Александр Генис: В нашей коллективной памяти не осталось образов, которые бы запечатлели начало исторических трагедий. Даже когда фотография вошла в быт, знаменитые снимки обычно венчают победу – на них мы видим конец катаклизма, а не его начало. Так, скажем, было со Второй мировой войной, среди самых известных трофеев которой - фотография красного знамени над Рейхстагом или поцелуй вернувшегося с фронта американского моряка.
11 сентября все было иначе. История началась сразу с верхнего до. Мир, Америка, Нью-Йорк испытали острый видеошок, от которого нам всем, боюсь, никогда не оправиться. Особенно – очевидцам.
… В тот вторник стояла фантастическая погода – солнечная, прохладная, уже осенняя. Именно поэтому с другого берега Гудзона, на котором стоит наш дом, происходившее в Манхэттене выглядело в наиболее убедительном ракурсе. С набережной Близнецы смотрелись рекламой очередного кино-боевика. Одна башня уже горела черным пламенем, вторая, будто для контраста, сверкала под лучами утреннего солнца. Я стоял, разинув рот вместе с сотней соседей, когда новый удар внезапно сменил жанр триллера. Нетронутый небоскреб быстро окутал стройный столб белого дыма. Западный ветер относил звуки в океан, и зрелище было немым. Вместе с облаком рассеялась и башня. Взрыв просто вычеркнул ее из прозрачного неба. В легкости этого исчезновения было что-то библейское, магическое, противоестественное. Собственно, именно на это и рассчитывали террористы, выбирая для удара столь эффектную цель. И в этом они не просчитались. Запечатленная на мириаде кадров картина разрушения башен - как татуировка на мозгу: нам с ней всегда жить, ибо нам ее никогда не забыть.
И действительно, как показал опрос, проведенный накануне пятой годовщины налета, нью-йоркцам оказалось труднее всех в Америке пережить 11 сентября.
Диктор: Две трети опрошенных жителей города по-прежнему страшатся повторной атаки террористов, в то время как в целом по стране такие опасения испытывают лишь 20 процентов. Каждый третий нью-йоркец сказал, что он так и не сумел вернуться к жизни, которую вел до налета. Столько же – треть жителей! – признались, что ежедневно вспоминают события 11 сентября.
Александр Генис: Не в силах стереть трагедию из своего подсознания, город стремится осознать ее, чтобы научиться жить с травмой. Для этого Нью-Йорк собирает и увековечивает графическую память беды.
Среди многих других этим занялся и Дэвид Фрэнд, автор вышедшей к пятой годовщине трагедии книги, рассказывающей «Историю фотоснимков, сделанных 11 сентября».
Этот мемориальный альбом представляет слушателям «Американского часа» ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
ДЭВИД ФРЭНД. «КАК ВЫГЛЯДИТ МИР, КОГДА ОН МЕНЯЕТСЯ. Истории фотоснимков, сделанных 11 сентября» (“ Watching the World Change ”)
Марина Ефимова: Лайл Оверко услышал первый взрыв, находясь в своей квартире на углу Бродвея и Франклин Стрит. Было 8 часов 46 минут утра. Он схватил свою любительскую кинокамеру, бросился на улицу и завернул за угол на Чамберс стрит...
Диктор: «Я с изумлением увидел, что уличная жизнь шла с идиотской нормальностью: люди стояли в коротких очередях к киоскам, где продают бублики и кофе, торопливо шли на службу, выходили из автобуса. Им осталось на эту нормальность всего несколько минут...»
Марина Ефимова: Это – начало интервью автора книги Дэвида Фрэнда с Лайлом Оверко, который потом запечатлел несколько самых ужасных сцен трагедии 11 сентября.
Диктор: «Я снимал горящую северную башню, как вдруг услышал, что толпа, окружавшая меня, как-то разом ахнула. Я взглянул и увидел, как ЧТО-ТО падает с башни. Несколько секунд прошло, пока я с ужасом осознал, что это – человек. Я остолбенело смотрел, как его тело вращалось, словно в медленном трагическом балете, пока не исчезло внизу за домами. Люди вокруг закричали и заплакали. Мороз пошел у меня по спине, когда я увидел еще одну человеческую фигурку, летящую к земле. И тогда я включил камеру. Я подумал: я должен снимать, потому что это – чьи-то последние минуты».
Марина Ефимова: Но только по французскому телевидению показывали кинокадры документалиста Жюля Нодэ. В то утро он снимал фильм про будни нью-йоркских пожарников и потому прибыл к горящим башням с командой пожарной машины номер 7. Он не нашел в себе силы снимать первые увиденные им сцены – женщину, заживо сгоравшую в шахте лифта, например. «Я подумал, - сказал он Дэвиду Фрэнду, - что никто не должен этого видеть». Но потом чувство профессионального долга пересилило, и это он снял кадры, в которых люди прыгают из окон, держась за руки или обнявшись: по двое, по трое, целыми группами. По американскому телевидению такие кадры не показывали – слишком натуралистично.
Дэвид Фрэнд, автор книги “ Watching the World Change ”, много лет был редактором журнала “ Life ”. Поэтому фотографии он отобрал незабываемые. Но надо сказать, что и текст им соответствует:
Диктор: «Утренние минуты текли, и с каждой на улицы выливались всё новые толпы нью-йоркцев: одни – чтобы помочь, другие – чтобы бежать, но и те, и другие – совершенно ошеломленные. И сначала сотни из них, а потом тысячи снимали фото- и кинокамерами всё, что видели: из окон, с парапетов, с крыш, с мостов, из автомобилей. Снимали на бегу - с улиц, накрытых, как одеялом, густой белой пылью. Некоторые даже делали снимки с экранов телевизоров – словно чувствовали, что мир, такой привычный, такой незыблемый, резко и страшно меняется у них на глазах».
Марина Ефимова: Правда, я думаю, тут сыграли роль и другие резоны: во-первых, американцы привыкли к идее, что любое важное событие должно быть запечатлено и показано всей стране, а во-вторых, кое-кто рассчитывал, что став свидетелем такой ошеломительной трагедии, он сможет свои фотоснимки и кинокадры продать. В книге Фрэнда упоминается, что вскоре после начала спасательных работ, в редакциях журналов «Тайм» и «Лайф» начали появляться запыленные спасатели, надеясь продать первые снимки, сделанные ими на месте катастрофы. Но были, естественно, и примеры полного бескорыстия. Один из них приводит в рецензии на книгу известный всей Америке радиожурналист Гаррисон Киллор:
Диктор: «Фотография троих пожарных, водружающих американский флаг на руинах, стала чуть ли не иконописным изображением этого дня. Но гораздо больше волнует рассказ Фрэнда об ЭКСПЛУАТАЦИИ этого снимка, о чувствах фотографа Томаса Франклина и о стоическом сопротивлении троих пожарных попыткам прессы сделать из них национальных героев.
В ведущих органах печати преобладали патриотические и оптимистические снимки, но меня больше всего вдохновил снимок, который сделал работник транспортного отдела Джон Лабриола, когда после первого взрыва бежал вместе с другими по лестнице вон из Северной башни. На его снимке все бегут вниз, а навстречу им, вверх!, бежит, волоча шланг, молодой взмокший пожарный. Вы смотрите на него и тоскуете: «О, Боже, здание сейчас рухнет! Он погиб!» И какое облечение узнать из книги Фрэнда, что ЭТОТ пожарный успел спастись – за минуту до конца».
Марина Ефимова: Мне кажется, главное, что удалось сделать Дэвиду Фрэнду - это вызвать в читателях чувство сопричастности. На снимках в его книге – наши соседи, коллеги, люди, с которыми мы каждый день вместе ездили в метро, покупали кофе в киоске, обменивались улыбками на улице. Это наши друзья и знакомые в обычное солнечное утро вдруг оказались в ситуации полной обреченности, и многие погибли страшной смертью. И потому так трогает рассказ Джона Лабриолы:
Диктор: «Оказалось, что люди в большинстве своем – хорошие. Теперь я знаю это точно, потому что я прошел с ними спуск из Северной башни. Там, на этом дымном, жарком, страшном спуске, все стали лучше, чем были в обычной жизни: все помогали друг другу, ослабевших несли на руках, никого не бросили, никого не оставили. Там царили порядочность и милосердие».
Александр Генис: Наша следующая рубрика - «Музыкальный альманах», в котором мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки.
Я хочу начать наш альманах с темы, которая больше всего волнует Америку в дни трагической годовщины 11 сентября.
Соломон, прошло пять лет. Это - уже значительный срок для культурного освоения трагедии. Что самого важного было создано в музыке за это время?
Соломон Волков: Я думаю, что мы можем говорить о том, что самого важного в американской культуре вообще, было создано на эту тему. На мой взгляд, даже учитывая недавно прошедшую серию крупных документальных фильмов по разным телевизионным каналам и известный художественный фильм Оливера Стоуна, тем не менее, с моей точки зрения, представляется, что самым существенным сочинением об этих трагических событиях остается опус композитора Джона Адамса, который называется «О переселении душ». Премьера этого сочинения состоялась в 2002 году. С тех пор ничего, как мне представляется, более существенного, содержательного, выразительного, символического, обобщающего не произошло в американской культуре. Почему? Это уже вопрос, который может обсуждаться очень долго.
Александр Генис: Что же Адамсу удалось сделать?
Соломон Волков: Ему удалось сделать очень трудную вещь. Создать сочинение (не большое, около получаса по размеру), своего рода поэму, в которой задействован симфонический оркестр и хор, который интонирует отельные слова из документальных записей, сделанных 11 сентября. Это сочинение в честь героев и памяти жертв атак 11 сентября. И в этом сочинении ему удалось сделать следующее. Сам Адамс - композитор, который как бы стоит на развилке двух дорог. Он пытается обращаться и к молодой, «хипповой» аудитории и, в то же время, говорит со старым поколением традиционных посетителей концертных залов. Ему, как композитору, органически свойственно желание оттолкнуться, уйти от стереотипных романтических клише. Когда ты его слушаешь, у тебя нет ни ощущения, что это спекуляция, ни ощущения, что это халтура, и нет ощущения, что это хорошо сделанное, но, все-таки, головное сочинение. Это не головная музыка. Она очень эмоциональная. В том фрагменте, который я хочу показать, играет Нью-йоркский симфонический оркестр, которым дирижирует Лорин Мозель и учавствует хор. Видно, как эта оркестровая волна, которая символизирует весь связанный с событиями 11 сентября ужас, вдруг выносит вопли хора. Это одновременно тебя и потрясает, но, в то же время, это не натуралистическое стремление просто ткнуть тебя физиономией в такую ужасную ситуацию. Это не просто озвучивает ужас тех дней, но и дает ощущение эмоционального катарсиса.
(Музыка)
Александр Генис: Ну а теперь поговорим о мирных буднях музыкального Нью-Йорка, где свершилась важная перемена: у оперы Метрополитен появилось новое начальство. Возглавив главную оперу Америки, Питер Гелб начал поход в массы. В этом сезоне, например, спектакли будут демонстрироваться в кинотеатрах. Заплатив 18 долларов за билет, зрители смогут увидеть на экране прямую трансляцию шести опер (среди них «Евгений Онегин» с Хворостовским). Вскоре оперу можно будет смотреть и по Интернету.
Соломон, что Вы скажете о демократических нововведениях в Метрополитен?
Соломон Волков: Это очень интересно, что опера Метрополитен, за 123 года своего существования, только второй раз устраивает рекламную компанию. Первая рекламная компания состоялась в 1975 году - уже 30 лет тому назад. Я ее уже не застал, но видел репродукции плакатов, которые были тогда развешены по городу, и объявления, которые появлялась в газетах. Это был, действительно, высокий класс, все сделано очень импозантно. Надписи были такие: «Подпишись на цивилизацию!». Тут двойной смысл, это можно перевести и как «Присоединись к цивилизации!».
Александр Генис: То есть, опера делает нас цивилизованными.
Соломон Волков: Да. А нынешняя реклама, во-первых, появляется в очень прозаических местах – на автобусах, в метро, на телефонных будках - и она уже гораздо более хипповая, адресованная гораздо более молодой аудитории. Она уже не призывает эту аудиторию полюбить такую высокую классику, а просто хочет завлечь людей на премьеру 30 сентября. Открывается сезон оперой «Мадам Баттерфляй». Эта опера лучше известна российским слушателям как «Чио-Чио-cан» Пуччини. Просто Гелб хочет, чтобы пришли люди. В этом бегемоте (а это не зал, а бегемот) помещается 4000 человек. Самые дешевые билеты (это тоже нововведение Гелба, который понизил цены), стоят 15 долларов, но самые дорогие стоят 320 долларов. То есть, если человек с женой и дочкой идет в оперу, то без ничего – без обеда, без транспорта – он оставляет 1000 долларов за один визит.
Александр Генис: Если он может себе это позволить. Я знаю одного нашего эмигранта, небогатого человека, который работает медбратом, который был на 182-х представлениях. Он, правда, всегда стоял. Но, тем не менее, если любишь оперу, то каждый в Нью-Йорке себе может это позволить. Это, по-моему, очень демократично.
Соломон Волков: Парадокс как раз заключается в том, что первыми продаются и в Метрополитен, и в любое другое заведение самые дорогие билеты. Это закон. А что касается Гелба, то будем надеяться, что его рекламная компания будет успешной, и что публика повалит толпой на премьеру в этом сезоне оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй».
Александр Генис: Сентябрьский выпуск Альманаха завершит блиц-концерт, входящий в наш годовой цикл «Шостакович и Америка», приуроченный к 100-летию великого композитора. Наш сегодняшний выпуск будет посвящен самой знаменитой теме Шостаковича, той, которую знают абсолютно все.
Соломон Волков: Да, люди иногда говорят: я совсем не знаю музыку Шостаковича, но я знаю тему из первой части Седьмой симфонии, так называемую «тему нашествия», или «немецкую тему», как ее иногда называют. Действительно, это не только самая знаменитая тема Шостаковича, но, может, вообще одна из самых знаменитых тем симфонической музыки. Ее можно поставить рядом со знаменитой «темой судьбы» из Пятой симфонии Бетховена. Она, одновременно, и очень популярная, и очень загадочная тема. Я сначала хочу поговорить о ее популярности не только у широких слушательских масс, но и среди вождей. Точно можно сказать, что эту симфонию слушал, и эту тему знал Сталин. У меня нет никаких данных о том, знали ли и слушали ли эту музыку Хрущев, Брежнев и Горбачев. Но зато я могу сказать, что два последних российских президента абсолютно точно эту тему очень хорошо знали. И это не моя догадка. Относительно Ельцина, Вячеслав Костиков, его пресс-секретарь, рассказал в своей книге мемуаров о том, что когда Ельцин посетил Германию (это была та самая поездка 1994 года, во время которой Ельцин порывался дирижировать военным оркестром на глазах телезрителей всего мира)…. А Костиков рассказал об эпизоде, о котором не знали. После возложения венков у подножия памятника работы Вучетича, Ельцин возвращался с канцлером Гельмутом Колем и стал напевать тему «немецкого нашествия» из Седьмой симфонии Шостаковича. Когда Костиков вмешался и сказал, что он поет тему Шостаковича, Ельцин стал ему возражать и говорить, что это его собственная мелодия, что он ее придумал. И у них завязалась такая дискуссия на эту тему, что Коль, который увидел, что люди о чем-то спорят, услышал тему, и, конечно, узнал ее, спросил, о чем они разговаривают. Когда ему перевели, что Ельцин настаивает на том, что это его тема, он усмехнулся и сказал: «Послушай, Борис, пусть лучше это останется мелодией Шостаковича, а не Ельцина». А что касается Путина, то о том, что он знает эту тему, свидетельствует книга «От первого лица». Это книга интервью с Путиным группы журналистов, в которой виолончелист Сергей Ролдугин, друг юности и молодых лет Путина, рассказывает о том, как он водил молодого Путина в ленинградскую филармонию. Путину это очень нравилось, и он воспринимал именно через симфонию Шостаковича, через эту музыку, условности классической симфонической музыки. Но тут вступает совершенно другой аспект. С темой все не так просто. Может быть, конечно, тут и отражены какие-то эмоции Шостаковича в связи с немецким вторжением в Советский Союз, но сейчас множатся свидетельства, что тему эту Шостакович сочинил и играл своим студентам по ленинградской филармонии еще до начала войны. То есть она не появилась у него в связи с немецким вторжением. Он ее использовал. Она ведь начинается очень тихо, и только постепенно нарастает. А вспомним, как обрушились фашисты на Советский Союз. Они же обрушились сразу всей своей мощью, это была колоссальная неожиданность и нечто оглушительное. Если уж человек откликается на такое событие, то он должен был изобразить именно вот эту полную неожиданность. А здесь эта тема выползает тихо, как змея. Это, скорее, враг внутренний, то, с чем каждый из нас должен в своей душе столкнуться. С каким-то страхом, с какой-то ползучей гадостью в собственной душе, скорее, чем вовне. И в этом, мне кажется, гениальность этой темы – она может трактоваться и так, и так, и остается запоминающимся великим музыкальным образом.
Александр Генис: 11 сентября Америка, отметив пятую годовщину налета на Нью-Йорк, подвела промежуточные итоги войны, которую в этот день развязали террористы. Среди бесчисленных рассуждений о ходе войны и ее возможном исходе резко выделяется один аналитический материал, который, несомненно, вызовет горячую и важную дискуссию в коридорах власти. В сентябрьском номере лучшего американского ежемесячника «Атлантик мансли» опубликована огромная и очень глубокая статья Джеймса Фоллоуза «Провозгласив победу». В ней автор объясняет, где сейчас – с точки зрения военной, психологической, географической, – США, где Аль-Кайда, каково соотношение сил, что можно сказать об угрозах, поражениях и победах, о моральном состоянии общества и его отношении к ситуации. Но главное эта статья дает конкретный и в то же время философский ответ на вопрос «что делать?».
Сейчас мы с Владимиром Гандельсманом познакомим слушателей с этой крайне значительной статьей и обсудим ее.
Владимир Гандельсман: Готовя этот материал, Джеймс Фоллоуз опросил около шестидесяти экспертов – военных, ученых, бизнесменов, половина из которых были американцы, - о положении дел сегодня. О том, что бин Ладен называет «всемирным джихадом», а США «глобальной войной с террором». Каковы перспективы? Что хорошо, что плохо? Чего ожидать? Может ли бин Ладен допустить, что что-то, кроме веры, будет на его стороне, может ли он рассчитывать на попутный исторический ветер? Может ли он рассчитывать на возрастающий успех своего дела, поскольку современная технология позволяет отдельному человеку устроить массовый террор? Или стратеги террора должны понять раз и навсегда, что дни их ошеломительных удач прошли безвозвратно?
Джеймс Фоллоуз начинает свой анализ нынешней ситуации с того, что рассматривает ее в исторической перспективе, с позиции того опыта, весь свободный мир, накопил со времен 11 сентября.
Диктор: В последние пять лет США застряли в «ассиметричной войне», словно бы предоставляя большие преимущества другой стороне. Десятки миллионов иностранцев въезжают ежегодно в США, и, теоретически, они могут иметь враждебные цели, не говоря о тех иностранцах, которые здесь давно. Порты, заводы, атомные электростанции, сотни мостов и туннелей, тысячи супермаркетов, небоскребов, - все это возможные мишени террора. Невозможно все это защитить. Худшее в этой ситуации – непредсказуемость и – как следствие – беспомощность.
Владимир Гандельсман: Глядя, однако, на перспективы Аль-Кайды, мы видим недооцениваемые преимущества американской стороны. И Фоллоуз их постоянно подчеркивает.
Диктор: Все находится под гораздо большим контролем, чем мы полагаем. Да, Америку могут атаковать, и не без успеха, ибо никакая антитеррористическая стратегия не гарантирует абсолютного успеха. Но из-за собственных ошибок Аль-Кайды и благодаря тем разумным мерам, которые предприняты США и союзниками, возможность теракта стала куда меньше. Сегодня террористы могут скорее спровоцировать наши действия по предотвращению трагедии, чем разыграть ее самостоятельно и независимо. Их судьба отныне не только в их руках.
Александр Генис : Как показывает европейский опыт, опасность грозит и от внутренних резервов террора.
Владимир Гандельсман: Конечно, ведь в Америке живет огромное количество мусульман, и американские мусульмане были и есть на переднем крае обороны. Однако, как сказал автору статьи Дэниэл Бенджамин, бывший работник Совета национальной безопасности, мусульмане в Америке не подвержены вирусу экстремизма. Американские мусульмане вполне ассимилированы (как и другие этнические группы). И это характерная черта именно американской жизни. В Европе - не так. Там и арестов, и насилия, и волнений, и проблем на религиозной почве в десятки раз больше. Характерно, что зарплата у европейских мусульман в среднем ниже, чем у коренного населения. В Америке – в среднем – выше.
Александр Генис : Да, разница бросается в глаза. Если вы спросите американского мусульманина во втором поколении, кто он, он ответит: я американец и мусульманин. Турок в Германии скажет: я турок. Марокканец во Франции вообще затруднится сказать, кто он.
Но продолжим наш путь за автором статьи.
Владимир Гандельсман: Чтобы оценить реальные плюсы и минусы нынешней военной ситуации, Фоллоуз предлагает взглянуть на нее с двух противоположных сторон. Для начала, скажем, со стороны врагов. Публичные заявления Усамы бин Ладена всегда носят фанатичный характер. Но, при этом, они бывают прозорливы в определении сильных и слабых сторон союзников и врагов, в числе коих главный – Америка. В видеозаписи, запущенной накануне президентских выборов 2004 года, он издевается над Штатами. Предметов издевательства несколько: не могут его, Усаму, поймать, погрязли в войне с Ираком и напрочь отказываются понять, в чем смысл существования Аль-Кайды. Вот цитата: «Попросите объяснить Буша, утверждающего, что мы ненавидим свободу, почему мы не нападаем, например, на Швецию?». Усама хвастается тем, с какой легкостью он может спровоцировать Буша: «Достаточно двух моджахедов, которые поднимают где-то тряпку с надписью «Аль-Кайда», - и туда мчатся ваши генералы».
Александр Генис : Ну это его – ядовитый - взгляд, а что говорят эксперты?
Владимир Гандельсман: Из тех экспертов, кого Фоллоуз опрашивал, большинство 4 года назад поддерживали войну в Ираке. И хотя сегодня они считают войну ошибкой, относительно немногие полагают, что США должны в ближайшее время выводить из Ирака войска. Америка, говорят они, должна выполнить свои обязательства: не допустить размещения террористов на суннитских территориях и – вообще – работать с надеждой на то, что ситуация в Ираке стабилизируется и улучшится.
Но самое удивительное было то, что почти все опрашиваемые сошлись в главном: в оптимистическом взгляде – не на Ирак, а на борьбу с Аль-Кайдой и ее последователями. Фоллоуз так суммируют эту оптимистическую точку зрению на ход войны с террором.
Диктор: Талибы рассеяны, лагеря в Афганистане разгромлены. Тысячи арестованы и убиты. Лидерам гораздо труднее управлять. Благодаря действиям ЦРУ и разведкам союзников, террористы ограничены в коммуникации, передвижении, переводе денег. Действия и подготовка к ним децентрализованы. Постоянная угроза быть схваченным. Все это признают сами террористы. Той Аль-Кайды, что существовала в 2001 году, больше не существует. У них нет центра: ни руководящего, ни планирующего, ни пропагандистского, а в географическом смысле – они выдавлены на небольшом пространстве. Террористы вынуждены общаться через интернет или с помощью видео, и это, конечно, совершенно не то, что непосредственное общение. Все это – плоды победы.
Александр Генис : Пусть так, но даже если бин Ладен, как считают специалисты, фигура мнимая, то не может ли он претендовать на роль исламского Че Гевары? Другими словами, он меняет роль, приобретая некий символический статус идеолога и философа? Тут стоит напомнить, что за пять лет, прошедшие после 11 сентября, бин Ладен выходил в эфир не менее 24 раз.
Владимир Гандельсман: Да, для бин Ладена это - утешительный приз: перейти в ранг философа. Но ведь эти люди были не только идеологами, но и структурой, действующей организацией. Не только теорией, но и практикой, между которыми разница такая же, как между марксизмом и ленинизмом. На сегодня роль бин Ладена сузилась до, условно говоря, «марксизма».
Александр Генис: Это еще не значит, что опасность устранена. Об этом говорят взрывы в Мадриде в 2004 году, в Бали и Лондоне в 2005-м, ну и, конечно, Ирак в течение последних трех лет.
Владимир Гандельсман: И все же вывод, который осторожно, но твердо делают специалисты таков: крупномасштабная атака, вроде той, что была 11 сентября, когда погибают тысячи людей и терроризируются миллионы, маловероятна. И если говорить о психологическом состоянии людей, то есть и такое «научное» соображение: чтобы поддерживать уровень террористической угрозы и держать людей в постоянном страхе, необходимо, чтобы каждая следующая атака была масштабней предыдущей. И это, по мнению, большинства экспертов, сейчас невозможно.
Александр Генис: То есть, в целом меры по защите национальной безопасности принесли свои плоды?
Владимир Гандельсман: Тут не так все просто. Характерно, что ни один из опрошенных не начинал перечисление причин успеха (или неуспеха террористов), называя конкретно предпринятые меры. Все говорили об огромных расходах, но ни один не говорил о том, что же сделано. А сделанное - весьма противоречиво. Например, такая мера как ужесточение правил на получение въездных студенческих виз. С одной стороны, в США не въедет какой-нибудь преступник, вроде Мохаммеда Атта, но, с другой, в Америку труднее попасть будущему Сергею Брину, основателю фирмы ГУГЛ, и многим другим талантливым людям. Противоречивый эффект и в том, что осторожность по отношению к мусульманам, которая проявляется, естественно, не как государственная политика, а как ежедневная практика частных лиц, зачастую ведет к расизму, и это отвратительно. Деньги, которые тратятся на обеспечение безопасности, огромны. Это - 42 миллиарда в год. Из них 5 миллиардов на проверку пассажиров и багажа в аэропортах. И что же? Многие специалисты считают, что этот тотальный обыск в большой степени театр. Но! Поскольку страх иррационален, то – если этот театр улучшает состояние пассажиров, то затраты и усилия оправданны.
Александр Генис: И все же война с террором продолжается и конца ей не видно.
Владимир Гандельсман: Все эксперты, опрошенные автором, сходятся на том, что причиной являются наши собственные ошибки, и самые тяжелые из них связаны с Ираком. Оккупация Ирака – на руку джихаду, - говорят эксперты, - пока Америка остается в Ираке, она плодит врагов. То есть угрозу представляют не только и не столько разрушительные действия самой Аль-Кайды, сколько наш ответ на ее действия. Опасность не в ударе террора, а в ответе не удар? Это, пожалуй, самое глубокомысленное место в статье, потому что оно ставит нынешнюю войну в контекст большой истории.
Тут автор статьи ссылается на очередного эксперта. «Представляет ли Аль-Кайда все еще глобальную угрозу?» - таким вопросом задается Дэвид Килкуллен, автор нескольких внушительных работ на тему новой стратегии против исламистских экстремистов, в недавнем прошлом советник Пентагона. Сравнимо ли это с угрозой, которую представлял Советский Союз в пору холодной войны, с его атомным оружием? Опасность есть, но ее причины не столь очевидны. Он сравнивает ситуацию с террором анархистов в Европе в 19-м – начале 20-го века.
Диктор: Количество убитых анархистами в общей сложности составило 2000 человек, а результат действия террористов был далек от глобальной угрозы для мира. Но когда один из анархистов убил Франца Фердинанда и его жену, то необдуманный ответ европейских правительств привел к Первой Мировой войне, миллионам убитых и тотальному разрушению всей европейской цивилизации.
Владимир Гандельсман: Это значит, что и сегодня сами террористы катастрофу не могут вызвать, но они ее могут спровоцировать.
Александр Генис: Отсюда следует, что через пять лет после 11 сентября пришла пора менять правила игры, не так ли?
Владимир Гандельсман: Да, ответ Америки не должен быть предсказуемым, то есть, таким, которого только и ждут исламские экстремисты. Ведь они считают, что американцам свойствен ковбойский менталитет – мол, достаточно их как следует раздразнить, чтобы вызвать нужную джихаду реакцию. Чтобы избежать этой ловушки, нужно принять радикальные меры. Это - главное - место в статье лучше пересказать ближе к тексту.
В декларативной части своего материала Джеймс Фоллоуз дает прямой совет Белому Дому.
Диктор: Ответ на вызов времени прост: мы обязаны провозгласить победу и окончание глобальной войны с террором. Состояние войны бывает оправданно лишь в течение некоторого времени. Но сейчас оно не дает никаких преимуществ Америке. Состояние войны – состояние страха и огромных бюджетных затрат. Нам необходим лидер, который сказал бы примерно следующее: «Друзья, мы достигли того, о чем не могли и мечтать пять лет назад. Сегодня нет такой угрозы, которая повергала в страх наш народ. Мы способны себя защитить. Достижение победы не означает отсутствие угроз. Жизнь всегда подстерегают опасности. Жизнь – рискованная штука, особенно в таком открытом обществе, как наше. Но мы победили, и за это мы благодарим наших воинов. Мы не дадим страху парализовать нас. Мы должны открыть новую главу в истории нашей страны.
Александр Генис: В сегодняшнем выпуске кинообозрения пойдет речь о фильме Оливера Стоуна, посвященном трагедии 11 сентября. (Эта картина под названием «Башни-близнецы» вот-вот выйдет и на экраны России).
У микрофона – Андрей Загданский.
Андрей Загданский: В картине рассказана история спасения двух полицейских, которые пришли в Мировой Торговый Центр 11 сентября, когда уже произошла катастрофа, в надежде кому-то помочь, кого-то спасти, и сами оказалась в завале. Торговый Центр упал, все в этой маленькой команде полицейских погибли. Два человека – руководитель этой команды и один из его подчиненных - остались живы. Они засыпаны, они в ловушке, они парализованы, они не могут двигаться, и их должны спасти.
Александр Генис: Надо сказать, что это история настоящая. Моя жена работает с родственником одного из этих полицейских, и прежде чем фильм показали на экране, весь материал к фильму сначала показывали родственникам, которые следили за достоверностью изображения. Только после того, как они дали свое добро, фильм пошел в работу. Я знаю это из первых источников.
Андрей Загданский: Там есть вторая, параллельная история, которая имеет прямое отношение к фильму. Причем об этой параллельной истории я читал спустя пару месяцев после того, как все это произошло. Некий человек, в прошлом морской пехотинец, работает в финансовой компании в Коннектикуте. Человек он состоятельный, относительно молодой парень тридцати с лишним лет. И вот он видит по телевизору, что произошла атака на Мировой Торговый Центр, смотрит новости, и когда видит горящие здания, которые еще не упали, он говорит, что Америка находится в состоянии войны, и он, как морской пехотинец, должен помочь там, где идет война. Дальше этот человек едет в парикмахерскую, стрижется, делает ту самую знаменитую прическу, как у морских пехотинцев, едет домой, надевает форму, берет свое снаряжение, садится в автомобиль (автомобиль очень важен, потому что это открытый «Порш») и едет порядка ста с лишним миль на площадку бывшего Мирового Торгового Центра, который уже упал. Там он паркует машину. Мысль у него одна - он будет искать людей в развалинах, он сможет помочь. Он приходит к кордону, который никого не пускает, но его пускают, потому что он пехотинец. В это время ситуация на развалинах такова: в связи с тем, что упавшая эта масса не стабильна, там очень высокая температура и она может сыпаться, поисковая группа в это время не работает.
И вот один сумасшедший начинает искать там людей. Там, на развалинах, он сталкивается с еще одним таким же человеком, и они вдвоем находят эту пару, которая оказалась под развалинами. Вот этих двух полицейских нашли они. Я эту историю когда-то читал в журнале «Ньюйоркер», и она на меня произвела гигантское впечатление, потому что детерминированность человека определила спасение. Если бы его там не было, эти люди бы погибли. Потому что лишь какое-то определенное время они могут держаться в таком страшном состоянии.
Александр Генис: Я понимаю, почему Оливера Стоуна привлекла эта история. В ней можно найти типичный американский архетип одинокого ковбоя, который спасет город, страну, мир от чего-то ужасного. Это голливудский и американский архетип.
Андрей Загданский: К сожалению, Саша, та история, которую я вам рассказал, занимает третьестепенную позицию в фильме. Потому что Оливер Стоун сосредоточился на самом сентиментальном и самом очевидном – на истории этих заваленных людей, на том, как они разговаривают, как они выживают, как они терпят, как они мучаются. И фильм, в моем понимании, стал исключительно банальным. Как это ни грешно говорить – ведь он рассказывает о страданиях, о муках, вообще, это хорошая история, что два человека выжили. Их спасли, эти жены получили своих мужей обратно, вытащенными из развалин, из верной смерти. Но картина балансирует на грани исключительной сентиментальности и скуки. И все это у меня оставило какое-то двойственное неприятное ощущение. Когда говорят, что эта картина это дань уважения тем, кто погиб 11 сентября, я думаю, что какая же это дань уважения, ведь это всего лишь рассказанная история, всего лишь развлечение, всего лишь люди сидят в кинотеатре, едят жаренную кукурузу и смотрят на то, как другие, не они, страдали.
Александр Генис: Так и про любое кино можно сказать.
Андрей Загданский: К сожалению, да. О многих подлинных историях можно сказать именно так. Но когда автору удается рассказать нечто большее, когда ему удается выйти за пределы истории, стать не просто эксплуататором того, что случилось, а поднять историю на более высокий уровень, тогда происходит что-то другое. У Оливера Стоуна этого не произошло.
Александр Генис: Андрей, я вот о чем хочу теперь поговорить. Все мы 11 сентября были в Нью-Йорке, все мы помним эти дни. И особенно хорошо помните эти дни вы, потому что как раз в это время вы ходили по Нью-Йорку и снимали свой фильм о событиях 11 сентября. Насколько Оливер Стоун передал атмосферу этого дня? Насколько точно воспроизведена сама структура этого происшествия?
Андрей Загданский: С точки зрения стандартов Голливуда, наверное, очень хорошо, потому что падение Близнецов, паника, ужас, падающие люди, все это очень достоверно и точно. Лучший эпизод в фильме, как мне показалось, это начало. Утро 11 сентября, главный герой (его играет Николас Кейдж), собирается на работу. Он встает очень рано, едет через город, слушает радио. И потом я читаю в одном из журналов, что вся та информация, которая идет в начале фильма, не правильная. Что полицейский этой смены не может вставать в 3.30 утра, что ту радиопередачу, которую он слушает, в это время не транслируют. То есть, все то, что мне понравилось, к сожалению, не правда.
Александр Генис: То есть вы не даете Оливеру Стоуну и этого, небольшого преимущества. Есть еще один фильм, который в этом году посвящен этой трагедии. Это фильм, о котором мы когда-то говорили. Фильм о злосчастном рейсе «Юнайтед», который закончился гибелью и самолета, и пассажиров. Если сравнить две эти картины, то что у нас получится?
Андрей Загданский: Если сравнить эти две картины, то, с моей точки зрения, фильм о рейсе обладает всеми преимуществами перед фильмом Оливера Стоуна. Я вам объясню почему. Дело в том, что фильм о рейсе «Юнайтед 93» восстанавливает историю, которую никто не свидетельствовал, вернее, тех, кто ее свидетельствовал, уже нет в живых.
Александр Генис: Мы никогда не сможем ее сравнить с действительностью.
Андрей Загданский: Мы не можем ее сравнить с действительностью. Версия режиссера и автора сценария - его собственная. Она, по всей видимости, очень достоверно или психологически очень точно восстанавливает то, что произошло в самолете. И это страшно завораживающий фильм. Я, по-прежнему, помню свои впечатления от этой картины. Она неуютно страшная.
Александр Генис: Я помню, что вы обещали ему «Оскара».
Андрей Загданский: Я обещал ему «Оскара». Я не знаю, как получится в этот раз с моим обещанием, но его эмоциональное напряжение не сопоставимо с картиной Стоуна, которая, подчеркиваю, балансирует между сентиментальностью и скукой. Она очевидна, она банальна. А банальность - не лучшее качество в искусстве.
Александр Генис: Песня недели: как всё в сегодняшнем выпуске, она связана с трагедией 11 сентября.
У микрофона - Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: За 5 лет, прошедшие с 11 сентября 2001 года, накопилось уже множество песен, напрямую или косвенно написанных об этой трагедии. Есть песни в стиле реп, кантри, фолк и, конечно, рок. Есть очень хорошие песни и о некоторых из них мы вам уже рассказывали в предыдущие годовщины 11 сентября. Однако, на эту тему трудно найти музыкальное произведение по масштабу и значению равное альбому Брюса Спрингстона «Подъем». Вышедший к первой годовщине атаки, этот диск не всегда прямо, но полностью посвящен этому событию. Одна из песен – о пожарнике, бегущем вверх по лестнице, ведущей всех остальных вниз. Другая – о вдове, пытающейся объяснить ребенку и себе, что папа больше не вернется. Третья – об опустевшем небе. Четвертая – о выжившем человеке, который не знает, как жить дальше. Пятая – об удовольствии предвкушения солнечного дня, когда вокруг идет дождь. Мало кто умеет говорить с Америкой и от лица Америки как Брюс Спрингстон. И этот альбом выразил боль, ужас, ярость и надежду страны, жившей в этот день, и живущей с ним с тех пор. Заканчивается альбом и наша передача песней, которую Спрингстон изначально писал для одного обедневшего и полуразвалившегося городка в его родном штате Нью-Джерси, призывая поднять город из руин. Но когда он исполнил ее, сразу после 11 сентября, на рок концерте в Нью-Йорке в пользу жертв теракта, то стало ясно, что теперь эта песня будет о другом городе и по другому поводу. «Мой город руин».
