ЕГЭ как универсальный измеритель полученных в школе знаний за время своего существования произвел несколько эффектов, но последний – самый неожиданный. Действующая в России система образования не справляется с главной своей функцией – обучением детей.

Сначала ЕГЭ позволил диагностировать работу школ. Именно диагностировать, потому что если учебное заведение находится в социально благополучном районе, в полной мере финансируется местной властью, родители учеников имеют приличный образовательный уровень, а выпускники с трудом наскребают баллы на поступление в скромный провинциальный вуз, то очевидно, что у этой школы проблемы с качеством преподавания.

Второй эффект, не менее замечательный – ЕГЭ послужил индикатором коррупции в регионах: после подведения итогов в 2013 году поменялся едва ли не весь состав Министерства образования и науки в Республике Ингушетии, большие кадровые изменения произошли также в Дагестане и Карачаево-Черкесии.

И вот теперь новый, неожиданный результат, добиться которого удалось благодаря специальным мерам по проведению самой процедуры. Вот лишь несколько: контрольно-измерительные материалы были снабжены 7 идентификаторами, позволяющими вычислить человека, выложившего в сеть задание; материалы доставлялись на склады спецсвязи под вооруженной охраной, а отгрузка их осуществлялась непосредственно в день ЕГЭ.

Все эти усилия привели к тому, что выпускники этого года получили заслуженные баллы, и примерно 4,2 процента, по словам министра образования, или 20 процентов, по мнению ректора МГУ, могли остаться вообще без аттестата, если бы Рособрнадзор не снизил минимальный порог с 36 до 24 баллов по русскому языку и с 24 до 20 по математике.

Конечно, можно снизить порог по обязательным предметам, и значительная часть двоечников получит свой аттестат, но это вовсе не доказывает того, что они полностью освоили школьную программу. И здесь возникает закономерный вопрос: то ли российские ученики никак не стремятся к знаниям, то ли их не умеют учить?

Татьяна Леонтьева, преподаватель русского языка и литературы в школе для детей-сирот «Большая перемена», считает, что практически любой ученик способен справиться с заданиями ЕГЭ:

– Надо сказать, что у меня весьма разнообразный опыт: я около 20 лет работала на подготовительных курсах в РГГУ, и туда приходили абитуриенты из обычных московских школ, с разной подготовкой. И были разные формы экзаменов – изложения, сочинения, диктанты. Но когда ввели тесты, никаких проблем не возникло, за 4-6 месяцев обычных детей спокойно можно подготовить к ЕГЭ.

Теперь я три года работаю в "Большой перемене" – это образовательный центр для детей-сирот. Причем это не только ребята из коррекционных классов, а и дети из психоневрологических интернатов, у которых нет даже начального образования, но мы их доводим до 9-го класса, и кто хочет – до 11-го. Работаем в основном индивидуально, в маленьких группах.

За три года у меня были выпускники и по ЕГЭ, и по ГИА, и ни одного срыва не произошло, все сдали экзамены. Я занималась с девочкой, у

которой вообще памяти не было, и мы в 10-м классе только начали. Прошел год, и, казалось, совершенно бесполезно, потому что она все забывала, хотя я дала ей весь курс за среднюю школу, и я уже просто не знала, что делать. Но когда она пришла ко мне в 11-й класс, с ней что-то случилось. Во-первых, она привыкла учиться, во-вторых, ей, видимо, стало интересно, и за год она успела подготовиться так, что сдала ЕГЭ хорошо, даже не на минимум, а получила 40 баллов, что для таких детей очень много.

Опыт, которым поделилась учитель русского языка и литературы Татьяна Леонтьева, доказывает, что даже дети с серьезными социальными и физическими проблемами способны преодолеть порог ЕГЭ – такой, каким он был. Однако в обычной муниципальной школе, если экзамен проходит в строгой форме, вне родных стен и без поддержки знакомых педагогов, такие ученики с заданиями не справляются. Об этом рассказал Исмаил Нигматуллин, директор калининградской школы №36, где проводится обучение также по коррекционным программам 7-го и 8-го вида:

– Действительно, в нашем регионе возникла напряженная ситуация с такими выпускниками: около 20-30 процентов рисковали остаться вообще без аттестата об общем образовании. Если раньше ребята, которые обучались по специальным программам, сдавали экзамен у себя в школах, в привычной форме (изложение и контрольная работа по математике), то в этом году государственный выпускной экзамен проходил в таком же режиме примерно, как и обычный ЕГЭ.

Дети со всего города пришли на 2-3 пункта, которые находились довольно далеко от их школ, их рассадили в аудиториях, дали конверты с

индивидуальными заданиями, которые им предстояло решать. И никакой помощи, ни психологической, ни тем более содержательной, ребята получить не могли. Более того, содержание заданий, которые им предлагались, было не адекватно тому уровню подготовки, который сейчас существует. И если раньше все ученики успешно заканчивали школу, получали аттестат, то сейчас это стало проблемой.

Да, есть методики, есть индивидуальный режим работы с такими детьми. Но если мы говорим о массовой школе, интегрированном обучении этих детей, там создать условия для индивидуального подхода, которые позволили бы каждому ребенку выйти на серьезный результат, мы не можем. И уровень, который требовался на ЕГЭ (на тройку нужно было решить 50 процентов заданий), и тот уровень, с которым пришли ребята, и не только из моей школы, но и в целом по региону, несопоставимы.

Более того, государственный выпускной экзамен – это форма, которая полагается не только для детей из особой категории, но и для детей с ограниченными возможностями здоровья, в тех же колониях для несовершеннолетних сдают этот экзамен, вне зависимости от интеллектуальных возможностей ребенка. Получается, что на этом экзамене мы всех под одну гребенку меряем: и детей, которые имеют инвалидность по двигательному аппарату, и тех, у кого есть задержка в индивидуальном развитии. В результате получается, что вместо пяти баллов, которые были положены по рекомендации Рособрнадзора (а именно Рособрнадзор отвечает за эти задания), пришлось установить один балл в качестве порога, чтобы ребята все-таки получили аттестат, и то потребовалась пересдача для многих.

Я думаю, что сама модель ЕГЭ как универсального экзамена для итоговой аттестации и поступления не только жизнеспособна, но и дает

очень много преимуществ вузам, школам и самим выпускникам. И отказываться от этой модели не стоит. Другое дело, что для того, чтобы решить проблему с социальным значение ЕГЭ, необходимо снижать ставки. Если мы говорим о поступлении, каждый, кто хочет поступить в вуз, должен показать определенные результаты на ЕГЭ, но если мы говорим о тех ребятах, которые просто хотят получить аттестат и возможность идти дальше в жизнь, особенно после 9-го класса, когда ребенок должен, по российским законам, продолжить образование. Потому что, если он не преодолевает порог, он должен учиться повторно, пока не сможет сдать ГИА. А мы знаем, что социальные условия бывают такие, что подросток не настроен этого делать, и мы этих детей просто потеряем.

Мы либо должны снижать баллы, пороги, как сделали в этом году, либо должны дать большую гибкость в сроках освоения программы. Когда мы оставляем детей без аттестатов, мы лишаем их возможности дальше социализироваться, получить профессию, иными словами, лишаем будущего.

И вторая проблема – привязка к выдаче аттестата результатов экзамена. Например, не набрал я необходимого количества баллов по математике – значит ли это, что я не могу пойти учиться и дальше работать

парикмахером? Конечно, я не смогу пойти на техническую или архитектурную специальность, где требуется математика, но есть специальности, которые знания математики не требуют. А когда мы детей оставляем без аттестатов, мы лишаем их возможности дальше социализироваться, состояться как полноценные и востребованные граждане своей страны. В 11-м классе тоже подобная ситуация есть. С одной стороны, пороги очень низкие, и наверное, можно ожидать, что любой ребенок сможет соответствовать этому уровню. С другой стороны, общие требования к математике в школе достаточно высокие, и не каждый человек, который может дальше состояться в гуманитарной сфере, может им соответствовать.