Владимир Тольц:
В конце августа лондонская " Financial Times " опубликовала статью руководителя программы по Ближнему Востоку вашингтонского Центра стратегических и международных исследований Джона Олтермана. Статья, в которой автор рассуждал о последствиях становящихся все более популярными переводов иностранных статей на политические темы, имела неожиданный для многих резонанс в России и в русскоязычном Интернете.По понятным причинам Олтерман, занимающийся, прежде всего ближневосточными проблемами, концентрирует свое внимание на освещении в печати (точнее, на переводах публикаций) событий, связанных с недавними военными действиями в Ливане. Но диапазон вопросов, рассматриваемых в данной статье, гораздо шире, и лежат они в несколько иной плоскости. Переводы политических текстов рассматриваются Олтерманом как рычаг воздействия на мир. Этому развороту темы мы и посвящаем сегодняшнюю передачу, названную в честь популярного фильма Софии Копполы «ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА».
Начнем с отрывков из статьи Джона Олтермана:
Если бы последний конфликт в Ливане разразился не сегодня, а какое-то время назад, он проходил бы по-другому - и не только на поле боя, но и на фронте борьбы за общественное мнение. Раньше войны были для нас чем-то далеким, и информация, которую люди получали о противнике, практически полностью зависела от государственной пропагандистской машины. Лишь немногие ученые разбирались в ситуации в далеких от нас странах мира, да и они, как правило, солидаризировались с позицией своего правительства, а не с теми, кого эти правительства считали врагами.
Однако в сегодняшнем меняющемся мире элиты, обладавшие прежде монополией на полезную информацию о других странах, быстро утрачивают свои позиции. За пределами чиновничьих кабинетов и университетских кафедр, где эти элиты долго чувствовали себя, как дома, появилась необъятная информационная вселенная - в ней все больше правят бал блоггеры, «неофициальные» переводчики и «самозванные» эксперты. Интернет - не только сокровищница новостей, фактов и аналитических комментариев: там можно найти шокирующие кадры, которые еще десяток лет назад мы никогда бы не увидели. Кроме того, во всемирной сети - на информационных сайтах, чатах, в блогах - действует множество неформальных «клубов», в результате чего даже люди, не обладающие специальными знаниями и не владеющие контекстом, ощущают себя полноценными 'экспертами'.
Американский коллега Джона Олтермана профессор журналистики Бостонского университета Роберт Зелник, (в прошлом он был корреспондентом телесети ABCNews ) не готов с этим согласиться:
Роберт Зелник:
Я не совсем согласен с начальным утверждением автора статьи. Думаю, что по мере роста потока голосов с Ближнего Востока и из других регионов растет и нужда в экспертах. Я внимательно следил за тем, как электронные СМИ освящали недавние военные действия на Ближнем Востоке. И я против того, чтобы не давать звучать альтернативным голосам. Думаю, что такие голоса не заглушают мнения экспертов, а наоборот, усиливают нужду в них.
Владимир Тольц:
Занятно, что упомянутые Олтерманом блоггеры, «не обладающие», по его мнению, «специальными знаниями и не владеющие контекстом» живо обсуждаемых ими политических событий, оперативно и весьма болезненно отреагировали на публикацию в « Financial Times » . В русскоязычном Интернете ее расценили, во-первых, как оперативную работу британских спецслужб (британских, вероятно потому, что статья появилась в британской газете), а во-вторых, как проявление борьбы «традиционных» больших изданий за утрачиваемую ими монополию на суждения о происходящем в мире. Вот характерная цитата из выказанного в «Живом Журнале»:
Ох, как же мейнстримовые СМИ корежит от того, что их монополия на распространение информации нарушается, и что их подтасовки и ложь , теперь легко обнаруживаются и становится известны массе людей.
Владимир Тольц:
На самом же деле, на мой взгляд, автора статьи в Financial Times беспокоит совсем другое: по мнению Олтермана, утрата «профессионалами» решающих позиций в формировании общественного мнения по тем или иным политическим проблемам имеет следствием скрытую дезинформацию общества и его невротизацию по ложным поводам. И особую роль в этом он отводит «взрывному росту количества переводов» и стремительному росту количества их потребителей:
… быстрый рост образованности населения в арабском мире и появление новых технических средств, делающих переводную информацию доступной для всех, кого она может заинтересовать, означает, что в этой сфере спрос сегодня превышает предложение.
До появления Интернета какое-нибудь возмутительное высказывание, процитированное никому не известной газетой, осталось бы незамеченным. Сейчас же оно мгновенно распространяется по всемирной сети и через считанные часы появляется во всех новостях - вырванное из контекста, но представленное как 'типичное'. Обозреватели и участники ток-шоу - что в арабском мире, что на Западе - часто подкрепляют свои аргументы цитатами из переводных книг и статей, зачастую с целью доказать злонамеренность своих противников. Подобные цитаты также часто используются, чтобы изобразить в самом мрачном свете проблемы своих стран, и обосновать необходимость немедленного принятия радикальных мер.
Владимир Тольц:
Автор этих строк приводит такой пример: вырванные из контекста переводы используют в своих целях как "Хезболлах", так и «ее оппоненты» за пределами Ливана. Каждая сторона - в своих целях, зачастую весьма далеких от нахождения истины. Теперь, пишет Олтерман, любую статью, любую фразу, - даже самую непродуманную или произнесенную сгоряча, - «можно вытащить на свет божий, перевести и использовать к собственной выгоде». Ныне любое высказывание, рассчитанное на локальную аудиторию, может аукнуться за тысячу миль от нее и иметь самые серьезные последствия. Но тут, - это уже мое мнение, - нельзя все валить на стремительно разросшийся и не обладающий уже прежними профессиональными знаниями клан переводчиков. Хотя упрек, адресуемый им, (цитирую: «они зачастую потворствуют жажде сенсаций, создавая тем самым спрос на новые переводы»), этот упрек отчасти и справедлив.
Доктор наук, преподающая в Парижской Высшей школе переводчиков и в Сорбонне и постоянно занимающаяся при этом практикой синхронного перевода Татьяна Бодрова–Гоженмос находит в статье Джона Олтермана много верного и точного, но вместе с тем, и некоторые неточности. Например:
Татьяна Бодрова–Гоженмос:
Необязательно используются только переводы, любая фраза, вырванная из своего контекста, даже на исходном языке, на языке оригинала, может быть также использована для цели пропаганды. И такого рода примеров очень много и можно привести, действительно, примеры из истории Советского Союза и того, что происходит в западных странах.
Владимир Тольц:
Один из таких примеров я нашел среди реплик на статью Джона Олтермана. Речь шла о наделавшей много шума на Западе и ставшей всемирно знаменитой фразе Хрущева, сказанной о так называемом «капитализме» во время его первого визита в США в 1959 году "Мы вас похороним". Припомнивший эту давний скандальный случай блоггер считает, что поскольку при цитировании было опущено первое предложение Никиты Сергеевича: "Нравится вам или нет, история - на нашей стороне ", налицо сознательное искажение сказанного русским первым секретарем ЦК. Авторы Живого Журнала приводят примеры искажающего смысл оригинала переводов и на ВВС, и на московском телевидении. А Татьяна Бодрова-Гоженмос вспоминает другое:
Татьяна Бодрова –Гоженмос:
Есть очень конкретный пример из истории перевода в Советском Союзе, кстати, об этом примере рассказывал один из юристов, специалистов по международному праву. Пример довольно-таки интересный и спорный, потому что он, этот юрист, он, кстати, был украинцем, и он объяснял своим западным коллегам, как в течение долгого времени в Советском Союзе выражение, которое использовалось на Западе, « the rule of law », переводилось на русский язык как «верховенство закона». И он долго объяснял, причем очень убедительно, что на самом деле это было сделано практически чуть ли не специально. Почему? Потому что когда на Западе говорили о « rule of law », имелось в виду действительно уважение, может быть верховенство права, в первую очередь, а не верховенство закона. То есть, уважение принципов правового государства, укрепление демократии, уважение прав человека, тогда как в Советском Союзе переводилось это как «верховенство закона». То есть, какого закона? – советского! То есть, подчинение каким законам? - опять же – советским! И, в том числе, и, наверное, 58-ой статье.
Владимир Тольц:
Тут уж мне придется «перевести» слова уважаемой переводчицы нашим молодым слушателям. – Ведь, слава Богу, не все из них знают, что такое «58 статья». Речь идет о существовавшей с 20-х годов прошлого века в советском уголовном кодексе статьи, предусматривавшей наказания за так называемую контрреволюционную деятельность, цитирую: « направленную к свержению, подрыву или ослаблению» советской власти. Тут всё: и измена Родине, и шпионаж, и бегство за границу, и инкриминированные сотням тысяч «пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти»…
Но вернемся к статье в « Financial Times ». Ее автор обеспокоен вторжением в разрастающееся пространство политического перевода большого количества непрофессионалов и влиянием их «продукта» на общественное восприятие происходящего в мире. Меня же, может быть, потому, что я соприкоснулся с изучением политических переводов, сделанных для высшего советского руководства, более интересует, насколько нынешний «взрыв» переводов влияет на принятие «высочайших» политических решений. Профессор Роберт Зелник отвечает мне:
Роберт Зелник:
Очень трудно судить. Совершенно очевидно, что если размещаемые в эфире материалы содержат ложь или неточности, они могут оказать на кого-то воздействие. Однако, более вероятно, что они будут вытесняться материалами, переведенными корректно и беспристрастно. Конечно, проблема неаккуратного перевода может иметь значение для тех, кто слушает радио или смотрит телевизор. Но я не думаю, что эта проблема сможет сильно повлиять на сложившуюся сейчас систему СМИ.
Владимир Тольц:
Автор статьи в « Financial Times » Джон Олтерман – специалист по Ближнему Востоку и апеллирует к примерам недавней войны в Ливане. Насколько описываемая им ситуация, по вашему мнению, сказалась на принятии решений по столкновению Израиля с Хезболлах в Ливане?
Роберт Зелник:
По всей видимости, решение воюющих сторон логически отражали их интересы. Организация «Хезболлах» хотела затеять некий эффектный спектакль, а затем быстро добиться прекращения огня, и таким образом выглядеть победителем. Израильтяне желали выиграть время перед тем, как решение о прекращении огня вступит в силу, чтобы успеть изменить ситуацию на территории, где шли бои. Израиль не выполнил свою миссию так, как ему хотелось бы. Но в любом случае, позиции каждой стороны формировались не столько нюансами перевода, сколько откровенной оценкой своих национальных интересов.
Владимир Тольц:
Так считает профессор Бостонского университета Роберт Зелник. Кстати, по мнению ряда аналитиков, как в Израиле, так и в России, свое первое поражение в ходе этого конфликта, Израиль потерпел уже тогда, когда масс-медиа мира стали говорить об «израильско-ливанской войне». Но ведь на деле-то израильтяне не воевали с ливанскими войсками, и война с радикальной группировкой, которая в Ливане пользуется статусом «государства в государстве», все-таки не межгосударственная война! Для мирового общественного мнения эта подмена имела серьезные последствия… Но причем же здесь переводы?
Профессиональный переводчик Татьяна Бодрова-Гоженмос говорит:
Татьяна Бодрова-Гоженмос:
Можно нагнетать страсти в Интернете, показывая страшные абсолютно вещи, опять же, без какого-либо участия переводчиков. В заключение, я думаю, что все-таки, все упирается в кого можно назвать настоящим профессиональным переводчиком. Насколько те переводы, которые все чаще встречаются в Интернете, соответствуют высоким стандартам профессионального качества перевода. И действительно, я повторяю, недостаточно знать языки, необходимо учиться переводу. Может быть, есть какой-то выход из положения, потому что, наверное, количество и хороших и плохих переводов в Интернете будет постоянно расти. Это, несомненно, это неизбежно. Но как найти выход их положения, как, может быть, повысить качество переводов, как добиться уважения к профессии переводчика? Может быть, есть какой-то выход? Я, например, считаю, что нужно, чтобы под переводом стояла бы подпись переводчика. Если человек сделал качественную работу, если он работал на высоком профессиональном уровне, то стесняться и бояться какой-то ответственности за этот перевод он не должен. И тогда, может быть, меньше будет доверия тем переводам, под которыми не стоит подпись переводчика. Перевод – это все-таки творческая работа, причем, не только художественных, но и перевод любых текстов, поэтому я считаю, что переводчики должны подписывать свои переводы. Может быть, тогда проблема искажения переводов, использование каких-то текстов или отрывков из текстов не по назначению, действительно будет решена.
Владимир Тольц:
Парижский профессор перевода Татьяна Бодрова-Гоженмос. Ее американский коллега по преподаванию профессор Роберт Зелник считает, что обсуждаемую нами сегодня проблему не стоит гипертрофировать и следует рассматривать в контексте общих изменений мирового информационного поля и воздействия разных видов информации на общественное сознание
Роберт Зелник:
Информационная война давно уже стала целой наукой. Несомненно, перевод – один из ее аспектов, но не самый важный. Мне кажется, что сегодня кадры телевидения, показывающие убитых и раненых, гораздо больше влияют на людей, чем заявления, документы и неточности перевода.
Владимир Тольц:
По обсуждаемой нами сегодня теме я попросил высказаться и директора Русской службы РС Марию Клайн, предложив ей сопоставить суждения вашингтонского аналитика – автора статьи в Financial Times Джона Олтермана с ее собственным журналистским и переводческим опытом:
Мария Клайн:
Я бы хотела остановиться на одном тезисе из статьи журналиста господина Олтермана, напечатанной в газете « Financial Times ». Он говорит о том, что у людей, переводящих документы, или беседы крупных мировых лидеров, или просто деловые переговоры, могут быть свои цели и задачи. Они не столько хотят передать истинный смысл того, что говорят собеседники, сколько преследуют иную цель: найти подтверждение своим мыслям или убеждениям, или, скажем, дискредитировать противника, или, наоборот, завладеть вниманием аудитории и преподнести сенсационную новость. Совсем недавно у нас, на Радио Свобода, был такой пример, на котором я могу остановиться. Новость была, нужно сказать, достаточно неприятная, но в российских СМИ она прозвучала просто сенсационно. Речь шла о том, что в России запрещают ретрансляцию программ радио Свобода. Зачем это было сказано? Статья из газеты « New York Times », которая, собственно, и переводилась средствами массовой информации, говорила совсем не так. И, как я уже сказала, новость была неприятная, но, тем не менее, никакой сенсации особенной в ней не было. Зачем это нужно было сделать? Очевидно затем, чтобы может быть, помочь Радио Свобода, а может быть, наоборот, навредить Радио Свобода. И та, и другая задачи, таким образом, выполняются достаточно легко. Что нужно сделать для таких вещей? Просто знаю из своего опыта, переводила достаточно много и устно, и письменно. Нужно чуть-чуть исказить значение оригинального текста. Что-то усилить, о чем, может быть, в тексте говорилось вскользь. Или, наоборот, принизить важность того, автор считает главным. И вот уже совершенно иначе звучит истина. Истина, которую в наш век тотальной информации найти в СМИ оказывается достаточно нелегко.
Владимир Тольц:
Что же следует из того, что автор статьи в « Financial Times » мудрено именует «демократизацией политического дискурса» и стремительного увеличения количества недостаточно качественных переводов? – По мнению Олтермана, во-первых, расширение для политиков возможностей аргументации их взглядов и дискредитации противников. Во-вторых, – опять же для политиков возможность накопления фальшивого политического веса:
… можно только удивляться, какой авторитет завоевывают люди, пользующиеся переводной информацией - в результате даже сторонний наблюдатель превращается в «посвященного» инсайдера. Это увеличивает спрос на переводную информацию, подтверждающую те или иные аргументы.
В-третьих, под влиянием «бума» переводов меняется сам процесс формирования политических представлений:
… его орудием становятся не прежние крупные переводческие организации, а плохо скоординированные сообщества единомышленников. Речь идет уже не о традиционных отношениях «исполнитель-заказчик»: в роли «заказчик»' выступает политическая позиция, которую переводчик старается подкрепить.
Владимир Тольц:
От себя добавлю, что поскольку влияние масс-медиа на принятие политических решений в наш «медиальный» век сильно возросло, соответственно возросла и возможность влияния непрофессиональных (или недобросовестных) переводов на большую политику. (Как это происходило в прошлом – особая тема.) Одно ясно: возврата к элитарному прошлому политических переводов в эпоху Интернета уже не будет!
