Иван Толстой: 27 августа 91 года, через неделю после путча Борис Ельцин подписал указ, разрешающий открыть в России представительство нашей радиостанции. Помещение, студии, компьютеры, штат сотрудников – все это появилось не сразу, заработало не с первого дня, но в августе 15 лет назад был заложен первый камень. Труды и дни первых полутора десятилетий – об этом серия наших программ. Вы услышите отрывки из драматических репортажей, голоса наших корреспондентов и суждения участников событий, фрагменты передач, ставших достоянием истории, мнения людей именитых и безымянных.
Московское бюро. Труды и дни.
Первым российским корреспондентом Свободы был Дмитрий Волчек – когда только-только сняли глушение и ни о каком бюро и помышлять было нельзя.
Дмитрий Волчек: В 1988 году, это были последние числа ноября или первые числа декабря, когда прекратили глушение, в Мюнхене было принято решение использовать каких-то журналистов из России, поскольку независимых изданий тогда было очень мало, по крайней мере, серьезных. Единственным и самым известным был журнал «Гласность», который тогда возглавлял Сергей Григорьянц. Журнал, который выходил в России нелегально, в самиздате, но перепечатывался во Франции, и копии приходили в Россию тоже нелегально, он на английском языке выходил в Америке и, в общем, был очень известен. Его начали издавать в 87-м году, и к тому времени он уже выходил больше года. Было решено пригласить журналистов из этого известного издания. И тогда было принято решение, чтобы не сразу предлагать рискованные задания, предложить нечто умеренное. Делать обзоры советской печати. И вот с таким предложением Савик Шустер, который тогда начинал вести информационную программу прямого эфира, позвонил в редакцию журнала «Гласность». Я тогда был дежурным редактором, он предложил мне сделать первый обзор, и я, совершенно не раздумывая, согласился.
Иван Толстой: Вы к тому времени уже были слушателем Свободы, конечно?
Дмитрий Волчек: Много лет. Я начал слушать свободу в каком-то невероятном возрасте, неверное, мне было лет 7.
Иван Толстой: Там же не было детских передач. Что же вы там слушали?
Дмитрий Волчек: Ну, сам факт, что что-то говорится запрещенное, даже в таком возрасте, меня очень пленил.
Иван Толстой: После обзоров советской печати, тогда весьма интересной, на что вы переключились? Какие самостоятельные репортажи и сюжеты вы стали предлагать Радио?
Дмитрий Волчек: Время тогда было очень быстрое и сам факт, что работают в Москве корреспонденты Свободы, довольно быстро перестал кого бы то ни было смущать. Видимо, соответствующие надзирательные органы тоже. И как-то это произошло само собой. Вдруг возникала какая-то информация. Нужно было что-то срочно передать. Если не ошибаюсь, это было, в основном, связано с карабахскими событиями.
Иван Толстой: Митя, как вы решали техническую проблему? Ведь телефон вы не могли с собой взять на улицу и сунуть трубку прохожему, как это возможно сделать сейчас с мобильным. Как вы записывали голоса, как вы передавали их?
Дмитрий Волчек: Крайне примитивно. Мы просто брали тогда существовавшие диктофоны и через наушники, прижимая один из наушников к трубке, передавали звук. Получалось совсем неплохо.
Иван Толстой: Кое-кто из ветеранов свободы вспоминает, что вы работали с двухкассетными магнитофонами. Что это была за деятельность?
Дмитрий Волчек: Да, сначала были такие двухкассетные магнитофоны. Для того, чтобы смонтировать какую-то запись, нужно было с одной кассеты переписывать на другу. Но тогда казалось, что это не сложно, что это, наоборот, вершина технического совершенства. Этих магнитофонов фактически не было. В редакции журнала «Гласность» был, наверное, первый лэптоп в России, его привез Сорос. Тогда таких портативных компьютеров не было. И видеокамеры были первые, и первые автоответчики, были первые факсы. Тоже казалось, что это фантастическое техническое новшество. Это все появилось буквально в эти первые месяцы.
Иван Толстой: Карэн Агамиров также был среди первых. Во всех смыслах. В частности, он первым передал в эфир информацию об отмене 6-й статьи Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС. На дворе стоял март 90-го года. А в Кремле собрался внеочередной, Третий Съезд народных депутатов.
Карэн Агамиров: Я хорошо помню, что на улице было минус 25. И я сидел на кухне, дочка маленькая была, жены дома не было, и мне звонит приятель и говорит: «Ты же знаешь, что проходит всесоюзная партконференция». Я говорю: «Да, я тоже размышляю, как бы узнать, что там происходит». А мы знали, что что-то должно произойти серьезное на этой партконференции. Вот мой покойный приятель подал гениальную идею: «Слушай, а давай я пойду туда и буду дежурить. Кто-то выйдет с нее, и мы спросим. За это время ты приедешь, присоединишься. Даже если ты не успеешь, то я, по крайней мере, узнаю, и ты от меня передашь». Как раз пришла жена, я поехал, и мы встал у Спасских ворот, потому что там проходила эта партконференция. Стоим и ждем. Наверное, час. Мы, кончено, сбегали кое-куда, чтобы совсем не окочуриться. Выходит, наконец, актер Михаил Ульянов. Он ушел раньше всех. Он был член этой партконференции. Он выходит бодрым шагом, как маршал Жуков. Мы к нему подбегаем, я подставляю диктофон, говорю: «Радио Свобода. Что произошло?» Он говорит: «Только что отменена статья 6-я Конституции СССР о руководящей роли КПСС». Мы узнали первыми об этом. Мы тут же понеслись к Володе Жеребцову домой, оттуда Савик вышел на нас, я вышел в прямой эфир и об этом рассказал. То есть, Радио Свобода оказалось первым средством массовой информации, сообщившим об отмене 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС. Об этом мы сообщили, по-моему, в 20.30, а в 21.00 только программа «Время» об этом сообщила. А иностранные журналисты вообще ничего не знали, потому что официальная была у нас тогда программа «Время». После этого иностранная пресса взяла это на вооружение, и когда были такие большие собрания и съезды депутатов, пока еще не было аккредитации, то они стекались к Спасским воротам, стояли и ждали, используя наш опыт.
Иван Толстой: Из григорьянцевской «Гласности» попал на Свободу и Андрей Бабицкий. Его рассказ.
Андрей Бабицкий: Это, кажется, был 89-й год, я не помню в какое именно время года. Пришел я, когда уже работали Дмитрий Волчек и Виктор Резунков. Мы все тогда, в общем, были птенцами одной редакции. Был такой самиздатовский журнал «Гласность» под редакцией Сергея Григорьянца, который недавно только освободился, и мы работали журналистами, корреспондентами, редакторами этого издания. Я к тому моменту уже ушел из «Гласности», а ребята продолжали там оставаться. К ним обратился Савик Шустер из Мюнхена с предложением сотрудничать с Радио и, потихонечку, они подтянули меня. В общем, это был период довольно сложный, потому что Свобода еще сохраняла устойчивую репутацию враждебного средства массовой информации, враждебной радиостанции, хотя глушение было снято. Но, тем не менее, ни официальные лица, ни даже просто рядовые журналисты или кто-то еще не горели желанием с нами общаться. Поэтому, когда мы только начинали работать, каждый раз приходилось преодолевать очень значительное сопротивление. Это было характерно для довольно длительного начального периода нашей работы. Я помню эту страшную проблему, когда ты часами обзванивал разных людей (это была такая форма, когда мы выясняли точки зрения на происходящее, скажем, на Съезд народных депутатов СССР, на что-то еще, потому что доступа к текущей правозащитной информации у нас фактически не было), и среди полутора десятка различных чиновников или журналистов находился, наконец, один, кому слово Радиостанция Свобода не разрывало сердце, и он готов был общаться. В общем, это была такая техническая сложность, которая преодолевалась. Но, вместе с тем, работать было легко, потому что это было на волне такого юношеского энтузиазма. Нам казалось, что вот, наконец, появилась возможность открыто обсуждать проблемы в стране, критиковать, что Свобода находится в авангарде этого процесса гласности, далеко опережает все отечественные, советские СМИ (что, на самом деле, так и было), и что у нас есть такой моральный императив – мы несем не только знания о какой-то новой жизни, новых критериях оценки, но и за нами правда. И я вам должен сказать, что энтузиазм этот сметал все преграды, которые казались незначительными тогда, и с которыми я сегодня не знал бы, что делать.
Иван Толстой: Марк Дейч давно уже не работает в Московском бюро. Но элегические воспоминания о тех днях и у него.
Марк Дейч: Сейчас, глядя на студию, на Московское бюро Радио Свобода это трудно себе представить, но тогда первые трое-четверо редакторов Московского бюро, которого тогда еще не существовало, были на полулегальном положении, мы все предавали по телефону, все наши материалы, в том числе и записи с магнитофона. И я очень хорошо помню, какое вызывало мучительно чувство, когда приходилось ждать, потому что связи практически не было или она была очень плохой, и тогда приходилось часами ждать вызова из Мюнхена для того, чтобы записаться. Звонил, как всегда, Волик Рар, бодрым и веселым голосом извещал, что вот он уже звонит. Я спрашивал: «Ну, в чем дело, я уже просто изнемог». Он говорил: «Ну, связи нет, ты же понимаешь. Что мы можем сделать?». Сейчас трудно себе это представить, а тогда было именно так, и это вызывало массу, я бы сказал, неудобств, хотя это, мягко говоря, все было на нервах, информации было очень много, день не проходил без чего-то экстраординарного, каких-то митингов, шествий, уличных эксцессов, приходилось все это передавать вот таким образом. Школа была, правда, хорошая при этом.
Иван Толстой: Труды и дни. 15 лет Московскому бюро свободы. К середине 91-го года сложилась постоянная группа – или как теперь говорят, пул – корреспондентов, обозревающих основной спектр политической и культурной жизни СССР. И тут грянул путч.
Ведущая (Фатима Салказанова): Говорит Радио Свобода. В эфире экстренный выпуск. Как вы знаете, мы только что получили сообщение о том, что советское руководство выступило с заявлением, в котором говорится, что полномочия президента СССР от Михаила Горбачева переходят к вице-президенту Янаеву в связи с невозможностью исполнения обязанностей президента страны Михаилом Горбачевым по состоянию здоровья.
Иван Толстой: Сообщает Михаил Соколов.
Михаил Соколов: Ситуация в Ленинграде позволяет рассчитывать минимум на его нейтралитет. В Питере части ОМОНа, МВД и внутренних войск МВД России верны Ленсовету и Собчаку. Но ситуация около Ленинграда становится опасной. Видимо, руководство КГБ СССР беспокоит то, что в руки руководства Ленсовета могут попасть склады боеприпасов и снаряжения из запаса НЗ Министерства внутренних дел СССР.
В Питер, по нашим сведениям, продвигается Витебская и Псковская дивизии воздушно-десантных войск, находящихся в подчинении КГБ СССР. В колонне около 120-ти средних танков и примерно батальон БТРов. На 5 часов утра колонны находились под Гатчиной, в районе Московского вокзала, в районе Кипени и Черемышино. На киевском и московском шоссе также есть танки и БРТы. На вооружении МВД Ленинграда есть только дорожные машины и стрелковое оружие.
Пока, по мнению специалистов, атака на Белый дом с помощью спецгрупп КГБ невозможна, так как вертолетные части приказ-директиву еще не получили. Кроме того, основные части вертолетчиков не склонны участвовать в подобной операции, особенно на основной базе, в центре боевой подготовки в Торжке, где базируются два вертолетных полка и одна эскадрилья. Бомбово-ракетный удар также не реален, поскольку авиацию боятся задействовать. Никаких пока директив она не получала. Спецназ ГРУ считается КГБ ненадежным, как по причине большого количества афганских ветеранов, симпатизирующих Руцкому, так и по причине давней вражды ГРУ и КГБ и сложных отношений нынешнего руководства ГРУ с маршалом Язовым.
Трудно надеяться и на воздушно-десантные войска. По имеющимся, пока предварительным, данным, генерал-лейтенант Павел Грачев фактически интернирован. Однако именно по его директиве на охрану Белого дома прибыл генерал Лебедь с десантниками. Таким образом, в распоряжении путчистов находится бригада госбезопасности в Кремле, откуда ее выводить, видимо, нельзя и абсолютно небоеспособные воинские части сухопутных войск. В городе действуют части Кантемировской и Таманской дивизии и одна бригада внутренних войск. Однако наиболее идейно выдержанная дивизия имени Дзержинского пока в городе не введена. Неизвестно, какую позицию занимает московский ОМОН.
Иван Толстой: Первый анализ произошедшего. Анатолий Стреляный.
Анатолий Стреляный: Это тот самый военно-коммунистический переворот и начало гражданской войны, о чем мы говорили все эти годы, чего ожидали, и чего, в глубине души, всякий надеялся, что не будет. Надеялись избежать. О военно-коммунистическом перевороте говорит уже состав самой хунты. Янаев – профессиональный кэгебешник с молодых ногтей, председатель Комитета молодежных организаций. Как мы удивлялись, почему Горбачев сделал его вице-президентом и так настаивал на этом. Я помню, как мы удивлялись, что Горбачев его приближает к себе еще до этого. Надежный, исполнительный, не очень далекий человек, матершинник, любил похабные анекдоты. Это все, что могли о нем сказать.
Крючков – само собой. Пуго тоже комментариев не требует. Стародубцев. Вот появление этой фигуры в хунте, в качестве руководителя Крестьянского союза, сразу мне сказало, что это военно-коммунистический переворот. В составе этой хунты, в персональном составе, уже видна эта продуманность, вот эта хитрость большевистская. Вот, мы показываем, что мы не хунта, у нас представитель советского крестьянства, колхозного крестьянства, у нас представитель рабочего класса, промышленности, командиров промышленности, - этих тружеников, этих директоров заводов, замученных горбачевским беспорядком. Все это указывает на большую подготовку и на то, что эти люди пойдут до конца. Предсказывать, чем он кончится, так же трудно, как и трудно было многим предсказывать, чем кончится первый военно-коммунистический переворот 17-го года. Это переворот, и это гражданская война. Гражданская война, я думаю, продлится недолго и не будет очень кровавой, потому что силы неравны, и хунта полна такой решимости, она так ожесточена, так обижена, так затюкана была эти годы, так ждала своего часа, что она не остановится нас полпути, а бросит все силы для того, чтобы очень быстро подавить не только то сопротивление, которое, безусловно, в эти минуты уже начинается, но и саму мысль о сопротивлении у приверженцев демократии, у народа. Все это случилось в тот момент, когда судьба империи действительно повисла на волоске. Я как-то писал, что опасность не в том, что империя распадается, опасность в том, что народ может кинуться ее собирать.
Иван Толстой: Московский репортаж Кати Метелицы.
Катя Метелица: По Калининскому проспекту, в сторону от центра, двигалась колонна из 10-ти БМП – боевых машин пехоты. Это даже более мощные и страшные машины, чем БТРы. Недалеко от пересечения с Садовым кольцом, между зданием СЭВа и американским посольством, на их пути встали баррикады из троллейбусов. Там было довольно большое количество москвичей добровольцев. Началась какая-то страшная каша. Машины БПМ стали двигаться как-то хаотично, беспорядочно, наезжать друг на друга. Потом кто-то из людей, присутствовавших там, набросил на одну из машин кусок брезента, этот кусок закрыл смотровую щель, машина стала двигаться беспорядочно и стала переворачиваться. И она задавила, как потом выяснилось насмерть, двоих людей. В это же примерно время, на другую машину забрался человек. Известно его имя – Владимир Усов. Он попытался влезть в люк, внутрь машины. И солдат, сидевший внутри, застрелил его. Это было страшное зрелище – мертвый уже человек как бы висел на этой машине. И после этого присутствовавшие там люди бросили в эту машину бутылку с зажигательной смесью, она стала гореть и, говорят, что солдат, находившейся внутри, сгорел. Это сведения депутатов присутствовавших там. Там были депутаты Борис Немцов, Анатолий Алексеев, Юрий Лучинский и еще несколько человек. Утром они рассказывали о событиях этой ночи.
Иван Толстой: В прямом эфире, передавая друг другу трубку, московские корреспонденты следили за поворотами истории. У микрофона в мюнхенской студии Савик Шустер.
Савик Шустер: Андрей, я хотел бы несколько подробностей об этой последней новости, о просьбе Бориса Ельцина разрешения лететь в Крым. Можно ли немножко более подробно о политической подоплеке вот именно этой новости, как это все произошло, почему, каким образом, Борис Ельцин знает, что Горбачев может его принять и, главным образом, роль Крючкова во всем этом.
Андрей Бабицкий: Политическая подоплека этого такова. С Крючковым сегодня связывалось российское руководство, и настаивало на том, чтобы Горбачев был возвращен в Москву. Однако Крючков... Вот только сейчас с сессии вернулся Михаил Соколов, у него какое-то чрезвычайно важное сообщение, я передаю ему трубку, Савик.
Михаил Соколов: Алло!.. Только что Борис Ельцин сделал заявление: «Группа авантюристов и членов Комитета в полном составе выехала в аэропорт Внуково». Намерения их еще не известны, как сказал Ельцин, - «мы не знаем, хотят они удрать или еще что-то». Ельцин предложил Аэрофлоту, КГБ России, Министерству обороны России блокировать этих авантюристов в аэропорту Внуково. Это решение было поддержано сессией при одном воздержавшимся. Только что Борис Ельцин получил право отстранить от занимаемых должностей тех председателей городских и областных советов, которые поддержали путчистов. Вот главная новость этого часа.
Савик Шустер: Михаил, в каком составе они поехали в аэропорт Внуково?
Михаил Соколов: Он сказал «в полном составе».
Савик Шустер: То есть, все 8 человек?
Михаил Соколов: Видимо, да.
Савик Шустер: И дальше ничего не известно? Куда они будут направляться?
Михаил Соколов: Нет, абсолютно ничего неизвестно, но, я думаю, что меры будут приняты.
Иван Толстой: Вечером 20-го августа, перед наступлением самой драматической ночи, Михаил Соколов так заканчивал свой репортаж.
Михаил Соколов: Вот моя информация на сегодняшний час. И, видимо, наверное, мы должны вам сказать до свидания, мы не прощаемся, мы будем ждать и, я думаю, что, все-таки, все будут как-то к лучшему в этой стране и в этом мире. Михаил Соколов, программа «В стране и в мире», Москва, Краснопресненская набережная.
Иван Толстой: На следующий день все было кончено. Наступила эйфория победы.
Шансы на открытие полноценного московского представительства станции стали вполне реальными. Прямой эфир 28 августа 1991 года.
Ефим Фиштейн: Вы слушаете Радио Свобода. Вы слушаете информационную программу «В стране и мире». Тема у нас одна. Это сегодняшний день большой страны, все еще именующейся Советский Союз. Все остальное - лишь частное проявление этой общей темы. Добрый вечер, у микрофона Ефим Фиштейн. Президент России Борис Ельцин издал указ. Эка, невидаль, - скажете вы. Тем более, за скучным номером 93. Не торопитесь, такие указы издаются не каждый день. Лучше послушайте Михаила Соколова и Андрея Бабицкого.
Михаил Соколов: Владимир Лукин предложил корреспондентам радио Свобода в Москве Михаилу Соколову и Андрею Бабицкому подготовить проект указа. Что мы и сделали при участии корреспондента Радио Свобода Марка Дейча. Итак, Указ президента Российской Советской Социалистической Республики. Читает Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: О бюро независимой Радиостанции Свобода – Свободная Европа. В связи с обращением дирекции независимой Радиостанции Свобода - Свободная Европа, финансируемой Конгрессом Соединенных Штатов Америки и учитывая ее роль в объективном информировании граждан РСФСР и мировой общественности о ходе демократических процессов в России, событиях страны и мире, деятельности законного руководства РСФСР в период государственного переворота в СССР, постановлю:
1. Разрешать дирекции независимой Радиостанции Свобода - Свободная Европа открыть постоянное бюро в городе Москве с корреспондентскими пунктами на территории РСФСР.
2. Министерству иностранных дел РСФСР предоставить официальную аккредитацию корреспондентам независимой Радиостанции Свобода - Свободная Европа и обеспечить им возможность беспрепятственного осуществления журналистской деятельности на территории РСФСР.
3. Мэру города Москвы выделить помещение для бюро независимой Радиостанции Свобода - Свободная Европа в городе Москве.
4. Министерству печати и массовой информации РСФСР, министерству РСФСР по связи, информатике и космосу обеспечить бюро независимой радиостанции Свобода - Свободная Европа необходимыми каналами связи.
5. Настоящий указ вступает в силу с момента подписания.
Президент РСФСР Борис Ельцин. Москва, Кремль 27 августа 1991 года, номер 93.
Иван Толстой: Первым директором Московского бюро Свободы стала наша лондонская сотрудница Алена Кожевникова. На нее и легли главные тяготы организации представительства.
Алена Кожевникова: Я здесь была совершенно случайно, когда произошли все события в августе. То есть я сидела на том тягаче, который оттаскивал Дзержинского с площади. Все это было очень здорово, я записывала, носилась с магнитофоном, часть их этих материалов прошли по Радио Свобода. В то же время, вернее, вскоре, появился Матусевич. И уже шел разговор, что будем открывать бюро. И я сказала, что хотела бы, когда откроем бюро, приехать сюда работать. Мне даже в голову не приходило, я думала, что такая толпа здесь ринется быть начальником бюро. Мне даже начальник бюро в голову не приходило. Вдруг звонит, в декабре, по-моему, Джин Пэлл. Иди, Алена, ноги в зубы, в посольство, подавай на визу. Через неделю будет большой прием, инаугурация того, что будет Радио Свобода. Я говорю: «Джин, побойтесь бога, меня туда уже 8 лет не пускают, как нежелательное лицо». Он говорит: «Я думаю, что если вы им скажете, что вы новый директор бюро Радио Свобода в Москве, вам визу как-нибудь дадут».
Дали.
Притом, местный гэбешник еще за ворота меня проводил, еще просил меня взять к себе главным администратором. 13 марта я прилетела сюда. Совершенно пусто, недостроенное помещение, там ничего еще не было. И мы вдвоем. У меня не было ничего. Не было блокнотика и карандаша. Просто бросили и все. Если бы я знала, я бы, может, даже смалодушничала и не приехала. Но это тот случай, когда ты не знаешь. И мы с Таней Ивановой вдвоем каждый день приходили, тут мыли. Там историй было, конечно, пока все это строилось. Там же даже электричества не было, телефона не было.
Иван Толстой: Татьяна Иванова, о которой рассказывает Алена Кожевникова, - это бессменный секретарь московского бюро, разделившая все трудности первых месяцев.
Татьяна Павловна, что представляло собой бюро в первый день, когда вы пришли сюда? Какую дверь вы открыли ключом?
Татьяна Иванова: Там не было ключей, там не было дверей, там даже не было окон. Потому что это оказался чердачный этаж. Мы с Аленой Глебовной пришли, нам говорили, что это прелестный особнячок в центре Москвы, только что отреставрированный. Мы пришли туда. Юридически это здание принадлежало журналу «Проблемы теории и практики управления». Естественно, мы пошли к редактору, чтобы он показал нам помещение. Мы поднялись, это оказался чердачный этаж, двери не было, окон практически тоже не было. У нас был шок. Там, почему-то, оставались ведра, мы их перевернули, сели и горько заплакали. На
этих ведрах мы плакали не однажды. А дальше начались какие-то, даже не знаю, как их назвать, организационными работами или какими. Потому что все технические службы находились тогда в Мюнхене, по телефону мы пытались с ними как-то разговаривать, о чем-то спрашивать. Кстати, телефона тоже не было. Поэтому нам, несчастным выделили какой-то старенький аппаратик наши арендодатели, который все время ломался, отключался и прочее. Вот и мы пытались звонить в Мюнхен, там Добрянский был, который нам давал советы. Потом приезжали уже сюда и, потихоньку, это начиналось. Но вообще, шок был страшный.
Иван Толстой: Вы не помните, кто из редакторов первым просунул свой нос в дверь? Из московских авторов.
Татьяна Иванова: Я помню, что был Миша Соколов, Карэн Агамиров, Бабицкий, Дейч… Митя Волчек первый был! Точно, первый был Митя Волчек. Потому что Алена уже с ним была знакома, и она меня познакомила с ним. Только не в дверь просунул, а в проем. Потому что двери потом привозили из Мюнхена и устанавливали. Не забывайте, это был 92-й год, неразбериха и в России происходила. Как что оплачивать, что делать? В редакции, которая, якобы, арендодатели, они в этих делах разбирались так же, как и мы. Потому что де юре они владельцы здания, а де факто были, видимо, совсем другие люди или организация.
Иван Толстой: Какой самый счастливый ваш день в работе бюро за 15 лет?
Татьяна Иванова: Это очень сложный вопрос. Но, наверное, все-таки, как у всех нормальных людей, поскольку какое-то отношение к этому имели, когда первый раз пошел эфир из студии, из будочки. Пожалуй, так.
Иван Толстой: Ни бюро, ни корреспонденты, ни редакторы не работают на радио сами по себе. Их деятельность не возможна без основного человека в студии – звукооператора, режиссера или, по-свободовски – продюсера программы. Звуковое рождение московской редакции стало возможным благодаря таким мастерам, как Наталья Белова и Дмитрий Налитов. А Наташа начала записывать свободовцев еще осенью 91-го.
Наталья Белова: Я работала в Останкино после окончания техникума, где я закончила звукорежиссерское отделение. И работала три года по распределению в Останкино в студии пропаганды. Каждый оператор был закреплен за своей студией. Но по праздникам, будь то 7 ноября или 1 мая, половина служащих отдыхало, и работали только эфирные студии. И мы, продюсеры, так как мы самые молоденькие были, мы работали все праздники. И я попала, уже не помню в какую студию. А нам, когда мы приходили на работу, выдавали такую бумагу, где было написано, с какого по какой час кто нас арендует. И у меня было написано типа: с 3-х до 8-ми арендует Радио Свобода эту студию. И больше никакой работы у меня не было. Это было 7 ноября. И я очень удивилась, думаю, надо же, Радио Свобода! А тогда много радиостанций открывалось, и у меня даже мысль такая шальная мелькнула, что кто-то взял это имя и себе присвоил. И я весь день смотрела телевизор, все наши демонстрации, выступления политиков, а в назначенный срок, очень пунктуально, что меня очень удивило, потому что я тогда была человек не пунктуальный, пришла целая команда во главе с Савиком Шустером. Я не помню, сколько их было человек, было как-то безумно много. Я еще подумала, что надо же, я один оператор и на меня такое количество народа, что я физически не смогу с ними работать. Я думала, что остальные просто свита, потому что Савик сразу выделялся, как человек европейский. Там был Дмитрий Волчек, Андрей Бабицкий, Михаил Соколов, Марк Дейч и Иля Балаханова. Может, кто-то был еще, но я не помню, их, действительно, было очень много. Вдруг они мне говорят, что будут выходить в прямой эфир из этой студии (а я на прямых эфирах не работала - у нас был специальный режиссер, а я только подготовку делала), и нам нужно каждому сделать материал. До эфира оставалось 2 или 3 часа. Это очень маленькое время, чтобы подготовить одному человеку весь эфир. Прибежал начальник (это же платная была коммерческая услуга, Радио Свобода платило за эту студию), второго человека они не выдали, но дали мне вторую студию. И поэтому я работала на две студии. В одной студии у меня переписывались с магнитофона какие-то записи, а во второй я быстро-быстро монтировала. Они стояли рядом и говорили мне, что делать. Для меня это было необычно, потому в Останкино так не работали. Журналист приносил запись, ее расшифровывали, потом он вычеркивал из бумаги, что надо выбросить, а что надо оставить. И уже по этой бумаге мы работали. Так, на слух, никто не работал. Было необычно. Потом, со временем, я поняла, что Свобода только так и работает.
Иван Толстой: Продюсеров поначалу было двое, правда?
Наталья Белова: Профессиональных продюсеров были я и Дима Налитов. Мы вместе работали в Останкино. Просто когда бюро искало продюсеров… Естественно, где искать продюсеров? Или на Радио Россия или в Останкино. Но Радио Россия тогда была молодая организация, и оттуда еще никто не уходил, наоборот, туда шли. А в Останкино была большая текучка кадров и, естественно, как только прошел клич... Но народ немножко боялся. Все-таки, Радио Свобода - это такая диссидентская организация считалась. Многие операторы, которые уже в возрасте были, они, конечно, побоялись... А нам молодым не так страшно было. Тем более, сколько себя помню, у меня отец всегда слушал Радио Свобода. Для меня это не было чем-то крамольным.
Иван Толстой: Какое событие в начале работы Московского бюро вы считаете важнейшим, переломным?
Наталья Белова: Серьезным переломом был, конечно, путч 93 года. Когда Москва вышла в прямой эфир. Тогда события развивались с такой скоростью, их было так много, что невозможно было записывать и передавать материалы в Мюнхен, единственным выходом был прямой эфир из бюро. Это было 3-го в воскресенье мы вышли в прямой эфир, часа в 4 или в 3 дня и закончили вещать в понедельник вечером. Это был переломный момент. И после этого уже можно сказать, что Московское бюро заработало.
Иван Толстой: И этот 31 час сплошного эфира сохранился в нашем архиве. Попробуем вернуться в это время. Дмитрий Волчек к 10-летию событий 93-го собрал воедино наиболее драматичные фрагменты тех программ.
Дмитрий Волчек: Роковой день 3 октября начался с пресс-конференции Александра Руцкого в Белом доме.
Александр Руцкой: Сегодня говорят, что здесь какая-то опасная зона, что отсюда возможны провокации. Я вам однозначно заявляю, что все исключено, нету этого здесь.
Дмитрий Волчек: Митинг "Трудовой России" на Октябрьской площади закончился прорывом блокады Белого дома и штурмом мэрии. Из репортажа Савика Шустера:
Савик Шустер: Октябрьская площадь плотно оцеплена войсками МВД, людей к памятнику Ленину не пускают. Демонстранты оказались лицом к лицу с омоновцами и стали их убеждать в нецелесообразности действий властей. В ход пошли разные аргументы. Аргумент первый: национал-патриотический.
Женский голос в толпе: Русский не примет этого: жидовский: Сион, не примет русский, как бы вы ни били. Всех не перебьешь!
Женский голос: Стоит рожа эта проклятая, прямо не знаю! В каком он чине ходит, этот седой? Вот сказать ему: какого черта! Уводи ребят отсюда!
Мужской голос: Э, полковник!
Женский голос: Убери ребят отсюда! Убери! Весь народ не перебьешь.
Мужской голос: Да не надо их возбуждать: они же сейчас бить начнут.
Женский голос: Ну, и пусть бьют. А я вот не боюсь. Пусть бьют. Я тридцать лет преподавателем проработала, я теперь уже ничего не боюсь. Я все отдала государству:
Мужской голос: Вам детей еще учить...
Женский голос: ... все отдала государству.
Мужской голос: Берегите себя. Они пройдут, через три дня их не будет уже.
Женский голос: Все отдала.
Савик Шустер: Аргумент второй: социально-экономический.
Мужской голос из толпы: Вы посмотрите, что такое приватизация! Кто скупает предприятия? Ты, что ли, получивший один ваучер?
Другой голос из толпы: Пять процентов богатые, 95 - быдло, в хомуты одетые.
Мужской голос: Так оно и есть.
Другой голос из толпы: А между ними один процент прослойки - милиция.
Савик Шустер: Аргумент третий: экзистенциально-исторический.
Мужской голос: В Новочеркасске, знаете, при Сталине, так там перед строем вышел полковник, когда ему приказали стрелять по толпе, и просто застрелился.
Другой голос: Стреляться не надо, надо просто перейти на сторону народа.
Савик Шустер: Вдруг со стороны Якиманки раздался топот демонстрации. Она шла безмолвно. Милиция не сопротивлялась. И толпа с площади свернула на Садовое кольцо. В центре площади нервно крутил между пальцами сигарету растерянный лидер Фронта Национального спасения Илья Константинов.
Илья Константинов: Дайте спичку. Я опоздал, они уже обогнали. Что я, как заяц, побегу сейчас? Ну, я не знаю, я колонну направил туда, она пошла обратно. Всё, вся работа пошла насмарку.
Савик Шустер: Несколько человек выскочили на кольцо и остановили движение. При виде демонстрантов автомобили разворачивались и спешно отъезжали. Колонна шла на Крымский мост. На солнце заблестели щиты ОМОНа. Шеренга милиции загородила проход к мосту. Раздались крики, глухие звуки ударов, в воду полетели щиты и шлемы. По ступенькам на набережную стали носить раненых милиционеров. Я подошел к группе раненых.
Мужской голос: Вы сами видели: первыми начали они. Нам был приказ только остановить. Извините, на мне погоны, я давал присягу. Ну, что делают! Когда мы били дубинками? Извините, первыми кто начал?
Мужской голос: Мы схватили мужика, который кидал в ОМОН бутылку. У него милицейская рация вот здесь была. Он на меня дыхнул: чистый алкоголь, извините.
Савик Шустер: Демонстранты, воодушевленные начальным успехом, двинулись в сторону Смоленской площади. В ход пошли водометы и газ. Но сопротивление ОМОНа серьезным назвать нельзя: не было маневра отчленения и разгрома головной, самой разъяренной части демонстрации, толпа захватила водометы.
Голос Савика Шустера из толпы (магнитофонная пленка): Окровавленные люди, избиты те, кто бросали воду. Водитель водомета избит, вытирает кровь с рук. Кровь течет повсюду.
Мужской пожилой голос из толпы: Жечь машину надо, жечь машину!
Голос юноши: Не надо, там человек.
Голоса: Вперед, вперед! Давай вперед! А-а!
Савик Шустер: Молоденькие милиционеры тряслись от страха. Оправданно.
Голос Савика Шустера из толпы (магнитофонная пленка): Грузовики солдат захвачены демонстрантами. В автобусах милиционеры защищаются, чем могут. Щитами, чем могут. Автобус захвачен. Вот они, защищаются сиденьями. Их могут разорвать на куски, это совершенно понятно.
Крики в толпе: К Белому Дому! К Белому Дому!
Савик Шустер: Толпа пошла к Белому Дому беспрепятственно.
Дмитрий Волчек: Александр Руцкой вышел на балкон в белом бронежилете и призвал к штурму мэрии и телецентра Останкино.
Александр Руцкой: Те, кто еще имеет силу в руках, прошу стариков и женщин не участвовать в этой операции, сейчас построиться, сформировать отряд, захватить мэрию и дальше идти на захват Останкина!
Крики из толпы: Ура-а-а!
Александр Руцкой: Победа будет за нами! Не сомневайтесь, что эти подонки будут сидеть на скамье подсудимых!
Толпа: Вся власть советам! Вся власть!
Иван Толстой: После расстрела Белого дома и нападения на Грозный Андрей Бабицкий отказался от президентской награды.
Андрей Бабицкий: Когда началась первая чеченская война, это 94-й год - начало 95-го, я предпринял попытку отослать эту медаль, но не правильно указал адрес. Я написал: «Наградной отдел Кремля». Потом мне сказали, что просто такого не существует, он как-то по-другому называется. Потом мне, через месяц-полтора, пришла бандероль обратно, и я просто взял и подарил и эту медаль, и книжечку от нее какому-то знакомому нумизмату.
Я, в общем, в истории ельцинской России два эпизода считал и позорными, и абсолютно преступными - расстрел Белого дома и начало войны в Чечне. Абсолютно не согласен был с действиями предпринимаемыми властью, я считал, что это убийство. Это понятно, награда от этой власти могла бы быть возвращена, и это было бы знаком протеста.
Иван Толстой: Так это начиналось, так молодые журналисты Свободы разворачивались лицом к событиям своей страны. Среди самых первых свободовских корреспондентов была Иля Балаханова. Оглядываясь назад.
Иля Балаханова: Я не могу сказать, что были какие-то у меня драматические события. Они, скорее, были в стране в этот период в большей степени. И, в этом смысле, в жизни каждого из нас. Потому что тот пул корреспондентов, который начал работать еще до возникновения Московского бюро, - это были люди, я не побоюсь этого сказать, которые пришли туда не за карьерой, они пришли туда потому, что это было то самое место, где можно было говорить, потому что Голос Америки -это было очень официозно, а Радио Свобода давало такую возможность. Поэтому эмоционально для меня всегда было странно, уже, когда появилось бюро, и внутреннюю драму я в связи с этим переживала, когда в стране происходили некие события, и казалось, что поскольку Свобода - это был образ жизни, казалось, что вот это должно захватить всех и каждого. Что в каждом доме, каждый человек, каждый прохожий на улице, в обрывках фраз, в разговорах людей между собой ты должен слышать только это и ничего, кроме этого, – ввели войска в Чечню, Белый дом. Но, вдруг, выходя куда-то во время событий 93-го года на соседнюю улицу за пирожком на обед, ты с ужасом обнаруживал, что люди идут и живут своей жизнью. Вот тогда казалось, что с ужасом. Сейчас, я думаю, что какое это счастье, значит, мы все очень здоровые были уже тогда, у нас все было хорошо с психикой, то есть не все были сумасшедшие, люди жили своей жизнью и не стремились гибнуть на баррикадах. Мне теперь кажется, что в этом смысле в нашей стране произошел тот самый скачок, когда для определенной части населения события политической жизни перестали быть такими значимыми, как был некогда транслируемый прямой эфир заседания Верховного Совета, и все подключались к телевизорам на этот эфир. И я смею сказать, что все, кто работали на Радио Свобода тогда, в общем, причастны к тому, что вот эти изменения в стране случились.
Иван Толстой: 15 лет истории иногда кажутся как одно мгновение. Особенно, если послушать Михаила Соколова.
Михаил Соколов: Так получилось, что на Свободе я работаю с декабря 90-го года, когда Вадим Белоцерковский пригласил меня в Мюнхен, а Савик Шустер, увидев в коридоре, затащил в студию программы «В стране и в мире». После этого была веселая весна 1991 года. Забавно было, когда в Кремль, на телефон фойе зала заседания Верховного Совета СССР, мне звонили из Мюнхена. На августовский путч ГКЧП я успел из отпуска, и с утра 19-го мы с Андреем Бабицким вещали из Белого дома, из кабинета депутата Сергея Юшенкова. Помнится ельцинский бункер, беготня по коридорам, автоматчики, залегшие у окон, пулемет-натурель у входа в кабинет Александра Руцкого, ликование толпы, победа. Борис Ельцин, дающий нам эксклюзивное интервью и благодарящий Радио Свобода за поддержку. Указ о легализации Радио Свобода в России был написан мной, в эйфории, после этого разговора с Ельциным. Андрей Бабицкий одобрил мой текст, а Марк Дейч сказал, что требования предоставить еще и частоту для вещания - это уже слишком. Мы этот пункт вычеркнули, и оказалось, что это была серьезная ошибка. Я помню, что тогда я бегал по зданию Верховного Совета РСФСР и собирал подписи. Текст визировали Владимир Лукин, Геннадий Бурбулис, Сергей Шахрай, Олег Румянцев, и через неделю президентский указ вышел. В каком-то неприметном кабинете Белого дома мне выдали экземпляр с автографом Бориса Ельцина под фиолетовой печатью. Отменил этот указ друг свободы Владимир Путин. Со времени указа формально можно начать отсчет истории Московского бюро Радио Свобода, хотя реально оно, в виде группы моих коллег - это были Дмитрий Волчек, Андрей Бабицкий, Карэн Агамиров и Марк Дейч - появилось года на два раньше. Для меня вехи нашей истории, когда московская команда была на высоте, - это репортажи со Съездов народных депутатов России, кризис 93-го года, события двух чеченских войн, экономический крах 98-го, постоянное освещение федеральных и региональных выборов и, главное – поддержка свободного слова в постепенно изживающей право на правду путинской России.
