходы, зерна по несколько килограммов и денег ни копейки. Чем питаться, как жить?» Сталин к этому времени уже установил единоличную власть, устранив политических соперников. На местах перенимали такие же методы руководства. «Никто не думал, кто и как будет выращивать хлеб». Менялась и психология крестьян. В единоличном хозяйстве крестьянин работал от зари до зари, а «в колхозе стали работать по восемь часов, за качество не переживали – все равно все отнимут. Когда появились МТС (машинотракторные станции), «землю пахали, сеяли не вовремя, плохо и некачественными семенами». Болела душа у хлебороба Сергея Гаврилова: «При коллективизации уничтожение крестьянства продолжалось. Деревня «полностью заросла бурьяном и развалилась. Немецкую слободу в войну (Отечественную) выслали в Казахстан. Казачков – в Сибирь. Ни за что: из-за дикости, бескультурья, ненависти».
В ноябре 1930 года, от голода и непосильного труда в возрасте всего 54 года умерла мать Анна Александровна. Последними ее словами были: «Ох, хватите вы, дети, горя без меня!»
Да, горя и лишений хватало. Главное – надо было выживать, а значит работать! В колхозе не прокормиться, если даже сам «председатель колхоза Михайло Коваленко босиком ходил, говорил при этом, что «нам голым и босым легко Америку догнать, мы ее и догоним!»
В 1931 году Сергей Фомич уезжает по договору в Свердловск, где уже жил и работал его старший брат Саша с семьей. Поначалу работал грузчиком на Уралмаше, копал канавы, заряжал газогенераторы карбидом. Через полгода начальник цеха Пащевский (позже будет расстрелян, как враг народа) перевел его в военный цех учеником. А в октябрьскую годовщину его как ударника первой пятилетки премируют за отличную работу. Сергей Фомич пишет, что не подарок был важен, а «торжество на глазах твоих товарищей. Это не деревня, где все старались пнуть тебя ногой, здесь ценят твой труд!» Зарабатывал по 70 рублей, смог посылать деньги домой, купил первый в жизни костюм за 50 рублей.
Осенью 1932 года Сергея Гаврилова призвали в армию. Попал в Белорусский военный округ в учебную команду. «Пришлось опять хлебнуть горя. Весь день учеба – гоньба, а до 11 вечера строили казармы, железобетонные дзоты, бетон мешали вручную. Голодные были постоянно. Я - то привычный, а ребята плакали от голода и издевательств командиров». Восемь лет прослужил достойно Сергей. Отлично изучил винтовку, пулеметы ручной и «Максим», пушку-сорокопятку, рацию, химзащиту. Сдал нормативы на значок «Ворошиловский стрелок». Друг Петя Патрушев выучил его шоферскому делу. Воинская служба очень нравилась Сергею, он даже хотел посвятить ей жизнь, но поступить в школу командиров не предложили, «а сам лезть, помня горькое казачье прошлое, не решился. С тем и поехал домой в январе 1939 года». Вспоминая настоящую верную солдатскую дружбу и своих товарищей, Сергей Фомич вспоминает, что слежка и доносительство тем не менее были очень распространены. «…бывало друг Андрейка из Уфы скажет: «Ты, Гаврил, ничего при мне не говори, за нами следят, и я, как член партии, тоже слежу». Да и нам то же внушали».
Вернулся в Свердловск, окончил трехмесячные курсы шоферов. Послали работать на Алапаевский хромитовый рудник. Оттуда за 57 километров возили руду на Уралмаш. Менялись рудники, поселки, в которых приходилось жить. Но везде Сергей Фомич находил время участвовать в самодеятельности, играл в спектаклях, освоил гитару. По-прежнему любил танцевать. На работе – очень добросовестный и ответственный. Приходилось много раз выезжать ночью в мороз, пургу на выручку водителям – спасать. Однажды его разбудили товарищи: «Вставай, засоня, а еще стахановец!» Оказалось, что над конторой вывесили транспарант «Да здравствует 1-й стахановец рудника т. Гаврилов!» И как стахановцу Сергею Фомичу выделили отдельную комнату в новом доме.
Пришло время обзавестись семьей. В браке с Клавдией родились две дочери: Маргарита и Татьяна. В январе 1941 года С.Ф.Гаврилова мобилизовали, служил водителем на эмке в Уральском военном округе, «возил начальника, даже имени которого не знал. Сидел всегда в машине, отлучаться не мог, питался хлебом, мерз в машине до двух ночи». Потом перевели, стал водителем у полковника Гнедовского. «Совсем другой человек, обедать идет и мне велит».
Война
Потом была война. Можно очень коротко, словами самого Сергея Фомича сказать об этом времени так: «Четыре раза в танке горел, четыре ранения получил. Отступления, атаки, наступления. Выполнял приказ «стоять насмерть» в обороне. Двадцатиминутный сон, полуголодный паек. А как ушел помкомвзвода, так и пришел старшим сержантом, хоть и кончил четыре военных школы».
Но не могу не прибавить к этому, что Сергей Фомич, как персональный водитель полковника, мог получить бронь, но ушел на фронт добровольцем. Закончил танковую школу под Читой, участвовал в боях за Сталинград, сражался под Курском, освобождал Белоруссию, Украину. После очередного ранения танком уже не мог управлять – повреждена кисть. Стал шофером на студебекере, потом на американском форде, возил грузы на фронт. В феврале 1945 года в Германии наскочил на мину, контужен, повреждены глаза. Лечился в госпитале г.Ченстохов, после служил в эвакопоезде №2 на немецком дизеле мерседес-бенц. Вывозили из Германии оборудование шахты, вагоностроительного завода, листопрокатного завода, двух сахарных заводов, кондитерской фабрики, военного завода, лампового завода. После восьмого мая, когда было объявлено о капитуляции Германии, дали в помощь пленных немцев и человек 200 угнанных в Германию девушек, они помогали грузить станки. Работали так до декабря 1945 года. В январе 1946 года погрузились в эшелоны и отправились домой. «У каждого командира был свой вагон с разнообразным добром и мебелью. Вез и я с собой три ключа гаечных, луженый кофейник, да медаль «За отвагу!» за все бои и труды»
Мирная жизнь
Из дома вести доносились тревожные. Клавдия три года не пишет. Тревога за детей гнала домой, на Урал. Брат Саша подтвердил слухи: «Семья твоя распалась, а квартиру заняли». Пока Сергей Фомич был на фронте, Клавдия в 1943 году отдала младшую дочь чужим людям на воспитание. Она вышла замуж и уехала в Латвию, забрав старшую дочь Маргариту. Вернулся на старую работу, на восьмой день после возвращения приступил к работе на новенькой полуторке. Через два месяца через прокурора отвоевал квартиру. «В 1946 году объявилась Клавдия, оставила Морю и уехала. Воспитывал ее как мальчика, занималась на перекладине, подтягивалась». Друзья сватали то к одной, то к
Сегодня прочли, что раскрыта шайка врачей - евреев - отравителей. Кто в трамвае выражает свое недовольство, кто злорадствует. Никогда в жизни не было так скучно жить. Работа – забота, а денег и на еду не хватает. А чтоб пойти в кино или театр – это сверх роскоши – немыслимо. Дни идут как вода
Ранения, контузии, тяжелый труд, голодные годы сделали свое дело. Здоровье было подорвано. Но еще один страшный удар нанесла судьба Сергею Фомичу, после него оправиться было очень сложно.
28.11.1953 года. «На улице Красных партизан на Уралмаше подскочил ко мне под машину мальчик, так мгновенно, что я ничего не увидел, да и не мог увидеть, так как он попал под заднее колесо и насмерть! Как я переживаю, просто слов нет выразить кошмар в моей душе, ох и тяжело, так давит на душу! Хожу согбенный как старик, ничего не ем, не сплю, все думаю о свалившемся на меня горе. Думаю, вот она моя смерть». Сергей Фомич в трагедии не был виноват, нашлись свидетели происшествия, и суд его оправдал. Но до конца жизни (умер в ноябре 1988 года) он переживал из-за смерти ребенка.
Взгляд на политику
Как я уже писала, Сергей Фомич был человеком неординарным, имеющим свой взгляд и мнение на происходящее в стране, на политику. Хочу еще раз строками из его дневников это проиллюстрировать.
30.01.1949 года. «Сегодня в Свердловске большой праздник – выбираем суд. Выбираем судей своих и не знаем, кто они и что. Просто комедия».
15.01.1953 года. «Сегодня прочли, что раскрыта шайка врачей - евреев - отравителей. Кто в трамвае выражает свое недовольство, кто злорадствует. Никогда в жизни не было так скучно жить. Работа – забота, а денег и на еду не хватает. А чтоб пойти в кино или театр – это сверх роскоши – немыслимо. Дни идут как вода».
5.03.1953 года. «Отработал первый день на новой работе – в гараже скорой помощи на машине ГАЗ-653. Утром возвращаюсь домой на трамвае. На площади 1905 года по радио передали о смерти Сталина: «Любимый наш отец, учитель и вождь скончался». Смотрю на людей: одна женщина плачет, а остальные пассажиры едут себе, кто разговаривает, кто смеется. И подумал: «Не шибко же его любили люди простые. Да и пора давно сменить музыку. Никогда не думал, что его переживу. Ну, думаю, сейчас пойдет все по-другому. Бояться некого, сядут в ЦК за стол на недельку и обсудят, как наверстать упущенные годы, как вернуть авторитет первому социалистическому государству и компартии. …но оказалось, что думать было некому. Все подписывали списки на расстрел людей. И главаря не осудили, на Красной площади похоронили. Как же, заслуженный убийца!»
«Но все-таки рад, что пережил царя-ирода Ёсифа-носаря! Ох, как опротивело это беспардонное вранье по радио и в газетах! Это бесконечная похвальба: любимый, дорогой, гений, учитель, вождь! Противно и стыдно за русского человека. До какого подхалимства и низости, позора и унижения его довели. Я о нищете уж и не говорю».
«Хрущев получил в наследство от Сталина разоренное до нищеты сельское хозяйство. Но все же он закупил пшеницы и кукурузы в Америке и Канаде, и мы прожили год сносно. Но, не посоветовавшись с народом, а только с партийцами, решил в 1956 году весь скот у частников ликвидировать. Стали требовать сдавать на мясо скот. А у нас корова была, по 15 литров молока давала. Я наотрез отказался ее сдавать, принесли акт, что у коровы бруцеллез, опять требуют сдать, я опять ни в какую, тогда стали грозить штрафом в 500 рублей. Принесли повестку в суд. Я доказываю, что нет такого закона, силой заставлять скот сдавать, а мне судья: решение власти – это и есть закон. Пришлось отвести коровушку на бойню. Вот какие у нас умные правители. И беда в том, что пожаловаться некуда. Печать вся у партии, а партия творит беззаконие. Покритиковали бы немного, глядишь, может, и устыдились бы. А наш Кириленко (первый секретарь Свердловского обкома партии в 1955-1962 г.г.) не сильно возражал. В тот год Свердловская область выполнила план по мясу на 300% и ее наградили за это головотяпство Орденом Ленина, а Кириленко вскоре взяли в Москву секретарем ЦК.
«…поедешь, бывало, мимо деревень, стоят домишки, подгнили ворота, свалились крыши. И уж потом, когда жрать стало нечего, спохватились, стали целинные земли распахивать. Но ведь и дома земли полно, только позаботиться о ней надо и о тружениках! Но и тут не повернулись лицом к деревне».
Сергей Фомич, усвоивший уроки своего голодного сиротского детства и знания, полученные от деревенского «избача», искренне верил в советскую народную власть. В идею о коммунистической партии, которая призвана изменить жизнь бедняков. Считал, что Ленин бы смог помочь людям построить справедливую жизнь. И горькая обиду, злость испытывал он к Сталину, который, по-его мнению, извратил ленинскую идею, подчинил своей воле миллионы людей.
«Хвалю Н.С.Хрущева хоть за то, что развенчал культ личности Джугашвили. Какой урон он нанес советской России, опорочил коммунистическую партию перед всем человечеством. И насколько надо было быть таким глупым, чтобы такое творить. А все безнаказанность! Партию, созданную для того, чтобы дать простым людям волю, кров и хлеб, опорочил на весь мир. Последователем Сталина стал Мао в Китае. Весь мир ахнул: «Вот это «передовой» строй, где миллионы людей без суда и следствия уничтожают!» И люди в мире пришли к выводу: «Не надо нам такого социализма!»
«Сейчас, при Хрущеве, люди стали немного лучше жить и дышать политически стало легче и, спасибо, оделись, и хлеба белого наелись. Но живут люди еще очень тяжело, многие по-прежнему голодают. Правительство строит больницы, учит врачей. А люди болеют от голода и непосильного труда. Людям отдых дать надо!»
12.08.1963 года. «Наконец я, в 53 года, под конец уж жизни, считай, благодаря земле и своему труду добавочному с 6 утра и до 12 ночи, стал питаться досыта. Только правители тут ни при чем. Кто они такие? Да такие разночинцы, как и все, только называются коммунисты. Сами ничего не умея, создавали себе проблемы и трудности, боролись с ними, уничтожая при этом цвет трудового и военного народа. В одном они преуспели – в похвальбе и прославлении себя».
С.Ф. Гаврилов критично относился не ко всем коммунистам. С большим теплом он называет имена своих бывших руководителей Свердловой, Хрулина, Шклярского, Гарро Тимофея Никитича. «Вот истинные коммунисты, настоящие люди! Они всегда вместе с массами, или даже чуть впереди. Как боек в винтовке, ударник должен быть чуть тверже, закаленнее всех остальных. И не в твердости дело, а в человечности и личном примере. А это тяжело - надо работать больше, терпения, знаний, ответственности иметь больше».
3.05.1964 года. «Прошло 10 лет, а я и страницы не написал. Все роблю. Для чего? Для кого? Все для людей. Для государства. А что мне дало государство? Правящая партия коммунистов? Да ничего! Ни дома, ни машины, ни путевки на курорт, ни благодарности. Спасибо никто не сказал».
«В 1947 году прошла денежная реформа (обменяли 10:1). Цены остались старые в основном, снижали на что-то несущественное. А еще в обязательном порядке нужно было давать государству займы на 20 лет. Но вот уже прошло 30 лет, а государство с нами рассчитываться не торопится. Зарплата у меня – 380 рублей. Пошла пятилетка за пятилеткой, в каждой обещали повышать зарплату на 3-5%. И вот уже 8-я пятилетка (1965-1970 г.г.), а зарплата у меня по-прежнему 380 рублей. В 1960-м году - опять обмен денег. Стал получать 50 руб. А цены выросли в 3 раза. В девятой пятилетке повысили зарплату до 100 рублей.
В народе говорят: «Чем человек беднее, тем ум скуднее». Так и есть. Откуда взять мудрых руководителей в бедной стране? А партия ведущая – правящая только и знает: «нельзя!», «не пущать!» Неорганизованность, крик один, но ведь на словах далеко не уедешь».
28.12.1964 года. «Поехал на родину мою далекую, обнищавшую (х. Романовский). Но, зато стыдно сказать – социалистическую! А как я раньше ратовал за социализм! Повез моему брату гостинцы: четыре обруча для кадушки, немного стекла оконного, гвоздей, две дощечки в сундуке. Тайком – нельзя вывозить из области древесину! А пшеницу забирать у них можно?»
15.02.1970 года. «Я ушел на пенсию! Мне 60 лет. Пенсию мне отвалили 57 рваных! Это за безупречный труд мой с 1928 по 1970 год! Да плюс война, холод, голод, оскорбления и унижения. Работать я любил, любил приносить пользу людям. Любил Родину свою и старался отдать ей все свои способности, жизнь на фронте в бою».
Сергей Фомич неоднократно повторяет в своих дневниках, что ведет записи, чтобы другие поколения не повторяли ошибок прошлого: «…нужны твердые законы, для руководства - в первую очередь. Чтобы были в стране две партии, а лучше даже больше. Важно, чтобы был народный контроль. А он не может действовать без свободы слова и печати. На международной арене надо оставить попытки распространять свое влияние в мире. Лезем, суем свой нос, а нас никто не слушает, потому что нечистую игру ведем и авторитета не имеем. Зачем кричать, что мы всех капиталистов уничтожим? Зачем же нам мир разрушать? Только упреки и злобу навлекаем на себя. Ведь там люди живут неглупые и решительные, они на все пойдут, чтобы уничтожить (как они говорят) красную заразу. А нам, простым людям, своей кровью придется отвечать. А то, что поддержат нас революционные массы и рабочий класс - это пройденный этап. Перед гитлеровской войной тоже говорили, что рабочие Германии не пойдут против нас, братьев – пролетариев, пошли ведь, да еще как пошли. Политику нужно проводить доброжелательную. Ведь сколько империй в истории было, и ни одна не удержалась, все пали. А у нас страна богатая, все у нас есть, торгуй, развивай, организовывай у себя дома!»
Как болела душа за страну у моего героя! Как актуальны его слова и сегодня! Странно, что такие очевидные вещи понятны простым людям, а образованные политики все чего-то недопонимают. Наверное, не хотят!
