Иван Толстой: Начнем с Германии. В Аугсбурге завершился международный литературный фестиваль АВС (Augsburg-Brecht-Connected), приуроченный к 50-летней годовщине со дня смерти поэта и драматурга Бертольда Брехта. Рассказывает наш корреспондент в Германии Александр Хавронин.

Александр Хавронин:

Я - Бертольт Брехт. Из темных лесов Шварцвальда.

Меня моя мать принесла в города

Во чреве своем. И холод лесов Шварцвальда

Во мне останется навсегда.

(Перевод Константина Богатырева)

Сегодня родной город Бертольда Брехта Аугсбург вспоминает своего сына. Международный литературный фестиваль, приуроченный к пятидесятилетию со дня смерти великого немецкого поэта и драматурга, называется АВС. Это и сокращенно с английского -Augsburg-Brecht-Connected. Это и азбука по-немецки - намек организаторов фестиваля на то, что Бертольд Брехт подзабыт в родных местах, а его творчество нуждается в переосмыслении. Брехт покинул Германию в 1933 году, после поджога фашистами рейхстага, а через два года отказался от немецкого гражданства. Брехт вернулся на родину в 1949 году, но только в восточную его часть, в восточный Берлин. В послевоенные годы берлинская стена отделила Брехта от родной Баварии, от родного Аугсбурга. 50 лет со дня смерти великого поэта и драматурга – это повод переосмыслить его творчество в новых исторических условиях, после объединения Германии.

Организаторы фестиваля АВС попытались представить Бертольда Брехта с совершенно разных сторон. Так, для участия в дискуссиях были приглашены не только писатели, поэты, актеры и музыканты, но и бармены, и, даже, один футбольный тренер. Темы многих докладов звучали актуально. «Брехт и азбука ФРГ и ГДР», «Брехт и азбука войны и мира», «Азбука электроники», «Брехт и азбука для жителей городов», «Брехт и азбука преступления». И невольно приходило на память одно из наиболее известных стихотворений Бертольда Брехта «К потомкам». Вот как оно звучало когда-то в устах самого автора:

Звучит Голос Бертольда Брехта

Перевод:

Право, я живу в мрачные времена.

Беззлобное слово - это свидетельство глупости.

Лоб без морщин

Говорит о бесчувствии. Тот, кто смеется,

Еще не настигнут

Страшной вестью.

Что же это за времена, когда

Разговор о деревьях кажется преступленьем,

Ибо в нем заключено молчанье о зверствах!

Тот, кто шагает спокойно по улице,

По-видимому, глух к страданьям и горю

Друзей своих?

............................................................................

О вы, которые выплывете из потока,

Поглотившего нас,

Помните,

Говоря про слабости наши

И о тех мрачных временах,

Которых вы избежали.

Ведь мы шагали, меняя страны чаще, чем башмаки,

Мы шли сквозь войну классов, и отчаянье нас душило,

Когда мы видели только несправедливость

И не видели возмущения.

(Перевод Бориса Слуцкого)

Александр Хавронин: По окончании фестиваля я побеседовал с некоторыми из его участников. Говорит популярная немецкая поэтесса Нора Гомрингер:

Нора Гомрингер: «В этом году много юбилейных дат. Колумб, Моцарт, Фрейд. Брехт, безусловно, тоже относится к этому ряду. Я не знаю, все ли дискуссии фестиваля действительно удались. Некоторые из них, такие «Брехт и спорт», показались мне смешными. Для меня важен Брехт, в первую очередь, как драматург. Во многом благодаря его новым идеям в театре, эффекту отстранения, концепции «эпического театра». Из всех произведений Брехта для меня до сих наиболее значительным и современным представляется пьеса «Мамаша Кураж и ее дети». Это произведение кажется мне особенно актуальным именно сейчас, в эпоху глобализации».

Александр Хавронин: А вот мнение Баса Беттхера, представителя нового поколения в немецкой литературе, по мнению одного из телеканалов, лучшего в Германии рэп-поэта:

Бас Беттхер: « Мне жаль, что о поэтах вспоминают только к каким-то юбилейным датам. У меня на этот счет есть своя теория. Чем больше лет прошло со дня смерти поэта, тем больше внимания ему потом уделяется. Для меня, как рэп-поэта, очень близка музыкальность поэзии Брехта, равномерность ее ритмов. Я осознаю величие Брехта как драматурга, но мне ближе Брехт-лирик. Особенно меня заинтересовала та часть фестиваля, которая была посвящена влиянию Брехта на современную поэзию и современную музыку».

Александр Хавронин: В выступлениях большинства участников фестиваля сквозной нитью проходила, пожалуй, мысль о том, что творческий гений Бертольда Брехта оказался куда жизненнее, чем коммунистическая идея, которой он остался верен до конца своих дней.

Иван Толстой: Нынешним жарким летом в Европе размаривает и клонит в сон всех – в том числе и средства массовой информации. Как справляются с отсутствием громких событий французские журналисты? Из Парижа – Дмитрий Савицкий.

Дмитрий Савицкий: Большинство толстых журналов еще в начале июля выходят во Франции сдвоенными номерами. Ведущие серьезных телепередач уже в конце июня начинают прощаться с телезрителями, радостно оплакивая разлуку. Начинаются сезонные перебои с Интернетом. Один за другим закрываются не-туристические бутики и рестораны. В городе становится просторнее, тише. И все чаще звучит английская речь, польский, немецкий, итальянский, украинская мова и, свободная от каких бы то ни было представлений о ненормативной лексике, родная русская речь.

Все это означает, что лето набрало силу, то есть знаменитые французские отпуска, самые затяжные, самые длящиеся в мире, вступили в права, и что отныне культурная жизнь страны будет представлена лишь оазисами фестивалей и тихой возней под ковром кандидатов осенних литературных и прочих премий, для которых отпуском является лишь сам выигрыш, а не раскаленные пляжи и бассейны полные гологрудых русалок.

Но из 60 миллионов французов на пляжи Атлантики и Средиземноморья, в Альпы и Пиренеи отправляется меньше половины. Активное население страны – 27 миллионов человек. Из них самая привилегированная часть – госслужащие - почти 7 миллионов. Это ядро отпускников, это каста, знающая, что лето будет длиться вечно, что выход на пенсию будет ранним и хорошо оплаченным. Это та самая Франции, которая против любых перемен, которая и является тормозом на пути любых реформ…

Остальные застревают в своих Страсбургах, Дижонах, Нантах, Парижах и прочих Лилях… Не все, в конце-то концов, имеют право на оплачиваемые отпуска. Так что для миллионов и миллионов французов лето – всего лишь на всего жара, туристы и разной степени обида на жизнь.

Правда можно вспомнить фразу Салтыкова-Щедрина о том, почему французы редко ездят за границу (в данном случае – на курорты) – «потому что они уже ЗА границей», то бишь, в данном случае НА курорте.

Чем же потчуют ЭТИХ французов средства массовой информации, призванные нести в народ культуру и знание, причем в больших количествах? Водевильчиком «Палас!»

В далеких 80-х годах во Франции, после прихода к власти левых и Миттерана, пышным цветом цвела веселая и разухабистая теле-сатира на буржуазию. Эдакие феерические спектакли а ля Жан-Пьер Ильф и Пьер-Жак Петрофф… Флагманом этой сатиры был водевильный телеспектакль «Палас», с тех пор сильно устаревший, а, главное, идеологически опасный, так как в гранд-отелях и паласах давным-давно, рядом с буржуазией традиционной, проживает и буржуазия левая, быть может еще более забавная по причине, скажем, свежести аппетита…

«Палас» был подарен французами российскому ТВ в первые дни перестройки, что было явной глупостью, потому что все хохмы были локальными, чисто французскими, к российской ситуации неприменимыми. Смотреть нынче «Палас» - это все равно, что изучать представление еще не разбогатевших левых о «Франции богатых». По сути дела, такие водевильчики мог бы сочинять Карл Маркс, не потяни его на капитальную прозу… Смотреть «Палас» развлечения ради в наши времена – либо пытка, либо признак прогрессирующей дебильности. Так вот нынче «Палас» тащится через все лето по платным каналам, дребезжа устаревшими хохмами, пытаясь эпатировать странными смелостями буржуа, которого, в наши дни, не удивишь уже ни чем и для которого эпатаж - что-то вроде деревянных аэропланов.

Август-месяц (за исключением эпидемии фестивалей) – большая культурная помойка. Все что не могло пойти в эфир даже в пять утра или в воскресенье в семь – заполняет нынче прайм-тайм и все остальные «таймы». Неудачники и халтурщики наконец-то ходят в героях: их телефильмы и их радиоспектакли, наконец-то, нашли себе зрителя и слушателя. Вопрос – какого? Но август-месяц не просто свалка эрзац-культуры, но и реанимационный пункт различного рода архивов. В июле и августе директора и редактора телеканалов и радиостанций думают о двух вещах: чем забить эфир, не платя ни копейки и, как отправить в отпуска сотрудников, не оборвав видео или звуковой поток… Третье, о чем они думают, это – «что я сам делаю здесь?», «Почему я не в Сан-Тропе?»

Впрочем, они в Сан-Тропе – круглый год, каждый уик-энд.

В течении десяти месяцев, каждое воскресенье, французские телевизионщики ведут беспощадную борьбу за телезрителей. Все, что есть в наличии самого притягательного, свежего, скандального – припасают на воскресный вечер. Десять месяцев – это минус июль и август. В конце июля, в воскресенье, в драгоценные 20 часов 50 минут спокойно может пойти сомнительный детектив 66 года «Всем сердцем в Токио, с агентом О.Эс.Эс. 117». Единственная, но не драгоценная радость - молодая, но уже не колдунья, Марина Влади.

Если вы не в ладах с заместителями Джеймсов Бондов, вы можете хлебнуть на свой страх и риск стаканчик отравы circa 68 года, на этот раз с Катрин Денёв и Мишелем Пиколли “La Chamade“, одним словом не переведешь – это «трубный сигнал о сдаче крепости».

Фильм можно не смотреть – название и так все объясняет: Денев - крепость, ее осаждают…. Правда комментарий неизбежен – это еще одна кинопопытка воплотить на экране мадмуазель Саган, ту самую грусть, которая – «здравствуй…» Кинокритики так определяли ЖАНР фильма – «статус свободы»…

Все же для отключения мозгов (если одной жары вам недостаточно) предпочтительней откровенно анестезирующие жанры. Так, платный канал TPS, по контракту обязующийся поставлять народонаселению художественные фильмы, целую неделю гоняет фильмик «Билли Бракко» - смесь комикса с нехудожественными съемками…

Гораздо приятнее все же коротать вечера за созерцанием вполне антикварных черно-белых фильмов, наглядно демонстрирующих на сколько световых лет мы оторвались от середины ХХ века, от той жизни, что все еще «текла», а не «летела», или, что хуже «не мелькала».

Самое замечательное, пожалуй, в этом летнем антракте, так это прямое нарушение платными каналами условий контрактов. Каналы обязуются 24 часа в сутки крутить лишь фильмы художественные, пускай и мало, но художественные. Однако, пользуясь всеобщим перегревом все эти Cinema-Frisson, Canal-Sat или TPS-Cinetoile гоняют документальные ленты, мультяшки, рекламу и телесериалы – чего они не имеют права делать… Но наказать их невозможно, потому что Комиссия по Контролю радио-и-ТВ – так же на югах.

Французское радио, самое престижное, академическое по сути, Франс-Кюльтюр, перебивается исключительно повторами. Вам ставят на стол то, что вы уже съели. Очень давно, или несколько месяцев назад:

«Живи своей жизнью» - передача Франс-Кюльтюр, впервые вышедшая в эфир 25 февраля 2005 года. Посвящена она жизни молодежи в пригородах и, после волнений и бунтов последних месяцев, стопроцентно устарела. Однако – она в эфире.

Но Франс-Кюльтюр разыскивает повторы еще более глубокой древности:

(Отрывок из передачи)

Это диалог двух философов Поля Рикёра и Габриэля Марселя, записанный в 1967 году и выбранный для повтора явно из-за нейтральности темы дискуссии.

Почти целиком все программы французского радио (ТВ предпочитает упорно молчать) честно ставят в конце описания программ несколько букв : redefuz. – редефюзьон, повтор.

И единственными живыми и спасительными, для самих редакций и для слушателей, в июле и августе остаются программы – прямых трансляций с бесчисленных фестивалей! Как вот этот в Маникуре – музыки группы «Пинк Флойд»

Иван Толстой: В Польше отмечена 62-ая годовщина Варшавского восстания – крупнейшего вооруженного подъема на территориях, оккупированных нацистской Германией. В праздновании с каждым годом принимают участие все больше молодых людей – по мнению ряда специалистов, в данном случае можно говорить о «новой волне патриотизма». Из Варшавы - Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: В польской столице празднование каждой годовщины варшавского восстания начинается за несколько дней до 1 августа – дня, когда в 1944 году в час «В» - в 17.00 - был дан сигнал о начале восстания.

Одна из новых традиций – инсценировка конкретных моментов восстания, боев за то или иное здание или район. В этом году любители истории попытались реконструировать фрагмент боев за задание Варшавского государственного комбината ценных бумаг – здание, очень важное для гитлеровской администрации, поскольку печатались важные документы и деньги - рейхсмарки.

Примечательно, что большинство участников инсценировки – молодые люди.

Участник инсценировки: «Мы не делаем это ради развлечения. Это для нас серьезное дело. Хотим продолжать традицию памяти о варшавском восстании, отдать дань уважения его участникам», - говорит юноша школьного возраста, который принимает участие в инсценировки вместе со своей подругой.

Участница инсценировки: «Ведь тогда не только стреляли из автоматов, убивали. Нужно было приходить на помощь своим мужьям, любимым, выносить их с поля боя, перевязывать раны. Женщины точно так же принимали участие в восстании, стояли с мужчинами плечом к плечу».

Алексей Дзиковицкий: У варшавского восстания трагическая история. Обескровленные пятью годами борьбы с оккупантами, польские подпольщики все же смогли стянуть в оккупированную Варшаву около 40 тысяч солдат, прежде всего, Армии Краевой. Несмотря на то, что вооружены были всего 13% повстанцев, было решено идти в бой.

Гитлеровцы, судя по всему, не ожидали, что такое восстание возможно, что у поляков хватит отваги пойти на такой шаг – повстанцам удалось отбить значительную часть города, заработала даже польская почта, кругом развивались бело-красные польские флаги.

В свою очередь повстанцы, скорее всего, не ожидали, что их оставят на произвол судьбы все – советская армия станет на противоположном берегу Вислы и будет спокойно наблюдать, как гитлеровцы расправляются с повстанцами, не помогут и западные союзники.

В результате восстания погибли около 220 тысяч жителей Варшавы и партизан Армии краевой, в том числе много подростков и детей. В отместку за непокорность поляков Гитлер лично приказал стереть их столицу с лица земли – приказ был выполнен.

Тем не менее, когда слушаешь песни, которые сложили повстанцы до восстания и в течение 63 дней, пока оно продолжалось, то с удивлением замечаешь, что среди них практически нет песен грустных. Несмотря на очень небольшие шансы победы, взрывы бомб и авиабомбежки повстанцы искренне радовались, что по крайней мере на некоторое время могли почувствовать себя свободными людьми в своем городе. Вспоминает один из участников восстания.

Участник восстания: «Все бежали по улицам, после того, как началось восстание. У нас практически не было оружия, но мы верили, что победим. Из окон повстанцам бросали цветы»

Алексей Дзиковицкий: Удивительным образом то настроение шестидесятилетней давности как-то переносится и на наши дни – празднования годовщин варшавского восстания трудно назвать печальными. Это не казенный патриотизм, патриотизм из под палки, а патриотизм радостный, торжественный.

Сотни молодых людей, которые принимают участие в инсценировках или просто приходят в места, где проходят праздничные мероприятия, никто не заставляет этого делать. Пожилые варшавяне, которые помнят восстание – видели его или принимали участие в боях, - говорят, что постепенно меняют свое мнение о том, что молодежь историей не интересуется, а патриотизм для нее – чаще всего пустое слово. Говорит участник восстания.

Участница восстания: «Наш народ оказал нам великую честь, построив Музей варшавского восстания и теперь я вижу, как, с каким энтузиазмом молодые люди интересуются тем временем. Это настоящая эстафета поколений».

Алексей Дзиковицкий: Кстати в построенном два года назад, к 60-й годовщине восстания, Музее варшавского восстания всегда людно – сами его создатели не ожидали такого потока людей.

Не ожидали, как оказалось такой популярности своего альбома, и музыканты польской рок-группы «Лао Че», полностью посвятив пластинку варшавскому восстанию.

Диск расходился моментально, на концертах было огромное количество людей, которых трудно заподозрить в двуличии – и за пластинку, и за билеты на концерт ведь нужно платить деньги. И если бы это было не интересно, коммерческий успех альбома и концертов мог бы быть значительно более скромных.

Музыканты «Лао Че» в своих песнях рассказывают об основных событиях восстания, его начале и первоначальных успехах. Наступлении гитлеровцев. И, наконец, трагической капитуляции и разрушении Варшавы.

Музыканты группы говорят, что патриотизм это не только возложение венков к могилам павших, но, прежде всего, настоящая память о них, знание тех событий, гордость за геройство павших. И не важно, как молодые люди приходят к этому - через музей или рок-концерт.

Иван Толстой: Популярная тема голландских журналов этим летом – счастье. О конфликте простого счастья со счастьем либеральным – наш корреспондент в Амстердаме Софья Корниенко.

Софья Корниенко: Почему в мозгу современного человека понятие «лето» тесно спаяно с понятием «счастье»? Потому что летом простительно бездельничать, niksen, как говорят голландцы, превратив слово niks – то есть, «ничто» – в глагол. В нерабочее время, разумеется. Потому что летом большинство планируют отправиться в отпуск – плановое погружение в счастье. Летом счастье – по нашим временам, самый ходовой товар – особенно хорошо покупается и продается. Не удивительно, что этим жарким летом темой счастья вплотную занялась и добрая половина нидерландской интеллектуальной прессы. Особенно отличился культурно-политический журнал «Хруне Амстердаммер», посвятив счастью целый номер, который так и называется – «По-глупому счастлив».

Отрывок из редакционной статьи журнала «Хруне Амстердаммер»: «Современный бюргер обязан постоянно учиться, тяжело работать, вести здоровый образ жизни, добропорядочно себя вести и быть счастливым. Все это исключительно одновременно. (...) Он должен быть готов, всегда готов продолжать работать над собственным счастьем и счастьем всех и всего вокруг. Теперь человек действительно живет, чтобы работать. (...) Однако загвоздка подобной экономической идеологии счастья в том, что она оказывает человеческой личности медвежью услугу. Счастье перестало быть самостоятельным определением. Счастье без успеха в обществе, без материального благополучия и карьерного роста стало немыслимо. Такие требования – как к индивидуальным гражданам, так и к целым коллективам – в результате возымеют обратный эффект. (...) Ведь будущее – вне зависимости оттого, какую роль будет играть на международной арене Китай – еще и за спокойным и, по большей части, бестолковым счастьем: немножко поработал, немножко подумал. Помечтал разок-другой, промозглым утром, - и по-глупому, по-простому счастлив. Это идея счастья незапланированного, со многими неизвестными. Счастье не должно быть политической категорией».

Софья Корниенко: Согласно исследованию Центрального статистического бюро Нидерландов, подавляющее большинство голландцев считают себя очень счастливыми (одна пятая опрошенных) и просто счастливыми (две трети опрошенных). При этом, в счастье собственных детей, то есть следующего поколения голландцев, верит меньше трети опрошенных жителей королевства. Такой пессимистический взгляд наблюдается в стране впервые за долгие годы и связан, скорее всего, с нарастающей социальной и культурной нетерпимостью. Откуда же эта тревога, если сама современная Голландия так неоднородна и эклектична? Рассказывает главный редактор журнала «Хруне Амстердаммер» Хьюберт Смейтс.

Хьюберт Смейтс: Я согласен с Вами, что голландская культура сейчас – это эклектика почти. Я также согласен, что голландская культура очень открыта чужим культурам. Однако это не всегда так, и это не всегда было так. Это не значит, что корень голландского кальвинизма умер в последние лет сорок. Сейчас в Голландии мы чувствуем, что, может быть, мы потеряем и этот корень, наши традиции. Поэтому и возникают конфликты. Внешне, возможно, голландское общество – очень постмодернистское, но внутренне, конечно, не так легко принимать и жить по требованию постмодернизма. Это очень трудно. Часть Голландии, по крайней мере, не может жить таким образом. Поэтому у нас, как и в России, конфликт между культурами – не только между религиями, но и между образами жизни.

Софья Корниенко: Но интересен конфликт в том плане, что люди, которые приехали из других частей света, часто более фаталистичны. Они воспринимают счастье как нечто данное свыше.

Хьюберт Смейтс: Восточные люди – да.

Софья Корниенко: А протестанты должны сами доказать, что они избраны.

Хьюберт Смейтс: Да, и если Бог не покажет им знак, что они избраны, такой человек пропадет. Просто фатализм – это тоже огромная, старая традиция. Может быть не в Амстердаме...

Софья Корниенко: А как же постмодернистский индивидуализм?

Хьюберт Смейтс: Это только существует в Амстердаме. И в университетах. В настоящей Голландии это не существует. Это миф.

Софья Корниенко: Поиски альтернативного счастья в чем-то другом, нетрадиционном?

Хьюберт Смейтс: Да, это Ваше поколение, может быть, в Амстердаме или в Гронингене, в университетских городах. Но Амстердам – это не Голландия, как Москва – это не Россия. Голландия гораздо сложнее, чем Вы, по крайней мере, считаете здесь в Амстердаме. Амстердам – это ярко. Толерантный, либеральный, и так далее. Но это не Голландия.

Софья Корниенко: И все же Хьюберт Смейтс считает, что нидерландское общество, как и весь западный мир, движется-таки к стандартизации понятия счастья: понятия «все включено» - определенная одежда, жилье, образ жизни. Эдакий импортный вариант из США с их конституционным правом на pursuit of happiness, «преследование счастья» - читай: «благополучия».

Хьюберт Смейтс: Это миф, западный миф. Как еще существует славянский миф о том, что Россия – это великая держава, и что у вас в России все по-другому, чем в Западной Европе. Это все – мифы. Мы живем в эпоху мифов. Случайно сейчас – это эпоха мифов либерализма.

Софья Корниенко: Какая бы эпоха ни была, художники, писатели и прочие творческие личности в большинстве своем предлагаемого счастья не берут и остаются несчастными, говорит Смейтс. Журнал публикует интервью со знаменитым американским психиатром Кей Редфилд Джэмисон, которая приехала в Амстердам по приглашению «Общества страдающих маниакальной депрессией». Помимо прочего, профессор Редфилд Джэмисон приехала с лекцией о письмах Винсента ван Гога, недавно приобретенных Музеем Ван Гога у частного американского коллекционера. По словам Редфилд Джэмисон, маниакальной депрессией страдало большинство известных художников и литераторов, особенно английских. Профессор и сама подвержена маниакальным депрессиям с семнадцати лет.

Впрочем, диагноз не обязателен. Писатели сами не верят, что возможно счастливое творчество «без головокружения, без, например, неожиданных, сильных приступов зуда, особенно в области головы» - цитата из Херарда Реве, недавно скончавшегося. Другой голландский писатель, Томас Роузенбом, утверждает, что чувствует тяжесть в плечах при одном виде своего письменного стола.

Хьюберт Смейтс: Это не значит, что все должны стать художниками. Не любой человек может стать художником. Я – не писатель, я - журналист, простой человек. Может быть, я живу в иллюзии, что я тоже немножко творческий человек, как журналист, но, на самом деле, я как служанка работаю.

Софья Корниенко: В современной теории травмы существует такая идея, что творчество есть реакция на травматический опыт, и, таким образом, вся человеческая культура – реакция на травму, на несчастье.

Хьюберт Смейтс: На самом деле, это мысль Эммануила Канта, известного философа из Калининграда. И это, конечно, правда. Но если эта идея поднимется на политический уровень – это опасно.

Софья Корниенко: А сами Вы – счастливый человек?

Хьюберт Смейтс: Я – нет, поэтому я и журналист.