Жара. Загорелый мужичок подгребает к мосткам, вынимает из лодки большую щуку и плотвичек с ладонь, садится рядом и с явным облегчением опускает в воду ноги: "Лепота!" Крепко, но не протяжно налегает на "о", как это принято в диалектах Русского Севера. "Лепота", – откликаюсь эхом. Для меня это слово старинное, из книг вычитанное. Для него оно естественное, обиходное. Два года до пенсии, 37 лет топором отмахал, плотник. Уж явно не заглядывал в словарь, где "лепота" снабжено пометой "устарелое". На озеро Шидьеро порыбачить приехал на велосипеде из города Кириллова. Это близко, всего два километра.

Коренных жителей Кириллова и окрестных деревень от приезжих легко отличить по говору. Все звуки – и гласные, и согласные – здесь произносят так, да не так. Из-за этого поначалу речь местных кажется не очень понятной, какой-то невнятной скороговоркой. Порой приходится переспрашивать. Но проходит время, и вдруг начинаешь все понимать. Более того, испытывать острое наслаждение от этой фонетики, от особого интонационного строя, от фраз, в которых слова дробно перемежаются непременной частицей "то".

– Дома-то покупают. Эти-то ломают и новые строят. Земли-то много, много земли-то.

Это не неправильный русский язык и уж точно не примитивный. Малоизученный диалект Кирилловского района Вологодской области сохранил архаичные черты того языка, на котором говорили русские первопоселенцы. Давным-давно они пришли сюда из Новгородской и Ростово-Суздальской земель. Если уж заняться бессмысленным делом поиска настоящего русского языка, то вот он. Литературный по сравнению с ним кажется пресным, что, конечно, неправильно, но кажется. Лингвисты называют кирилловский диалект объектом

культурного наследия. Они же утверждают, что, употребим научный термин, в силу социокультурных причин местный говор активно вытесняется литературным языком. Что сохранился диалект только у стариков в отдаленных деревнях. В идеальном состоянии, наверное, да. Но до полного исчезновения далеко. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать детские разговоры – цепочка не прервана.

Как и повсюду, древние черты лучше всего сохранились в топонимах. Приезжие, а летом их особенно много, места туристические, упорно ставят на первый слог ударение в названиях Горицкий монастырь и село Горицы – Горицкий, Горицы. Это происходит машинально, так подсказывает языковое чутье пришлого человека. Монастырь (а село возникло при нем) построен на возвышенности, но средней величины. Да и окрест вся местность холмистая. Значит, не на горе, а на горке. Если на горке, стало быть, Горицкий. Местные приезжих никогда не

поправляют, народ здесь тактичный, но сами говорят Горицкий и Горицы. Потому что для них возвышенность, холм, горка – это горица. Подобно тому, как по церковному ложка – лжица. О влиянии на народный язык монастырской средневековой книжности тоже надо помнить. Кирилловский район – территория знаменитых монастырей. Впрочем, и у более привычных нам слов, оказавшихся в современном литературном языке, есть уменьшительные формы, образованные точно таким же способом. Коса – косица, вода – водица.

Наконец, в Кирилловском районе есть топонимы, которые относятся к совсем уж архаичным пластам лексики, времен лопарей. Самые известные из этих финно-угорских названий – это озеро Шидьеро с одноименной деревней и гора Маура. Это в самом деле гора, не горица. Ее макушку венчает большой валун с вмятинкой, похожей на человеческий след. По местному преданию след оставил преподобный Кирилл Белозерский. Камень замусорен мелкими монетами. Пошлая туристическая традиция докатилась до заповедного места. В остальном глаз и слух ничто не оскорбляет.