До выборов в Московскую городскую думу остается две недели. Это мероприятие уже сейчас не вселяет надежд: подавляющее большинство оппозиционных кандидатов, имеющих шансы на победу, не были зарегистрированы под различными предлогами. В большинстве округов выборы будут неконкурентными. Перед гражданским обществом встает вопрос: следует ли в этих условиях тратить ресурсы на наблюдение? Ниже – рассказ о неконкурентных выборах, прошедших недавно и совсем недалеко от Москвы.

Мне понадобилось две минуты, чтобы из Москвы попасть в Реутов – ровно столько едет электричка от станции метро "Новогиреево". В семь утра рядом с платформой я встречаюсь с координатором от проекта "Гражданин Наблюдатель", получаю бумагу, гласящую, что я назначен членом избирательной комиссии с правом совещательного голоса (ПСГ), уточняю адрес своего участка и, сверяясь с картой, прикидываю, как туда доехать. Реутов – небольшой город, и я решаю, что проще всего добираться на самокате, не связываясь с общественным транспортом. Через 15 минут я уже в дверях школы №7, где расположено целых три избирательных участка. Один из них мой. Выборы начинаются.

– Здравствуйте, я ваш пээсгэшник! – радостно сообщаю я комиссии.

– От кого? – спрашивает секретарь.

Тут я понимаю, что Штирлиц бы из меня не вышел – я даже забыл посмотреть, какого кандидата представляю. Впрочем, для независимого наблюдателя это не имеет большого значения. Молча протягиваю свои документы. Их принимают, но говорят, что зарегистрируют чуть позже, поскольку уже пора готовиться к открытию участка.

Происходит стандартный ритуал – наблюдателям демонстрируют пустые урны и опечатывают их. Две из трех стационарных урн прозрачны, и мы решаем их не вскрывать, третья довольно сильно затемнена. Мне предлагают заглянуть в щель и убедиться – урна пустая, что я и делаю. Других желающих проверять нет, несмотря на толпу наблюдателей и ПСГ. "Мы вам доверяем", – говорят мне. Как потом станет ясно, это "доверие" совсем не случайно, хотя вряд ли оно действительно относится ко мне.

После опечатывания урн мы переходим ко второму этапу – обработка досрочного голосования.

В течение недели до сегодняшнего дня все желающие могли прийти в городскую избирательную комиссию и (отстояв там очередь) проголосовать досрочно. Это хорошо забытая старая новелла избирательного законодательства – несколько лет назад от такой возможности отказались, но весной этого года Конституционный суд решил, что отсутствие досрочного голосования нарушает конституционное право граждан избирать, и его вернули. Дополнительная процедура – дополнительная возможность для фальсификаций, и мы относимся к ней с некоторой профессиональной подозрительностью.

При досрочном голосовании бюллетени упаковываются в конверты и хранятся до дня выборов, после чего на участке конверты вскрываются, на оборотной стороне бюллетеней ставится печать и они опускаются в стационарные урны. У нас много "досрочников", целых 40 человек, и процесс затягивается. Для избирателей участок открывается с некоторой задержкой. Впрочем, и толп желающих проголосовать ровно в 8 утра тоже не наблюдается, хотя какой-то народ уже есть.

Сразу после начала голосования я выбираю наугад одну из книг со списками избирателей и прошу сидящую с ней сотрудницу (члена комиссии с правом решающего голоса) показать мне эту книгу.

– Только с разрешения председателя, – настороженно отвечает сотрудница. Председатель говорит: я могу ознакомиться с книгой "визуально", проверить, как она сброшюрована и опечатана, но не могу ее трогать и листать сам. Вообще говоря, это неверно: я не наблюдатель, а член комиссии (хоть и с правом совещательного голоса), и мои права почти такие же, как у "настоящих" членов (только выдавать бюллетени не могу и голосовать на заседаниях), но эта ясная норма закона воспринимается в комиссиях с большим трудом. Сходимся на том, что книги мне полистают члены комиссии сами, а я посмотрю.

Просматриваю книгу, подозрительных отметок (свидетельствующих о вероятных "каруселях") не замечаю, но и обязательных отметок "проголосовал досрочно" тоже. Иду к председателю и напоминаю, что эти отметки по закону нужно было внести еще день назад, чтобы избежать ситуации, когда избиратель, проголосовавший досрочно, попробует сделать это еще раз уже в день выборов. Председатель соглашается и идет проставлять эти отметки. Меня тем временем наконец вносят в реестр лиц, присутствующих на участке (под каким-то довольно внушительным номером – здесь много наблюдателей и других пээсгэшников) и даже выдают удостоверение члена комиссии.

Вы не имеете права!

Подождав немного, я решаю посмотреть еще одну книгу. Честно говоря, всегда стесняюсь просить о чем-либо членов комиссии (меня не покидает ощущение, что я мешаю людям работать), лишь наблюдательский долг заставляет меня это делать. Мы пролистываем книгу до 16-й страницы, и тут передо мной появляется товарищ в форме сотрудника полиции и просит меня переместиться в ту часть участка, на которой написано "наблюдатели". Отвлекаясь от книги, я первым делом прошу сотрудника полиции представиться – он обязан это сделать согласно закону "О полиции".

– Это обязательно? – уточняет человек в форме.

– Да, обязательно, – спокойно говорю я.

Он представляется, я записываю его фамилию, имя, отчество на бумажку. Туда же переписываю номер жетона – на всякий случай, после чего показываю свое удостоверение, паспорт и возвращаюсь к книге. Складывается впечатление, что я своими действиями "сбил программу" полицейского, и он забыл, что пришел меня отсюда увести – вместо этого запустилась программа "проверить документы", потом она успешно завершилась, и он теперь ничего не может сделать, кроме как уйти. Пока поле битвы осталось за мной, да и битвы еще никакой не было, но уже понятно, что это лишь первый звоночек.

Я активно интересуюсь выборами с 2012 года – дважды был наблюдателем в Москве, один раз – в подмосковном Жуковском и один раз на выборах президента Украины, в составе международной миссии. Из разговоров с более активными коллегами-наблюдателями знаю, что выборы сильно различаются от региона к региону. В Москве после Болотной площади стараются не допускать заметных фальсификаций, используя для достижения нужного результата административный ресурс либо попросту снимая конкурентов заранее по формальным основаниям или, на худой конец, с помощью Следственного комитета. Но уже в области ситуация кардинально отличается. Тем и интересны выборы в Реутове – формально это область, но Москва очень уж близко.

Закончив с книгой, я пытаюсь придумать хорошую позицию для наблюдения. Участок сильно вытянут – он расположен в коридоре школы – и совсем уж удачного места, из которого были бы видны действия всех членов комиссии, урны и кабинки для голосования, нет. Самым плохим вариантом кажется место напротив урн, и я встаю туда. Но спустя несколько секунд какая-то женщина начинает требовать, чтобы я вернулся в самый конец участка – там, где написано "место для наблюдателей", и куда меня пытался отвести полицейский.

– Вы смотрели книги второй раз, не имеете права этого делать! – уверенно заявляет женщина. Разумеется, никаких ссылок на закон она не приводит, да и не могла бы привести, потому что в законе сказано прямо обратное. Но, кажется, закон тут вообще является довольно эфемерным понятием, и мои аргументы на эту тему не имеют никакого эффекта. Прошу женщину представиться.

– Колобанова Людмила Иосифовна! Я наблюдатель от главы города. И если вы не знаете, кто я, то вы точно не живете в Реутове!

С последним тезисом мне остается лишь согласиться. Мысленно отмечаю про себя, что главу города мы вообще-то сейчас только выбираем, но от главы – значит, от главы. В этот момент уже ясно, что спорить по мелочам бессмысленно.

Мимо проходит председатель комиссии и, обратив внимание на нашу перепалку, просит меня "не ссориться". Дескать, посидите немножко на месте для наблюдателей, потом пройдете куда вам надо, посмотрите. Кажется, ее позиция вполне нейтральна – по-человечески она вызывает у меня некоторую симпатию. Лишь позже, анализируя ситуацию, я понимаю, что нейтралитетом здесь и не пахнет, а миролюбивый тон напоминает манипуляцию – почему-то просьба "не ссориться" была обращена лишь ко мне.

Три богатыря

Перемещаюсь за кабинки, еще дальше от "места для наблюдения". Стою и молча смотрю на членов комиссии – мне важно убедиться, что никто не вносит в книги никаких данных избирателей, поскольку это может свидетельствовать о попытке организации "вброса". Через несколько минут ко мне подходят двое мужчин лет сорока и просят переместиться все в тот же угол, в котором я не хочу стоять. Тут я почему-то вспоминаю, что координатор говорил о возможных драках – это все-таки Подмосковье, а не Москва. Достаю телефон и начинаю вести видеофиксацию. Подходит еще один мужчина. Наш разговор не отличается разнообразием.

– Пройди!

– На каком основании? Мне здесь удобно.

– Пройди!

– На каком основании?

– Оттуда тоже можно наблюдать.

– Мне здесь удобно.

– Пройди!

– На каком основании?

– Не пройдешь? Мы сейчас тебя выведем.

– Не пройду. Почему я должен куда-то идти?

– Потому что. Ты провоцируешь?

– Нет, я никого не провоцирую.

– На конфликт идешь. Пройди!

– Не пойду.

​

Спустя десять минут мужчины, так и отказавшиеся представиться, уходят, а я остаюсь стоять на месте. Женщинам в комиссии не нравится, что я вел съемку, поскольку они не хотят попасть в кадр. "Раз вы так хорошо знаете законы, то должны знать, что не имеете права нас снимать без нашего согласия", – говорит одна из них. Проблема в том, что я действительно неплохо знаю законы, и там ничего такого не написано. Впрочем, пускаться сейчас в дискуссию на эту тему я не хочу. Мне уже понятно, что тучи сгущаются.

Жалоба против жалобы

Я слышу, что кто-то называет мою фамилию, а также обрывки фраз: "он говорит, что выведет его, если получит распоряжение председателя" – это, видимо, про сотрудника полиции. Пытаюсь выяснить, кто те мужчины, которые пытались меня уговорить уйти. Никто почему-то не в курсе. Людмила Иосифовна пишет какую-то бумагу – явно жалобу на меня, чтобы ей было проще, демонстрирую удостоверение и помогаю переписать свои данные.

Попутно соображаю, что надо бы действовать и самому, и пишу жалобу об ограничении в перемещении со стороны Колобановой и неустановленных лиц. В ходе обсуждения всех этих процессов на участке действует телевизионная группа – снимает сюжет: обворожительная репортерша выполняет гражданский долг, опуская бюллетень прямо перед камерой, а потом с легкой улыбкой отмечает, что это заняло у нее лишь несколько минут. С первой попытки не получается и оператор просит еще один дубль, потом еще один. Назревающий и видимый невооруженным взглядом скандал на участке этих журналистов явно не интересует. Никого из комиссии, в свою очередь, не интересует тот факт, что журналисты снимают не там, "где положено". И даже госпожу Колобанову это не интересует – она пишет жалобу на меня.

Наши две жалобы ложатся на стол секретарю практически одновременно, и секретарь неторопливо вписывает их в реестр. Это довольно позитивный знак – зачастую комиссии в принципе отказываются принимать жалобы у наблюдателей. Я на всякий случай отзваниваюсь на горячую линию "Голоса" и громко (чтобы все слышали) сообщаю о том, что меня того гляди удалят. После чего ситуация на какое-то время замирает.

Это самое лучшее, что есть в нашей работе: даже если ты единственный независимый наблюдатель на участке, ты все равно знаешь, что не один – достаточно набрать номер колл-центра и услышать знакомый голос кого-то из коллег.

Председатель комиссии с материнскими нотками в голосе предлагает мне талончик на питание – пойти позавтракать. Но я решаю остаться на участке, пока меня не удалили. На крайний случай у меня в рюкзаке есть четыре шоколадки, два йогурта и три бутерброда с сыром. Я ведь уже опытный наблюдатель.

Наконец, председатель созывает тех членов комиссии, которые не ушли на обед, и предлагает рассмотреть две жалобы. Выясняется, что три богатыря, оказавшиеся, как и я, членами комиссии с правом совещательного голоса, жаловались на то, что я – сюрприз! – веду съемку в неположенном месте, и на этом основании просили меня удалить с участка. Этот факт удивителен не только потому, что в законе ничего не сказано про "положенное" место для съемки (равно как и о том, что член комиссии может быть удален), но и потому, что я, конечно, не вел никакой съемки до того момента, как ко мне подошли эти товарищи. Итог рассмотрения: мою жалобу оставить без удовлетворения (комиссия почему-то согласна, что вести съемку мне нельзя, а раз я вел съемку, то можно было пытаться меня удалить), а жалобу моих оппонентов удовлетворить частично – вынести мне устное предупреждение. Мне остается лишь потребовать копии всех жалоб и решений на случай дальнейшего оспаривания.

Электоральные будни

Вообще-то выборы – дико скучная вещь, особенно если (вдруг) проходят без нарушений. Когда на предыдущих выборах я регистрировался в качестве представителя СМИ (один из статусов, позволяющий находиться на участке), а меня в комиссии спрашивали, собираюсь ли я что-то писать, я обычно отвечал: комиссия очень не заинтересована в том, чтобы я что-то написал, – потому что, когда все по закону, писать не о чем.

И вот после бодренького начала трудового дня потянулись долгие часы ожидания, когда не происходило ничего особо интересного. Я лениво читал ленты Facebook и Twitter, где коллеги сообщали о различных технических ошибках и нарушениях в работе комиссий – незаполненные реестры выездного голосования, слишком большое количество ящиков для выездного голосования, досрочно заполненная увеличенная форма протокола и прочие тонкие штуки, понятные специалистам. Ближе к вечеру стали поступать более тревожные сообщения – о подозрениях на вбросы, расхождениях данных по явке у комиссии и наблюдателя (что также является признаком вброса) и других нарушениях. Сообщение о вбросе поступает и с соседнего участка. Оказывается, не только на моем, но и на других участках почему-то из трех урн одна сильно затемнена ("тонированная"). Мы подозреваем, что именно она запланирована в качестве мишени для вбросов.

Не обошлось и без "каруселей". Я как раз отправился ужинать, а по возвращении узнал, что коллега с соседнего участка заметила группу молодых людей, проголосовавших на "моем" участке и собиравшихся проголосовать на "ее" – при полном непротивлении комиссии и господ полицейских. Впоследствии мы выяснили, что те же люди были и на третьем участке в нашем здании. Вскоре после этого я стал свидетелем того, как одна избирательница с удивлением обнаружила, что за нее уже кто-то получил бюллетень. Комиссия списала это на "техническую ошибку" – якобы просто другого избирателя вписали в соседнюю строчку. Подтвердить или опровергнуть это быстро не было возможности. Более опытный наблюдатель в такой ситуации потребовал бы привлечения внимания полиции и оформление протокола – это похоже на административное (как минимум) правонарушение. Но я слегка растерялся – женщина получила бюллетень (тоже за кого-то другого), проголосовала и ушла.

Последние часы – самые утомительные. Избирателей практически нет. Очень хочется спать. Наконец, время приближается к заветной отметке: восемь часов вечера. Участок закрывается. Начинается подсчет голосов.

Мы считали, мы считали…

– Ну что, огораживать? – спрашивает мужчина из группы наблюдателей и ПСГ, "дружественных" комиссии.

– Нет, зачем? – говорит председатель.

Тем не менее, мужчина переставляет скамейки, отделяя ими наблюдателей от остальных членов комиссии. Меня сначала зовут пройти за ограждение, потом кто-то "помогает" мне туда пройти физически, положив руку на плечо. Я начинаю злиться, а это плохой знак – нельзя давать волю эмоциям, иначе реагировать корректно становится тяжело, а наблюдатель всегда должен был корректен и хладнокровен. К тому же идут первые процедуры, связанные с подсчетом голосов, и председатель просит сохранять тишину. В том, кто будет обвинен в нарушении тишины в случае скандала, сомневаться не приходится. Пытаюсь успокоиться. Эту битву я проиграл.

Чтобы как-то компенсировать ограничение в перемещении, достаю фотоаппарат с длиннофокусным объективом, похожим на небольшую подзорную трубу, – до сих пор в нем не было необходимости и я снимал на телефон – и пытаюсь сфотографировать комиссию, сидящую в противоположном конце коридора. Не успеваю сделать снимок: еще один мужчина из "группы поддержки" (я уже в них запутался) закрывает рукой объектив и требует, чтобы я прекратил съемку. Я киваю на табличку "место для съемки", но мужчина почему-то считает, что снимать можно было до восьми, а теперь нельзя. Стоит ли говорить, что с законом это не имеет ничего общего – правила на этом участке придумываются "на ходу". Пытаюсь продолжить съемку, мужчина ходит за мной и мешает. Не представляется. В конце концов он уходит в соседнюю комнатку и, судя по всему, требует от полицейского меня вывести.

– Надо было его с самого начала вывести! Это председатель пожалела, а зря! – говорит он.

Появляется председатель – она упаковывает погашенные бюллетени, и я демонстративно делаю снимок. Мужчина ругается, председатель говорит, что не возражает: "Пусть снимает, я не делаю ничего предосудительного". Это несколько охлаждает пыл мужчины, но у меня нет сомнений – если я продолжу съемку, он придумает еще какую-нибудь причину, по которой мне нельзя этого делать.

Меж тем начинается подсчет по книгам избирателей – члены комиссии должны установить, сколько в целом бюллетеней выдали – если в урнах бюллетеней окажется больше, значит, был вброс, и результат по участку аннулируют – ну или по крайней мере должны бы аннулировать. Проходит он очень медленно, и в какой-то момент я перестаю понимать, что происходит. Говорят, что комиссия неопытная и просто боятся ошибиться, поэтому проверяют все по многу раз.

– Или пытаются подогнать результат, – вполголоса говорит пришедший на участок кандидат, представителем которого я формально являюсь.

Наконец, результаты подсчета по книгам оглашены. Правда, по закону, они должны быть одновременно внесены в "увеличенную форму протокола" (УФП – большой ватманский лист, висящий на стене), но председатель не хочет этого делать – говорит, лучше потом начисто напишем все аккуратно, когда получим все числа.

Вообще-то, увеличенная форма протокола (не имеющая юридической силы) нужна как раз для того, чтобы нельзя было ничего незаметно исправить, подгоняя одни числа под другие, и требование ее последовательного заполнения (как только очередное число получено, оно сразу вносится в УФП) не зря прописано в законе.

Начинается подсчет бюллетеней. Я требую отдельно посчитать те бюллетени, которые пришли с досрочного голосования, – по закону у меня есть такое право, если этих бюллетеней достаточно много (больше 1% от списочного состава избирателей). Небольшая дискуссия с комиссией о том, что значит "отдельный подсчет голосов" – комиссия почему-то считает, что это означает, что нужно просто посчитать, сколько действительных и недействительных бюллетеней, а я считаю, что нужно посчитать, сколько за кого проголосовало. Внимательно изучаем бланк акта такого подсчета, присланного из вышестоящей комиссии (организаторы выборов к подобного рода документам относятся почему-то с гораздо большим уважением и вниманием, чем к закону). В конце концов, комиссия соглашается с моей позицией. Результаты подсчета показывают: и на выборах главы города, и на выборах депутатов есть кандидат, обгоняющий остальных на порядок.

Итоги

Мы приближаемся к кульминационному моменту: подсчет числа голосов избирателей, голосовавших не досрочно.

По закону весь подсчет должен проводиться таким образом, чтобы его мог проконтролировать даже единственный наблюдатель – "от" и "до". Сначала – гласная сортировка, с демонстрацией каждого бюллетеня всем наблюдателям, так, чтобы они могли увидеть, за кого поставлена галочка. Потом – гласный же подсчет бюллетеней в каждой из стопок, опять же с демонстрацией и оглашением, чтобы все могли убедиться: в процессе подсчета никто не переложил никаких бюллетеней из одной стопки в другую. Стоит ли говорить, что ничего общего с этой процедурой не проводится: комиссия в своем дальнем углу что-то считает, как-то сортирует, ничего не видно.

Я устал и измотан и уже понимаю, что требовать подсчета по процедуре – с учетом того, что он будет проходить медленнее (нельзя ничего считать параллельно), а комиссия хочет все закончить побыстрее, – уже не могу. Прессинг дает о себе знать. Параллельно в твиттере пишут об удалениях наблюдателей и представителей СМИ с участков. Выборы превращаются в кошмар.

Все-таки собираюсь с силами и уже после окончания подсчета говорю, что у меня не было возможности ничего проконтролировать. Председатель комиссии предлагает пересчитать то, что я хочу, – "в моем присутствии". Пересчитывать самую большую стопку не хочется уже никому – даже мне, хотя, конечно, именно в этом был бы наибольший смысл. Тем не менее, прошу пересчитать две меньшие стопки. Результаты сходятся.

Итак, итоговые цифры оглашены. Всеобщая радость, аплодисменты, "группа поддержки" удаляется в полном составе в комнату рядом с помещением комиссии – судя по выражению лиц, праздновать.

Еще через 20 минут я получаю копию протокола. Этот документ – основной "физический" результат работы наблюдателя и единственный способ проконтролировать, что итоги голосования, установленные на участке, доберутся до вышестоящей комиссии и будут правильно учтены при установлении результатов выборов, – тут интересует тоже только меня и "моего" кандидата.

Мероприятие, которое я уже не могу назвать выборами, для меня закончено.

P.S.

На следующий день со мной связывается координатор и спрашивает, куда делись 30 бюллетеней на моем участке – по протоколу получается, что их избиратели получили и унесли с собой. Я точно помню, что такого не видел: был один случай, когда избиратель попытался это сделать, был остановлен комиссией (формально в законе нет запрета, но комиссиям такие вещи обычно не нравятся, и вынос бюллетеня может использоваться при реализации одной из технологий фальсификации – впрочем, не слишком распространенной) и в итоге бросил бюллетень где-то в коридоре – его потом погасили. После минутного размышления понимаю: видимо, это 30 бюллетеней с досрочного голосования, посчитанные отдельно: комиссия забыла приплюсовать эти результаты к результатам основного подсчета, а я тоже этот момент пропустил. Правда, по документам, доказать, что это было именно так, не получится – жалоб вовремя подано не было, формально все контрольные соотношения в протоколе сходятся. Результат, тем не менее, забавный – видимо, комиссия случайно "аннулировала" все досрочное голосование.

P.P.S.

Выборы – это не только про результат. Выборы – это про честность. Про уважение к закону. Про нормы поведения. Длительной работой на протяжении нескольких лет нам удалось отвоевать небольшой кусочек выборов – после 2011 года голосование и подсчет голосов в Москве проходили без серьезных фальсификаций, и комиссии, видимо, стали постепенно привыкать к тому, что можно действовать по закону и уважительно относиться к наблюдателям. Потерять это достижение будет очень легко – и легко угадать, во что именно тогда вновь превратятся выборы в Москве.

Мы не можем сейчас обеспечить честность выборов в целом. В большинстве округов мы не можем повлиять на результат. Но мы можем сделать то, что можем: бороться с ложью и хамством на том участке, где у нас есть силы и есть позитивный опыт. Я не могу поверить в то, что это может быть бессмысленным.

Записаться в наблюдатели можно, например, здесь.

Илья Щуров – гражданский активист, участник движения по наблюдению за выборами