Название нового фильма Ангелины Никоновой намеренно написано с орфографической ошибкой: Welkome Home. Герои картины – эмигранты, живущие в самом заманчивом городе мира – Нью-Йорке: русская авантюристка, приехавшая к своему американскому любовнику-режиссеру, старушка-туалетчица, не знающая ни слова по-английски, начинающий актер-армянин, вынужденный зарабатывать на жизнь продажей ковров, и его племянник – трансгендер, тайком от родственников превращающийся в женщину.
Нью-Йорк в фильме Ангелины Никоновой вовсе не страшный "город желтого дьявола", пожирающего эмигрантов. Все кончается хорошо для всех; даже овечка, которую хотят принести в жертву, выживает. В конце концов, это комедия, совсем не похожая на первый фильм Никоновой, драму "Портрет в сумерках". На Карловарском кинофестивале фильм участвовал в конкурсе, наград не получил, но публике понравился. После европейской премьеры я расспрашивал Ангелину Никонову о Нью-Йорке, антиамериканизме, гомофобии и запрете ненормативной лексики в кино.
– Welkome Home, помимо того что это любовная история, еще и фильм о предприимчивости, изобретательности эмигрантов. Первое, что нужно эмигранту, – приспособиться, особенно в таком городе, как Нью-Йорк…
– Да, отчасти это об изобретательности русских людей. Армянские герои в фильме не столь хитры на выдумку.
– Нью-Йорк в фильме – это не город, который видит турист, Нью-Йорк Манхэттена, небоскребов. Каков ваш Нью-Йорк?
– Я намеренно не использовала виды Нью-Йорка, хотела оставить историю на уровне глаз. Нью-Йорк для меня – город, с одной стороны, абсурдной свободы, а с другой – одиночества, большой несвободы. Несвобода диктуется, прежде всего, ограниченностью круга общения. С языком у меня проблем не было, я всегда свободно общалась на английском, но мне очень не хватало русскоязычного общения в Нью-Йорке. Все-таки я русский человек, русская культура в каждой поре моей. В этом ограниченность и есть громадная. Другой момент, что Америка очень сильно культурно оторвана от России, от Европы. Когда я жила в Нью-Йорке и приезжала в Россию на две-три недели, я понимала, насколько я изголодалась по культурным событиям. Потому что, живя в России, ты считываешь все, что происходит и в Европе, и в Азии, и в целом мире. В Америке такого нет.
– И вы вернулись в Россию насовсем. Или выбора не было?
– У меня всегда был план получить образование в Америке и работать в России, я по этому плану существовала. Просто мне понадобились годы, чтобы возникла возможность получить образование в Нью-Йорке. Мне было 17 лет, когда я туда переехала, нужно было понять, на что я буду учиться. Четыре года я искала место под солнцем, потом поступила в институт, получила образование и приехала обратно.
– Скучаете по Нью-Йорку?
– Нет. Я была там полгода назад, еще не успела соскучиться.
– Почему вы выбрали именно нью-йоркскую историю, а не российскую, которую проще было бы снимать?
– У меня была российская история в "Портрете в сумерках" и будет в моем третьем фильме. Мне важно было сделать историю географически шире, чем Россия, мне хотелось сделать более международную историю, где типажи будут узнаваемы не только русскими людьми, но и всеми мигрантами мира. Я считаю, что это не совсем история об эмигрантах – это верхний слой. Эмигранты символизируют собой современных людей, которые свободно выбирают место жительства, страну, в которой жить, город, в котором жить. А Нью-Йорк символизирует как раз большой город, город-мечту, на который герои делают большие ставки.
– Как вы снимали в Нью-Йорке? Просто ли это было, городские власти помогали?
Большинство молодых людей в Европе и России мечтают учиться, работать, жить, знакомиться, влюбляться в Нью-Йорке
– Я снимала малобюджетное независимое кино в России и в Нью-Йорке. В России все еще в новинку. Когда люди слышат о том, что снимается кино, глаза загораются, желание появляется, поддержка из совершенно неожиданных мест. В Америке независимая киноиндустрия существует не один десяток лет. Соответственно, это структура, которая существует по определенным правилам. Конечно, их можно нарушить, взять маленькую камеру, взять актера, встать на улице и попытаться снять кино. Если вы завидите где-то полицейского – бежать: из метро бежать, с улицы бежать, потому что у вас нет разрешения на съемку. Если же вы задумали снять легально, вы столкнетесь с такой бюрократией, с таким количеством разрешений, что понадобится бюджет. И если бюджет у вас очень скромный и вы легально хотите снять кино – это невероятно сложно. У меня в сценарии были прописаны небольшие роли для известных актеров, которые должны были сыграть самих себя. Оказалось, что это невозможно, потому что требуется еще одно разрешение для того, чтобы актеры, состоящие в актерском профсоюзе, смогли в этой картине сниматься.
– Американских денег у вас не было вообще?
– Нет, с американскими деньгами вообще очень сложно. Я не знаю, на что они существуют, потому что нет ни фондов, и государство не поддерживает. Почему-то, когда американцы слышат слово "Москва", у них включаются в глазах долларовые знаки – и все ценники вырастают раз в десять. Как из Арабских Эмиратов.
– У вас есть замечательная героиня – русская старушка, которая оказывается в доме для пожилых ЛГБТ, даже не зная о том, где она живет. Я знаю такие безумные нью-йоркские истории, так что не удивлюсь, что это подлинный сюжет, а не вымысел сценариста.
– Я сама не знала, что существуют такие дома. Случайно я оказалась таком доме льготного проживания: правда, это было в Лос-Анджелесе, не в Нью-Йорке, мне пришлось художественно обработать этот факт.
– Другая ваша героиня решает подработать, торгуя наркотиками в секс-клубе в Нью-Джерси. Это тоже, вероятно, не вымысел.
– Да, есть очень ограниченное количество возможностей заработка для нового эмигранта, у которого еще нет разрешения на работу. Я знаю много историй об эмигрантах, которые идут по не совсем легальному пути, просто пытаясь выжить. Есть некий набор способов выживания нелегальных эмигрантов, и все они на экране в этой истории.
– Америка в российском кино – вспомним, например, фильм "Брат" – это зачастую непонятная, опасная, враждебная страна. Ваша Америка – щадящая, добрая, мягкая...
– Я думаю, что вряд ли Америка воспринимается так агрессивно по большому счету, потому что большинство молодых людей в Европе и в России мечтают о Нью-Йорке, мечтают там оказаться, учиться, работать, жить, знакомиться, влюбляться в Нью-Йорке. Есть романтическая коннотация у граждан разных стран. Для меня Нью-Йорк – город одиночества, потому что я очень скучала по своим друзьям, но ничего плохого этот город мне не дал, поэтому у меня нет никаких претензий к нему.
– Надо признать, что в России, благодаря государственной политике, антиамериканизм растет с каждым днем. Молодые люди тоже ему подвержены.
– Мне кажется, молодые люди гораздо более продвинуты в считывании ситуации, чем мы думаем. Это как раз заскорузлость взрослых людей, у них агрессивное настроение, которое существовало между двумя странами, как-то быстро вновь ожило. Все встали в позу, Америка встала в позу, Россия встала в позу, как будто перемирие было противоестественным, а естественно показать, у кого копье больше. Это грустно, но, к сожалению, две громадных страны… Наверное, антагонизм – это нечто естественное, иначе не объяснить, почему люди так резко согласились. Понятно, что есть политика, но почему граждане так резко соглашаются на эту агрессию? В Америке ведь тоже очень антироссийские сейчас настроения.
– Думаю, что 98% американцев не думают о России вообще, а в России об Америке думают каждую секунду.
– Меня в Нью-Йорке, когда я выходила покурить из бара на улицу, охранники ловили, узнав, что я русская, водители припаркованных лимузинов, даже они спрашивали, что я думаю о политике Путина. В Америке сильно обсуждается политика, и россияне автоматически несут ответственность за все политические решения, что грустно.
– И что вы отвечали этим любопытным водителям?
– Это было год назад. Я говорила, что все налаживается. Но это было год назад.
– А что бы сказали сегодня?
– Что я ничего не знаю и не понимаю и что мне страшно.
– У вас есть нетипичный герой для российского кино – трансгендер, и вы рисуете его с большой симпатией. Это человек из вашего окружения или придуманный персонаж?
Ужасно то, что эти гомофобные законы отзываются с громадной силой у жителей страны
– Персонаж придуманный. Людей таких я знаю. Все придуманные вещи должны иметь корни в реальной жизни, иначе это будет фильм фантастический. Мне кажется, нужны прямые ассоциации, узнаваемые персонажи. Я хотела сделать фильм о людях, у которых есть своя мечта, и о конфликте человека и его мечты, внутреннем и внешнем. И мужчина, который мечтает быть женщиной, конечно, очень яркий символ этого конфликта. Потому что он вроде внутренний, но внешне поразительно на это смотреть.
– Он стал и символом антизападной кампании. Потому что ее новый виток начался с гомофобии. Гомофобия стала частью государственной политики. Что вы об этом думаете?
– Я думаю, что это ужасно. Но даже не то ужасно, что возведено в политические какие-то запреты и законы, ужасно то, что эти гомофобные законы отзываются с громадной силой у жителей страны. Если бы миллионы россиян не были бы согласны с этим законом, можно было бы к нему относиться проще. К сожалению, есть страх, агрессия на эту тему, вдруг все заговорили. Показали бородатую певицу на "Евровидении", у всех случился припадок с эпилепсией. Мне не понять этот феномен, почему эта тема настолько будоражит россиян? Если вы внутренне с чем-то не согласны, отвернитесь, не смотрите в ту сторону. Вам же на голову никто не садится, пойдите другим путем. С пеной у рта неделями возмущаться на эту тему – почему?
– Репрезентация чужого, очень просто направить агрессию, если это делать такой искусной пропагандой, как это делается сейчас.
– Не знаю. Я вообще в пропаганду как таковую не верю.
– Думаю, что тут и вина культурного сообщества. Когда мизулинские законы принимались, выступали против них западные звезды, западные политики, западные правозащитники, но не было ни одного серьезного обращения от российских кинематографистов, писателей, художников. Мне кажется, есть ответственность и богемы, которая испугалась непонятно чего.
– Я не верю в письма, обращения. Мне кажется, это эксплуатация темы, ситуации, чтобы лишний раз прозвучать. Я все-таки использую свою профессию, использую киноязык, киноистории, чтобы прокомментировать то, с чем я не согласна. Поэтому я надеюсь, что вы скоро увидите мой третий фильм.
– Welkome Home появился в тот самый момент, когда вступил в действие закон о запрете ненормативной лексики. В вашем фильме ненормативная лексика англоязычная. Вы не собираетесь запикивать "факи"?
Все кинематографисты сейчас в шоке. Может быть, про инопланетян снимать на выдуманном языке?
– С переводом английских нецензурных выражений проще. Мы сейчас к этому подойдем креативно, то есть мы сможем подобрать литературный эквивалент, который будет цензурен и передаст атмосферу: конечно, не полностью, но хотя бы частично. Но в картине есть русские выражения, какие-то пишутся на стекле… Что делать с этим, я еще не поняла.
– А что вы думаете об этом запрете?
– Все мы, кинематографисты, сейчас в шоке, просто в шоке. Я не знаю, куда идти – может быть, про инопланетян снимать на выдуманном языке? Детские фильмы можно попробовать делать, про животных. Очень ограниченное количество тем, на которых можно сейчас развернуться. Потому что, если вы снимаете жизненное кино, из песни слов не выкинешь. Запиканное кино – это так странно. Я надеюсь, что культурные руководители посмотрят на то, что происходит, в течение года-двух, им, может быть, самим это не понравится, какие-то разумные поблажки будут применены. Потому что, мне кажется, это путь в никуда.
– Есть люди, которые готовы сопротивляться, и есть режиссеры, готовые идти на любые уступки, лишь бы получить государственное финансирование: и запикивать, и менять сценарии, даже переснимать отдельные сцены. К какому лагерю вы принадлежите?
– Мне снимать пресно не нравится, смотреть пресно не нравится. Скорее всего, речь пойдет о том, чтобы снимать пресно. Мне это неинтересно. Куда я приду со своим кино, полным страстей и полным запахов жизни, где оно будет показано, я не знаю. Просто снять и показать родственникам? Так мне тоже не интересно. Как нам в России достучаться до зрителя с настоящим кино, я не знаю.
– Прокатное удостоверение у этой картины есть?
– Это был последний вагон уходящего поезда, когда мы получили прокатное удостоверение. Но мы запикали, конечно.
– Запикали для российского проката?
– Сейчас мы более креативно подойдем к вопросу, просто переведем по-другому, но пару пиков придется вставить. А что делать? Можно не запикивать и не показывать фильм, если человек на это готов. Я не готова, я хочу показать картину.
– Предположу, что вы очень цените кинематограф Отара Иоселиани, потому что параллели между вашим фильмом и его грустными комедиями заметны.
– Спасибо. Это большой комплимент, честно говоря. Я рада этой параллели, надеюсь, что это действительно так. Мне хотелось сделать картину, ориентированную на широкого зрителя, но тонкую. Картину веселую, но со смыслом, может быть не с одним, а с несколькими. И чтобы в конце была веселая залихватская нотка.
– И как реагируют российские зрители?
– Российская премьера была на "Кинотавре" в Сочи. Были и потрясающие реакции. Но, к сожалению, ее категоризировали как американское кино, не восприняли как российское, что меня расстроило сильно. Я считаю, что кино может быть снято где угодно, на любых языках, но, если российский режиссер снимает фильм, то, наверное, все-таки можно его считать русским. Я настаиваю на том, что российское кино должно быть разным и может быть разным. У меня есть ощущение, что меня все время локтями хотят спихнуть куда-то, продолжая говорить, что я живу в Америке, называя мое кино американским. Это дискомфорт.
