"Вот так! Прощайте сумочки…" – написала на днях моя подруга в Facebook, сославшись на рецензию на книгу скончавшегося в прошлом году в Париже американского писателя Хэла Вона о Коко Шанель "В постели с врагом". Рецензия это старая. Книга три года как издана и переведена в том числе на русский. Биография автора, кстати, вполне конкурирует с биографией его героини. В том смысле, что о разведке он тоже явно знал не понаслышке. Так или иначе, именно он первым назвал агентурный номер Коко в абвере – F 7124.

Поскольку я непростительно пропустила и книгу, и рецензии, то, спасибо подруге, для меня вся эта история оказалась новой. То есть новым оказался факт: реальное доказательство сотрудничества Шанель с нацистами. На сумочки мне плевать, но вот сижу и смотрю на флакон духов Chanel №5, которыми пользуюсь много лет. Уверяю вас, женщины нечасто верны одной марке духов (я также пользуюсь духами Cocо, изобретением середины 1980-х годов, хотя что это меняет). Нет-нет, я знаю все перипетии вокруг духов "Шанель", но для меня это все же скорее была история бизнес-тяжбы, которая длилась всю войну и которую Шанель проиграла своему компаньону Вертеймеру, спасшемуся от нацистов в Америке, на максимально выгодных для нее условиях.

Разумеется, есть бренды, обремененные историей сотрудничества с нацистами. Но как-то безотносительно, если честно, к их истории они меня не очень интересовали. Я никогда не стремилась купить машину "Фольксваген", у меня нет одежды "Хьюго Босс". Я столкнулась с тем, что история догоняет, вот прямо так, посреди парижской улицы и в самый неожиданной ситуации, когда решила забежать в оптику "Лиссак" за контактными линзами. И тут моя французская подруга, обладательница также израильского гражданства, решительным жестом меня остановила: "Мы купим тебе линзы в другой оптике". Я удивленно на нее посмотрела. "Во время оккупации эта компания вывесила плакат "У Лиссака нет Исаака". Уверяю тебя, линзы есть и в других магазинах".

Должна признаться, что сей слоган, удивительный по мерзости и пошлости, произвел на меня такое впечатление, что всякое желание зайти к Лиссаку у меня отшибло – видимо, навсегда. Коко Шанель мне всегда импонировала неуемной энергией в жизни и простотой линий в дизайне. Ну да, роман с немецким аристократом в оккупированном Париже, обвинения в коллаборационизме, встречи с высокопоставленными нацистами… То ли так, то ли не совсем так, ведь формально она не была осуждена. Меняет ли что-то тот факт, что она была фашистской шпионкой с кодовым именем Вестминстер? В смысле меняет ли это достоверное теперь знание что-то для меня, пользующейся маркой "Шанель" в XXI веке, через 40 с лишним лет после смерти Коко? Стоит ли отказываться от духов, одежды, шарфиков и сумок, которые уже многие десятилетия создают и производят люди, точно не имевшие никаких отношений с нацистами? Наказуем ли бренд, сохранивший запятнанное имя великой создательницы?

Знакомый историк, позвонивший как раз в то время, когда я писала эту колонку, в ответ на мои многочисленные вопросы скорее морального-этического свойства задал совершенно академический вопрос: "Она была агентом абвера или гестапо?" И услышав, что она работала на абвер, включил мрачноватую усмешку: "Ну абвер – это все же военная разведка, созданная еще до прихода Гитлера к власти. И не очень эффективная, кстати. К тому же ее начальник адмирал Канарис, как ты помнишь, был казнен Гитлером по обвинению в государственной измене". Ну да, а потом в 1944-м абвер расформировали и агентуру передали в СС тоже не самому надежному нацисту Шелленбергу, который упомянул Шанель в своих показаниях в трибунале. Как и она, Шелленберг жил (после освобождения) какое-то время в Швейцарии.

Не уверена, что все эти вопросы интересовали бы меня, если бы я не оказалась волею судьбы во Франции. Та война здесь присутствует не только табличками, напоминающими о преступлениях вишистов и количестве евреев, отправленных в лагеря. Это не первая страна в моей жизни, которая оказалась в годы Второй мировой под нацистской оккупацией. Я жила несколько лет в Праге. Но там после фашистов были Советы, которые ухитрились из освободителей превратиться в оккупантов. Но Франция стала первой страной, где я поняла и почувствовала, как близко и незабываемо то, что так хочется забыть.

Коллаборационизм – это здешняя травма, которую волей-неволей переживаю и я, когда, например, читаю в дневнике любимого Кокто: "В Гитлере мы имеем поэта, которого не дано понять монотонным людям". История не отпускает своих героев и антигероев ни через 40 лет, ни через 100, ни через века. Вообще-то об этом хорошо бы помнить всем. Жизнь не заканчивается для некоторых после даты смерти. И самое парадоксальное и неожиданное, когда эта продленная линия жизни дотягивается вдруг до тебя и предлагает в ином веке и ином времени делать выбор, о котором ты и не помышлял. Это какая-то time mashine. Путешествие в прошлое с ароматом "Шанель", которому я вынесу или не вынесу мой личный приговор, не имеющий уже никакого значения ни для кого, кроме меня самой.

У каждой страны свои исторические травмы, нам ли в России этого не знать? Но мы обладаем фантастической способностью накладывать одну травму на другую или искать излечения в реванше. Плохой метод, не работает. В подвале Музея полиции Парижа в коробках хранится картотека, где имена тех, кто сотрудничал с нацистами во время оккупации Франции. Эти документы ждут своего часа 75 лет, начиная с 1940 года. Там неведомые и известные имена. В будущем году французы начнут выкладывать эти документы в интернет и будут это делать на протяжении четырех лет. Правда о себе – лучший способ преодолеть травму и упокоиться, оставив теням их рай или ад.

Наталья Геворкян – журналист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции