Тамара Ляленкова: Тема сегодняшней передачи – «Взгляд на поэзию». Эта тема настолько обширна, что я решила поделить ее на две части, и первая часть будет посвящена поэзии мужской.
Если об особенностях женской поэзии рассуждали много и часто, то о мужской было принято говорить как о поэзии вообще. Возможно, по той простой причине, что пока не утвердились женские поэтические тексты, мужские просто не с чем было сравнивать. По счастью, теперь мы такую возможность имеем, и я попросила двух поэтов – Юлия Гуголева и мою коллегу Елену Фанайлову попытаться определить свойства и отличия мужской поэзии.
Слово – Юлию Гуголеву.
Юлий Гуголев: Раз существует определение «женская», но не существует определение «мужская», очевидно, что носители этого гендера, вероятно, в поэзии себя понимают банкующими, заправилами, хозяевами. И если говорить о мужских стихах, то есть женское и есть мужское. И вне зависимости от того, пишет ли женщина или мужчина, присутствуют различные свойства.
«Что к обеду? Отпираться глупо,
Не готов обед.
Сои нету, нету даже супа,
Даже гречи нет.
Я не лучший – холить тебя, нежить,
Да готовить сыть.
Ты послушай, слушай, моя нежить,
Как мы будем жить.
Жить с тобою – что тут говорить?
Жить да горевать,
Жарить сою, гречу ли варить,
Суп разогревать».
Это вот вы мне скажите, женское это или мужское?
У Маяковского очень много женского, а у Горбаневской очень много так называемых мужских стихов, очень жестких, со страшно жесткой ритмикой. Вот эти вот формальные признаки так называемого мужского, они там просто налицо. Стихи Жени Лавут, в них просто могут описываться или иметься в виду пеленки, младенцы и вообще какая-то дачная жизнь, но это такие стихи, что ты чувствуешь, что сейчас будешь невнимательно слушать – и этот поэтический апперкот тебя в самое солнечное сплетение поразит. И поражает.
Мужское в стихах – это попытка выразить невыразимое, попытаться в словах выразить что-то, что в какую-то секунду тебе кажется, что ты не то что знаешь, а тебе блазнит, что ты что-то знаешь, чувствуешь. Это существование вперед, вправо, влево, вверх, вниз. Просто уже среди мужчин брутальность, такого рода эффекты – общее место, и поэтому сегодня человек, который выйдет на сцену и начнет гнать чернуху, это значит, что либо он свалился с Луны, или он просто молодой поэт из Нижнего Тагила. Так вот, в мужских стихах этого быть сегодня не должно, лучше мужчина покажет свое чувствилище, обнажит, и раны свои. Но это тоже требует сил душевных, смелости. Никто не отменял вкуса, мастерства, подлинности переживаний. Так вот, на мужские стихи скорее обратят внимание, если в них будет что-нибудь акварельное.
Мужчинам для того, чтобы написать что-то такое, что сегодня будет оценено по достоинству, нужно действительно, во-первых, написать что-то великолепное, а во-вторых, взять и быстро умереть. И вот эта мартирологическая составляющая, она подчас оказывается даже более важной, нежели содержательная, мне кажется.
Тамара Ляленкова: Читательниц больше, чем читателей. Может быть, для женщины интереснее читать как раз мужскую поэзию?
Юлий Гуголев: Это женщины и мужчины, условно говоря, женского типа, вместе с ними. Женщины эмоциональнее мужчин. Или уж, во всяком случае, знают, как справляться или жить со своими эмоциями. Мужчины это не знают, поэтому стесняются, задавливают – в животе язва желудка и так далее. А у женщин – только морщинки. Так вот, они могут слушать плохие стихи, читать их, раскачиваться в такт внутри себя и получать от этого удовольствие. И поэтому нечистые на руку стихотворцы могут злоупотреблять вниманием этой аудитории, спекулируя на неутолимой жажде хотя бы и романтических переживаний. А что, их так много в нашей жизни?
Тамара Ляленкова: Известно, что на девушек очень хорошо действует стихотворение, прочитанное вовремя. Вы пользовались тем, что вы поэт?
Юлий Гуголев: В общем, конечно, «съем» на стихи девушек в свое время происходил. Но на собственные стихи – никогда. Тут же и инструмент должен быть, который тебе дали другие люди, проверенный. Говорят, на Блока хорошо берет. У кого как. У меня, кстати сказать, всегда на Цветаеву клевало. Вот цикл «Дон-Жуан» - это я вам хоть сейчас.
«На заре морозной Под шестой березой За углом у церкви...»
Заметьте, я читал женскую партию. На женскую партию брало.
Тамара Ляленкова: Редкая девушка не писала стихи.
Юлий Гуголев: И юноша тоже.
Тамара Ляленкова: Расскажите мне про юношей.
Юлий Гуголев: Мне-то кажется, что я все-таки отношусь к типу андрогинному. Что касается меня, когда я еще был юношей, я не особенно демонстрировал первые свои опусы кому бы то ни было. Ну, а когда уже перестал это скрывать, то, слава богу, возникла среда из таких же стихоплетов разного совершенно возраста и пола.
Тамара Ляленкова: Атмосферу помните? Это было равенство?
Юлий Гуголев: Меня девочки все-таки интересовали в первую очередь не как производительницы стихов. А если и интересовали как производительницы стихов, то уже некоторым образом не как девочки. Ведь пределы этого интереса предполагают равенство, это то, что называется «в картишки – нет братишки».
Тамара Ляленкова: Итак, по мнению Юлия Гуголева, нет мужской и женской поэзии, но есть мужское и женское в стихах – не важно, кто автор.
Дело в том, что говорить об этом действительно очень трудно. До сих пор никого не интересовала маскулинная сторона стихов, даже такого понятия, как «мужская поэзия», не существует. Разговор на эту тему продолжит моя коллега, поэт Елена Фанайлова.
Елена Фанайлова: Я уверена абсолютно, что существует и мужская поэзия, только она опять же по общему консенсусу не определяется как мужская. Люди как будто не видят, у них слепое пятно, что это тексты, написанные от имени мужчин, что большинство стихов имеет четко выраженную мужскую интонацию, мужскую подачу. Самый просто пример – это лирическая поэзия Пушкина. Она написана от лица мужчины, она обращена к женщине, она окрашена всеми мужскими психофизиологическими красочками, тонами и полутонами, которые этому полу свойственны. Есенин – очень мужской поэт, выражающий интересы своего пола.
Вот что такое еще мужской тип письма, что такое мужская поэзия: она очень риторична. Бродский – великолепный лирический поэт, можно сказать, один из последний романтических мужских персонажей в русской поэзии. Был же период, когда в конце 80-х годов все русские поэтессы были влюблены в Бродского, все! Не было женщины, которая избежала бы этого очарования. А очень простой ответ за этим стоит: это очень мужские стихи. Это стихи о любви, это, возможно, последние крупные стихи о любви к женщине. И конечно, это не может не трогать наши девичьи сердца и не располагать их к этому человеку. Но большая часть стихов Бродского – это риторика, это прекрасно разработанная риторика.
Мужчины вообще к этому очень склонны. И в ситуации, когда все время пол уходит у тебя из-под ноги, а наши современники живут последние лет 15 так, предаваться риторике – мне кажется, это немножко смешно. А мужчины не могут изменить свой язык, они продолжают быть риторичными, продолжают рассуждать там, где нужно закричать или сказать «ох».
Тамара Ляленкова: А формообразующее, вот мелодика, ритмика – в этом есть различия?
Елена Фанайлова: Существуют, действительно, некие классические формы, то, что называется классическими формами стиха – ритм, рифма, размер, силлаботоника. Пространство для маневра здесь очень небольшое. Я не думаю, что выбор формы диктуется полом человека. Я думаю, что важна содержательная часть, а мелодика человечеством выработана давно. Песни же поют и мужчины, и женщины, а основа поэзии все-таки песенная.
Асадов – прекрасный пример. Потому что он вроде был откровенен, как женщина, эмоционален, как женщина, рассматривает абсолютно женские сюжеты, но делает это очень крепко, очень хватко и очень смело. И вот эта не боязнь дурновкусия у него тоже есть. Девушка бы побоялась дурновкусия. По смелости это все-таки мужские стихи, по смелости использования трешевого материала, то есть городской баллады, фольклорных откровенно, каких-то блатных источников. Я думаю, что только мужчина мог себе это позволить в советские времена, да и то мужчина очень определенного склада, я бы сказала. Слепой, то есть человек, который заведомо ограничен в правах, и он в своем творчество может себе позволить больше, чем то, что, что называется, нормальный, физически полноценный человек.
Ближе к женскому типу письма становятся мужчины, которые каким-то образом пострадали. Имеется в виду инвалиды как Асадов, просто люди, которые травмированы были чем-то очень глубоко, и геи. Гомосексуальная поэзия не то что близка к женской, но это какой-то третий язык, когда ты не можешь понять на самом деле, от лица какого пола написано это произведение. И это очень поучительный отрезок русской литературы, когда мы говорим о мужской или женской поэзии, от Кузьмина до Евгения Харитонова, до наших современников. Сейчас уже народ не стесняется своей ориентации, после того как отменили уголовное преследование, и люди открыто пишут в стихах о своих переживаниях. О какого рода там поле можно говорить – не знаю.
Тамара Ляленкова: А что стало с мужским голосом?
Елена Фанайлова: Он приобрел, как мне кажется, характер частного высказывания. Тут происходит какая-то смена смыслов, очень серьезная, и это разговор, конечно, больше, чем о мужчинах и о женщинах.
Тамара Ляленкова: В следующем выпуске программы продолжим разговор о свойствах и отличиях мужской и женской поэзии.
