А так ли уж правы те, кто утверждает, будто Путин преисполнился мести собственному народу за стояние на Болотной и Сахарова, за зачищенную Москву в день инаугурации, за антивоенные марши после захвата Крыма? Первым публичным испугом и, как следствие, тщетой об отмщении стала дата 12 августа 2000 года. В ту субботу мы еще не знали, что в Баренцевом море затонул атомный ракетоносец "Курск".

Лишь в воскресенье из Североморска стали просачиваться первые слухи о потерянной подлодке. В понедельник, 14-го, они оформились в субтильный пресс-релиз Главкомата ВМФ о том, что во время учений Северного флота "Курск" не вышел на связь и в районе маневров ведется поисковая операция. Все, что было потом, вошло в диссертации, тома уголовных дел, журналистские манускрипты, книжки и брошюры экспертов, свидетелей и очевидцев. И только двух самых важных и, возможно, самых правдивых свидетельств мы не узнаем никогда: адмиральских мемуаров и путинских страхов.

Память этих персонажей сублимировалась в узел лжи, явив миру такой обет молчания, на который не способны и соловецкие отшельники. В этот тугой узел завязаны трусость, безответственность, некомпетентность властей, алчность чиновников и бессовестность журналистов. Не зря теперь, когда российские телеканалы ведут необъявленную войну с Украиной, все чаще вспоминается "Курск". А вернее все, что так или иначе происходило вокруг его гибели.

Информацию в первые пару недель удавалось добывать в прямом смысле по слогам, штаб Северного флота занял глухую оборону, начальник его пресс-службы Владимир Навроцкий отделывался официальными сводками, из которых следовало ровно то, что ничего не следовало. Но в то вегетарианское время все же не принято было докладывать прессе новости от руководства флота, которые с легкостью опровергались… руководством флота. Ну, а когда начальники поняли, что большая часть репортеров подобные методы игнорирует, они и вовсе сделали попытку перестать врать.

К тому моменту многим из нас удалось наладить собственные каналы связи, и потому правдивость адмиралов на полном серьезе считалась вторичной. Наши новости были свежее как минимум на несколько часов. Неожиданно для многих наши рискованные мытарства, нередко сопряженные с вероятностью попасть в лапы североморских контрразведчиков, могли закончиться: по Мурманску разнесся слух, что на борту тяжелого атомного ракетного крейсера "Петр Великий" разворачивается корпункт ВГТРК "Россия" во главе с шефом службы информации канала Аркадием Мамонтовым. И хотя к приходу Путина во власть "Россия" окончательно выродилась в площадную деваху, все же сохранялся соблазн верить в профессионализм Мамонтова, за чьей спиной пока еще маячила школа киселевского НТВ. Но уже первый репортаж с борта ракетоносца поставил крест на наших ожиданиях знать хоть какие-то детали катастрофы, не отфильтрованные военной цензурой.

Стоящий под баренцевым солнцем Мамонтов нес сущую ахинею об аварийном буе, якобы отстреленном системой безопасности неназываемой американской субмарины. По Мамонтову получалось, что американец столкнулся с "Курском" и стал причиной гибели российской лодки. Пусть так: эта версия до сих пор тревожит умы наших "патриотов", а иные западные "эксперты" придают ей голливудский глянец. Но вот вопрос: какими источниками довольствовался глава информационной службы второго российского телеканала, когда докладывал миру о плавающем в пределах видимости бело-зеленом буе? Опустим, что аварийные буи на американских субмаринах имеют желто-оранжевый цвет. Опустим также и то, что позже моряки с "Петра Великого" рассказывали, как ржавый буй был идентифицирован по номерам и оказался речным, приплывшим на беломорском хвосте Гольфстрима из Северной Двины. Такие географические карамболи в северных морях случаются довольно часто. Однако журналист Мамонтов, с восторгом выдавая собственную фантазию за правду, всякий раз ссылался на членов экипажа "Петра". И ни разу в кадре не мелькнуло хотя бы лицо "источника", притом что репортер имел безоговорочный доступ к членам экипажа.

Все это частности, но ведь профессия и складывается из мелочей. Сейчас, когда Мамонтов подвергает "анализу" телеподделки репортеров родного канала, посвященные Донбассу, можно точно сказать, с какого момента в России стала исчезать журналистика. Впрочем, ее конвульсии начались чуть раньше, но окончательно оформились в летальный исход, благодаря Аркадию Мамонтову времен АПЛ "Курск". Справедливости ради надо отметить, что командир крейсера, контр-адмирал Владимир Касатонов оперативно исправил конфуз, и отныне Мамонтов передавал с борта ТАРК лишь сводки о погоде и волнении моря в районе операции по спасению подводников. Но и тут умудрялся путать реальность с официальной точкой зрения. Особенно хорошо ему удавались фокусы со штормовым морем, когда за его спиной в кадре блистал безмятежный штиль.

"Спокойное море не воспитало ни одного хорошего моряка", – любят говорить на флоте. В нашем случае оно отдохнуло и на репортере. Но зато сделало его начальником крупнейшей федеральной сливной ямы, вступать в которую приличным людям не рекомендовано. Приличным людям вообще не рекомендовано ничего, что имеет связь с Кремлем и его верным "большим братом". В некотором смысле это стало банальностью, но банальность часто граничит с истиной, если это не касается искусства и вина.

Поскольку телевидение эпохи Путина к искусству не имеет никакого отношения, банальность может быть прощена. Нынешний Путин тоже банальность. Но 14 лет назад внезапное исчезновение главы государства в момент, когда вся мировая пресса вынесла слово "Kursk" в заголовки новостей, это затворничество не казалось тривиальным. Мы все еще рефлексировали на простынях ельцинской эпохи, когда первые лица страны, часто плохо или комично, но все же реагировали на вызовы судьбы. Многодневное затворничество еще не стало практикой, и нам не сразу пришло в голову, что за паузами скрываются не мозговые штурмы институций, в тишине обеспечивающих путинские рейтинги, а растерянность и страх. А пока адмиралы сбивались с ног в поисках стройных версий гибели "Курска". Предлагались столкновения с американскими подлодками, неопознанными плавающими объектами, минами времен Второй мировой войны, неудачные маневры во время "заныривания" и с десяток прочих гипотез – одна экзотичней другой.

Адмиралы врали, впрочем, весело, потому первая неделя так и не состоявшейся операции по спасению моряков 9-го отсека казалась балаганом. К моменту появления Путина из сочинского заточения спасать оказалось некого. Тогда-то и было вброшено в эфир сакраментальное: "Она утонула". С той поры я стал считать, что этот ответ – лучший из тех, которые ему приходилось давать. По крайней мере он отвечает его представлениям о порядке вещей. Этот ответ с равной степенью можно отнести как к "Курску", так и к Беслану, "Норд-Осту", Украине или даже России. Он настолько универсален, что применим ко всему, что должно являться зоной его ответственности, но в действительности не касается сугубо интимных практик, посягнув на которые мы всю оставшуюся жизнь обречены "пыль глотать". Если когда-нибудь на вопрос, что стало с российским телевидением эпохи Мамонтова, Киселева и Соловьева, Путин ответит: оно утонуло, – мы не станем возражать против этого очевидного факта. В конце концов, никто же не спорит, что "Курск" и в самом деле утонул.

Андрей Королев – журналист. В 2000 году – корреспондент Радио Свобода в Мурманске