Программу ведет Андрей Шарый. Принимает участие корреспондент Радио Свобода в Москве Анна Качкаева.
Андрей Шарый: Вторая годовщина бесланской трагедии. Я беседую с телекритиком Свободы Анной Качкаевой.
Анна Качкаева: Информационная тактика, ее можно сформулировать такими словами: не вспомнить нельзя, показать невозможно. Если говорить о программной политике всей минувшей недели, мы видели разную документалку, опять вспоминали Галину Брежневу два вечера, дело Щелокова, было несколько разных фильмов на разных каналах про гибель лайнера "Адмирал Нахимов, вспоминали Евгения Леонова. А вот ни одной программы и ни одного фильма, посвященных Беслану, анализу этих событий, с эфире каналов, собственно, не было. Все свелось к таким аккуратным, сдержанным новостям, без крупных планов, без какой-то попытки посмотреть, а что, собственно, изменилось, кто-то наказан, какие сделаны выводы, что происходит с докладом официальным и докладом неофициальным. В новостях, например, третьего числа был, безусловно, показан митинг в Беслане, с этого начинались все новости, аккуратно обходились все неприятные темы.
Андрей Шарый: Анна, вы прекрасно помните, так же, как и я, что за последние годы были два события, которые вызвали очень бурную дискуссию в журналистском московском сообществе - это как работать в дни и моменты вот эти трагические терактов, речь шла о Дубровке, речь шла и о Беслане. То, что происходит сейчас на телевидении, в какой степени это следствие той дискуссии или это вовсе не следствие той дискуссии, а речь идет только о том, что телевидение контролируется Кремлем?
Анна Качкаева: Впрямую это следствием считать нельзя, хотя, конечно же, есть вот эти опасения не педалировать печальные эмоции, не делать рейтингов, как кому-то кажется, на слишком политизированной темой трагедии. Еще есть гораздо более глубокий смысл. Телевидение просто стало другим. Страну не расстраивают, страна и сама не очень хочет расстраиваться. Телевидение превратилось в такой абсолютно развлекательно-рекламный носитель, и поэтому это вкрапление новостей, конечно, выглядит очевидным диссонансом, если бы всерьез несколько дней об этом говорили. Даже в новостях нарезка из всех памятных мест, где при взрывах и штурмах гибли соотечественники, смотреть мне было как-то даже неудобно. Потому что это все устно под видео, несколько десятков людей на Каширке, еще с десяток на Дубровке. О немногочисленных митингах, которые были разогнаны, естественно, в новостях не упоминали, на РЕН-ТВ днем только было включение с Лубянки. Такое было ощущение, что лучше бы это все как-то смикшировать: да, конечно, это все печально, опять вспоминали про несколько семей, про детей, слеза наворачивалась, но это была драма конкретных людей, которых заставляли вспомнить про это. Но каковы же сделаны выводы? Какие последствия? Что реально происходит сейчас в городе?
Андрей Шарый: Это завершение большого пути российской журналистики или это какой-то этап, за которыми последует еще что-то, или телевидение сформировалось, закостенело и в эпоху Владимира Путина ничего другого ждать уже не приходиться?
Анна Качкаева: Я полагаю, что до 2008 года ждать действительно ничего не приходиться. И если всерьез о чем-то и будут говорить, то только после двенадцати ночи в каких-то разговорах, где что-нибудь может прорваться. Когда телевидение так безоглядно танцует, демонстрирует позитив и утверждает, что все то, что не нравится власти, это маргиналы и маргинальная политика и люди, которые пытаются на этом создать некий политический капитал, ничего другого в журналистике появиться и не может.
