Мне, наверное, везет с кругом общения, потому что слово "чернильница" я узнала только на прошлой неделе. В комментариях к статье о девушке, которую сейчас судят во Вьетнаме за контрабанду наркотиков, ее называют "чернильница" — в переносном смысле, конечно, а не в том, в котором Ленин ее слепил из хлебного мякиша. Семья девушки, в оправдание обвиняемой, утверждает, что ее подставил бойфренд-нигериец. И вот в комментариях пишут: "подставил, не подставил, неважно; так ей и надо, чернильнице". То есть той, которая занималась сексом с чернокожим мужчиной.

Я думала раньше, что расистским линго меня не удивить. Но "чернильница" – это что-то такое особенно мерзкое, прямо отсылающее к еще свежим ранам западного мира. В южных штатах Америки в середине прошло века была распространена практика линчевания темнокожих мужчин, когда их заставали за сексуальным актом с белой женщиной. У разъяренной толпы не было ни малейшего желания разбираться: было ли там действительно изнасилование, или женщина вынесла свою страсть за пределы собственной расы осознанно и по любви. Потому что темнокожий человек считался хуже, чем белокожий, почти животным, и оттого не способным на то, чтобы заниматься любовью ради нежности – только как хищник, насильно. А женщина считалась не человеком, способным распоряжаться своим телом, а лишь пассивным объектом.

Не могу сказать, что за долгие годы это отношение сильно изменилось, несмотря на борьбу за гражданские права. И вот "чернильница" – ровно об этом. Этот термин нивелирует акт нежности, страсти или любви к человеку африканского происхождения, делая из него что-то низкое, нечеловеческое, обладающее способностью испачкать, замарать. В этом и есть как раз самая сокрушающая сила и ужас расизма: он лишает тех, на кого направлен, права быть человеком, таким же, как другие люди.

Кстати, термин "чернильница" также применяется к женщинам, которые занимались сексом с мужчинами из кавказских регионов. Изучая вопрос расизма в литературе, я столкнулась с довольно распространенной темой в американской литературе: так называемые романы passing (по-русски точно их назвать будет, наверное, "романы о тех, кому удалось сойти"). То есть о людях смешанных рас, при этом внешне выглядящих белокожими, которые по тем или иным причинам решили позиционировать себя белыми, пресекали общение со своей темнокожей семьей, уезжали далеко от дома, навсегда прощались с друзьями, чтобы ничто их не могло выдать. Это очень распространенная тенденция и вне литературы: действительно, люди, у которых была возможность сойти за белых, часто ей пользовались. И вряд ли получали за это осуждение со стороны других людей смешанных рас или афроамериканского сообщества.

Примеры такие встречаются и в современности, хотя больше невинные: когда человек выглядит белым и просто не находит случая афишировать свою этническую принадлежность. Например, это известные актеры Вин Дизель и Дуэйн "Скала" Джонсон. В России такие истории тоже были: самый известный случай – это, конечно, Александр Пушкин. Понятное дело, что мотивы идентифицировать себя белым у поэта – к слову, рожденного в дворянстве, – в данном случае были совершенно другими. В Российской империи, где рабами из Африки могли владеть только совсем уж избранные, вообще было слишком мало темнокожих, чтобы четко вырисовался расовый вопрос. Но вот американцы смешанных рас, которые сознательно называли себя белыми, делали это чаще всего потому, что цвет их кожи (пусть даже неочевидный) всегда являлся препоной и клеймом. При стечении разных факторов они могли достигнуть успеха, стать учеными, разбогатеть, но все равно на них смотрели словно сквозь цветную призму, расценивая как очередных темнокожих, вырвавшихся из древнего мрака и сумевших сделать все "как белые люди".

В одной из самых примечательных книг о тех, кому удавалось сойти за белых, в романе "Автобиография бывшего цветного человека" Джеймса Уэлдона Джонсона, главный герой, который сам лет до 12 не знал, что он черный, принимает решение не стыдиться своей расы и стать великим афроамериканским композитором эпохи рэгтайма. Но потом, увидев, как линчуют другого темнокожего, которого задержали во время полового акта с белой женщиной, меняет свое решение и остаток жизни проводит, притворяясь белым. Он понимает, что с тем чернокожим, пьяницей и бездомным, у него нет ничего общего, кроме цвета кожи, но в трагической ситуации именно это обстоятельство будет единственным важным и играющим роль фактором.

Хотя прошло много лет, ситуация повторяется, когда в тех же Соединенных Штатах полицейские или "дружинники" застреливают очередного афроамериканского подростка, потому что он в куртке с капюшоном и по типажу чисто бандит. Или когда в дорогом швейцарском бутике американской телеведущей Опре Уинфри, самой влиятельной женщине в мировых медиа, отказываются показать сумку из крокодила за десяток тысяч евро: не могут даже предположить, что она достаточно богата и сможет себе такую покупку позволить.

В сегодняшней России африканцев все больше и больше, отчего расовый вопрос становится все острее. Но его главная суть тем не менее не в отношениях между людьми с белой кожей и людьми с черной кожей (хотя я ни в коем случае не хочу умалить трагизма существования африканца в России). Гораздо актуальнее вопрос о взаимоотношениях между белыми россиянами и среднеазиатами, и белыми россиянами и, в общем-то, тоже белыми россиянами, но чеченцами и дагестанцами, и не россиянами, как, например, азербайджанцами, которые, по сути, той же расы, и порой даже бледнее, но – вот уж штука – темноволосы.

Читая "Автобиографию бывшего цветного человека", я не могла отделаться от ощущения, что все описанное, – разве что за вычетом линчеваний и рабства, которые в России пока остаются на подпольном уровне, – это и про мою родину тоже. В копеечных книжках, популярных на юге США в начале XX века, чернокожих описывали неряшливо одетыми, грубыми, неграмотными, неспособными загасить животные инстинкты. Так их и продолжали (возможно, даже не испытывая к ним ничего нарочито плохого) видеть белые читатели. Точно так же в популярной телепрограмме "Наша Раша" уроженцы Таджикистана Равшан и Джамшуд представлены как глупые, ничего не понимающие, едва говорящие по-русски жалкие людишки. Иногда появляются субтитры, которые будто бы переводят лепет Равшана и Джамшуда на родном языке как интеллектуальный разговор о философии. И белый зритель смеется еще пуще, потому что крепко убежден: таджики, люди белым не равные и почти животные, на такое не способны. Ну как если бы ручной пудель заговорил бы вдруг о музыке Бетховена. Ха-ха-ха.

То же самое – с остальными, теми, кто не вписывается в светловолосую среднерусскую парадигму: азербайджанцы, конечно, все как один говорят, "слюшай, да!", а чеченцы и дагестанцы все как один бандиты. Этот набор стереотипов для россиянина, считающего себя славянином, единственная правда о тех, кто стоит ниже, если не в пищевой пирамиде, то пускай в иерархии. И когда человек, будь он таджик, азербайджанец или чеченец, достигает успеха, зарабатывает деньги и уважение, например, спасает людей от смерти, являясь гениальным хирургом, его обычно считают оправданным. Потому что он как будто бы перешел из "низшей" расы или из "низшего" этноса, на более высокую ступень развития, и теперь о нем можно судить как о "нормальном белом" человеке. Так же обычно оправдывают свой расизм люди, которые заводят песни "эти таджики по-русски ни бе, ни ме" или "куда ни глянешь – одни черные". Мол, это они о плохих, глупых, опасных говорят так, а вот их друг-узбек – уважаемый врач и вообще душка, а жена племянника – совсем и не скажешь, что чеченка.

Получается, что вроде как можно быть, например, чеченкой и достойным человеком, но при этом обязательное условие – не проецировать на себя, когда вокруг говорят о том, что "черные достали". Потому что достойная чеченка уже не может считаться чеченкой. Она играет по "белым", "русским" правилам, и сама становится "белой" и "русской". Кто-то в такой ситуации просто двигается по течению, даже если это ему и не по нраву. Кто-то, наоборот, с радостью соглашается и уже сам начинает шутки о "черных". И я думаю: наверное, мои внуки будут читать романы о том, как в России кому-то удавалось сойти за "белых", хотя и не смогут понять, что же такое эти "белые" представляли собой.

Катя Казбек – феминистка, ЛГБТ-исследователь, слушатель магистратуры Колумбийского университета

Автор текста не получала за него вознаграждения. Мнение автора может не соответствовать точке зрения редакции