Дело было три года назад. Записать интервью с Петром Львовичем Монастырским было непросто: после своего 95-летия он категорически отказывался общаться с прессой. Сетовал, что журналисты плохо знают предмет разговора, не осведомлены о событиях театральной жизни и выискивают одни жареные факты. За это журналисты даже называли его "великим затворником".
Решил рискнуть. Позвонил домой Петру Львовичу и, проговорив с ним около часа, договорился об интервью.
Личное знакомство с Петром Львовичем началось с самого настоящего экзамена, который я сдавал ему прямо на лестничной клетке. Вход в общий коридор на этаже Монастырского был закрыт железной решеткой. С одной стороны решетки стоял ПЛ, с другой – я. И вот, прямо в общем коридоре подъезда, не впуская в квартиру, Мэтр задавал мне вопросы о своих спектаклях. Какие работы я видел, какие мизансцены запомнились, каких актеров выделяю? Открыв, наконец, решетчатую дверь в коридор, великодушно разрешил войти. Ура!
Петр Львович, опираясь на трость, пригласил в свой кабинет. Осматриваюсь: обстановка немного аскетичная: книжный шкаф, письменный стол и два кресла. Замечаю, что библиотека рабочая, и книги подобраны идеально. Много классики, книг о теории театра, избранных работ театральных критиков. Отдельно: несколько номеров "Театральной жизни" ("журналы с рецензиями на мои спектакли. Есть даже с разгромными", - пояснил ПЛ). Над письменным столом: награды режиссера, портрет его супруги, дипломы, почетные грамоты и поздравляющие с юбилеями правительственные телеграммы.
Начав разговор, Мэтр бережно снял со стены над столом фотографию Бориса Евгеньевича Захавы с автографом. "Мой ГИТИСовский педагог, заведующий кафедрой режиссуры. Наш курс выпускался за год до войны, в 1940-м… К сожалению, я мало общался со своим Учителем, но его совет в любом спектакле верить в себя и искать актерский ансамбль, помню всегда", - глаза Монастырского загорелись юношеским блеском, унося его в воспоминания о студенческой юности…
Петр Львович оказался интереснейшим собеседником. В 96 лет он в мелочах помнил события 70-летней давности, увлекательно рассказывал про актеров и режиссеров, с которыми работал. Каждый свой рассказ Монастырский превращал в моноспектакль, где все интонационные паузы были расставлены самой жизнью.
"Это был мой театр, его все шутливо называли "Монастырская изба", и можно понять, что я не мог оставаться там очередным режиссером. Двух львов в одной клетке не бывает. Нынешний Самарский драмтеатр трудно назвать театром. Зачем нашему театру хорошая пьеса?Зачем она нужна, если они ставят "Вишневый сад" как поделку, на нее же никто не ходит. А если ходит, то определенная публика, смакующая дешевые пошлые сцены".
Рассказал Мэтр о своей Галатее – Наталье Радолицкой: актрисе, которая была его супругой. С ней он поставил один из лучших своих спектаклей – "Усвятские шлемоносцы" по пьесе Евгения Носова. Вспоминая, как в неполные сорок лет Радолицкая сгорела от болезни, ПЛ несколько минут держал паузу, словно заново переживая то, что было четверть века назад...
Но он жил не только воспоминаниями, но и сегодняшним днем, в том числе политическим. О политике говорил увлеченно, с темпераментом. Рассказал, как после решения самарского губернатора Титова присвоить президенту Ельцину звание почетного гражданина сам он, Монастырский, от этого звания отказался, сочтя губернаторский жест чистой воды подхалимажем. И еще один любопытный факт: в октябре 2011 96-летний Монастырский стал старейшим кандидатом в депутаты ГД РФ 6-го созыва по списку "Яблока". Но, как мы помним, в парламент, который к тому времени давно уже стал не местом для дискуссий, "Яблоко" не прошло.
Уже в конце беседы я спросил: почему он избегает журналистов? ПЛ ответил: "Король сам выбирает, с кем ему общаться".
После той встречи была еще одна. Он с горечью вспоминал, как его предали в 1998 году им же воспитанные актеры – похоже на то, как труппа Таганки предала Любимова. Предательством актеров, которых он пестовал, Мэтр был разочарован больше всего. "Я создал актерский ансамбль, уникальную труппу. Искренне считал их единомышленниками. Многих перетащил в театр из сельской самодеятельности. Выбивал им при советской власти квартиры поближе к театру, машины, обслуживание в обкомовской поликлинике и путевки в санатории, места в садиках и яслях для их детей. "А они в итоге предали меня, не пытаясь возражать губернатору Титову, когда тот назначил нового главрежа. Так тоже бывает", - сетовал Петр Львович.
В конце прошлого века, когда ПЛ уже не работал в драмтеатре, многие актеры, встретив бывшего главрежа на улице, переходили на другую сторону или демонстративно отворачивались, не здороваясь. "Не будем судить строго актеров, у них всегда непрощенные обиды, и никогда не будет идеального режиссера. Не нравился им главреж Монастырский: получили Гвоздкова. Теперь и он не нравится, но в его спектаклях, которые я считаю слабыми, они играют. Им за это платят жалованье. Такова актерская природа", - великодушно замечал ПЛ.
После 1998 года Петр Львович на спектаклях Самарской драмы не был ни разу. Правда, в 2007-м он стал главным режиссером тольяттинского театра "Колесо", выпустив там три спектакля. Два из них: "Варшавская мелодия" (по пьесе Л. Зорина) и "Зыковы" (по пьесе М. Горького) в начале семидесятых ПЛ уже ставил на сцене самарского драмтеатра. Но напрасно театральные критики пытались найти в тольяттинских постановках кальку с самарских спектаклей. Прочтение обоих пьес Монастырский сделал совсем другим. В Тольятти ПЛ работал в спартанских условиях: приезжал на несколько дней в неделю, останавливаясь в гостинице или на съемной квартире. И это: в 92 года!
После 95-летия в июле 2012-го, областные власти предложили Петру Львовичу устроить юбилейный творческий вечер на сцене Филармонии. Мэтр очень переживал, готовясь к нему. Многие самарцы с теплом вспоминали легендарные театральные встречи со зрителями, которые вел Монастырский в семидесятые-восьмидесятые, и очень надеялись увидеть Мэтра и в этот раз. Но… на одной из репетиций у Монастырского стало плохо с сердцем, и юбилейный вечер, увы, пришлось отменить.
И все же Мэтр вернулся в свой театр. 3 июля прошлого года, овациями публика провожала в последний путь своего кумира из здания Театра драмы. Театра, которому он отдал сорок лет жизни.
