Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о том, есть ли у школы, которая очевидно переживает кризис, внутренний резерв. Поводом для этого разговора стало исследование профессора Высшей школы экономики Константина Ушакова, в основе которого лежит гипотеза о том, что эффективно работает та организация, где существует много профессиональных устойчивых связей. Иными словами, если учитель перестает быть предметником-одиночкой и станет общаться с коллегами на профессиональном уровне, то качество обучения в такой школе улучшится во много раз.
Готовы ли к такому активному взаимодействию сами учителя – нам помогут понять директор школы 261 Павел Карпов и учитель, член Межрегиональной профсоюзной организации "Учитель" Леонид Перлов. А о свойствах общей системы расскажут по Скайпу – руководитель Центра когнитивных исследований Владимир Спиридонов и декан Института бизнеса и делового администрирования Ирина Колесникова, Российская Академия народного хозяйства и государственной службы. Но сначала слово – Константину Ушакову, который возглавляет редакцию журнала "Директор школы".
Насколько я понимаю, к этой теме вы обратились именно благодаря контактам с директорами успешных школ. Или это была такая умозрительная идея?
Константин Ушаков: Ну, это было и то и другое. В основе любых таких замахов лежит глубокий личный интерес. Мне давно понятно, что институциональные реформы, которые прикладываются к школе, в том числе и крайне ошибочно в области финансирования, но даже если бы эти финансовые воздействия не влияют на школу как таковую. Давно известно, что институциональные реформы на качество образования не влияют. На условия труда – да, а на качество работы людей – нет. И мне стало очень любопытно кое-что померить. Сегодня известное понятие – социальный капитал, в образовании оно не очень играло, в образовании мы говорим о человеческом капитале, знаниях, навыках, которые реализуются в личном и общественном доходе. Экономисты могут человеческий капитал даже посчитать. Вот мы, педагоги в школе, имеет некоторый набор навыков, которые реализуем в своей работе.
Главная проблема, которая есть в школе сегодня, она не требует даже финансирования, она требует внимания и квалификации. Мы очень хорошо услышали знаменитый доклад Маккинзи. Несколько лет назад консалтинговая компании Маккинзи по заказу Организации стран экономического сотрудничества, поскольку кризис образования – отнюдь не только российская вещь, они попытались ответить на один вопрос: что делает хорошую школу хорошей? Они занимались реальными исследованиями, и главный вывод, который они сделали: да, деньги это важно, но выше определенного порога дальнейшие вложения эффекта не дают, а образование делает качественным квалификация учителя. Это услышали везде, по всему миру, и может быть, внимательнее всех это слушали канадцы, финны, мы это услышали тоже, и мы стали уделять много внимания, во всяком случае на уровне разговоров и деклараций, квалификации учителя. Но путь этот в общем тупиковый.
Вообще, упор в человеческий капитал одного человека существенных сдвигов не дает. Основа социального капитала – доверие людей друг к другу. Что позволяет нас устойчиво, постоянно и честно взаимодействовать? Факт доверия. По каким-то причинам вы считаете меня приличным человеком, а я вас, - я говорю именно о профессиональном взаимодействии. Предположим, вы узнали, что я что-то не умею, у меня что-то не получается, и я абсолютно уверен, поделившись этим с вами, что эта информация не будет использована мне во вред. Этот уровень доверия, особенно учитывая специфику оплаты у нас учительского труда, крайне невелик.
И еще один момент. Для учительской и врачебной профессий характерен феномен, который учителя считают абсолютно естественным, - это профессиональное одиночество. Не личное одиночество, это важно. Я 12 лет работал физиком, и за 12 лет по личной инициативе, в силу профессионального интереса – что Лев Соломонович Айзерман, литератор, делает с этим 9Б, отчего они выходят от него с какими-то горящими глазами, а у меня не получается, - а я был человек амбициозный профессионально, так вот, за 12 лет к этому человеку посмотреть, как он это делает, я пошел три раза. Мы не говорим о посещении открытых уроков, тут шоу понятно – велели и идешь. Ко мне за эти 12 лет, а я был не последним учителем, поверьте, пришли один раз – я тогда заболел методикой системы Шаталова, и у меня там что-то стало получаться.
Тамара Ляленкова: Леонид, а ваш интерес к работе других педагогов, ваша работа как методиста с людьми, которые хотят что-то новое узнать, показывает вам, что есть такой интерес? Предметы разные…
Леонид Перлов: Да, предметы разные, но я всегда исходил из позиции, что я сначала учитель, а потом географии. В этом смысле мы все физики, географы и прочие, мы же учителя. У нас очень много общих точек, в пределах которых мы можем и должны обмениваться профессиональной информацией. Но сегодня я не вижу для учителя мотивирующих моментов, чтобы делиться с коллегой или обращаться к коллеге с вопросами. По условиям задачи, так сказать, как нам предлагается работать, мой коллега – это, строго говоря, мой конкурент. С какой стати я буду делиться моими наработками, зная, что они могут быть использованы против меня?
Тамара Ляленкова: Владимир, а есть тут с точки зрения психологии какие-то особенные вещи, которые касаются именно учителей?
Владимир Спиридонов: Конечно, в отношении учителя есть большое количество разных знаний и исследований, которые показывают, что это, в общем, достаточно специфическая профессия. Учитель – это человек, который постоянно находится в общении с другими людьми, тип профессии "человек – человек", а такие профессии в наибольшей степени подвержены эмоциональном выгоранию. И в нашей стране с этим не все благополучное. Второе, учитель – это профессия с малой возможностью профессиональной карьеры и с малой мобильностью. Путь в заучи или директора – одна из дорожек, очень редкий вариант – когда учитель уходит в науку, а стандартный вариант практически тупиковый – вы можете развиваться профессионально сколько угодно, но в лучшем случае это отражается в присвоении вам категорий и некоторых надбавок.
Тамара Ляленкова: Может быть, логично было бы подтверждать свой профессиональный авторитет именно в педагогической среде своих коллег.
Владимир Спиридонов: А вы уверены, что авторитет учителя в школе зиждется на преподавательском мастерстве, а не на чем-то другом? С этого надо начинать. И еще важный момент – процедуры передачи опыта, коллективного взаимодействия появляются тогда, когда у нас для группы людей появляется общая задача. Есть ли у учителей в школе общая задача? Вообще никакой! Сейчас житель учителя в школе организована максимально супротив того, чтобы шли те процесс, о которых говорят коллеги.
Тамара Ляленкова: Константин Ушаков исследовал несколько школ, несколько лет исследование длилось…
Константин Ушаков: У нас сегодня исследовано где-то примерно 850 учебных заведений. Для меня очень важно, что руководители, которые увидели у себя проблемы, захотели управлять некоторыми процессами совершенствования школы не на основании интуитивных ощущений, а на основании данных. Если говорить о том, как распределена квалификация внутри школы, оно распределяется Гауссовой кривой, это такой колокол. У вас некоторое количество очень хороших, некоторое количество плохих, в основном – средние. И все разговоры о главной цели образования – качественное образование для всех – невозможны, потому что получить качественное образование – это удача. Попал к учителю из этого лучшего хвоста – повезло, не попал – не получил.
Тогда у нас возникает проблема: можно ли сделать что-нибудь с этой Гауссовой кривой, то есть выровнять профессиональную квалификацию внутри школы? Причем внешняя система повышения квалификации тут не помогает. Единственный известный сегодня способ, - возможно, сейчас, во время кризиса, у школы появится некоторая очередь людей, желающих там работать, и возможно, можно будет отбирать из них лучших. Но существует и такой эффект: вы можете попробовать собрать в классе, из двух классов сделать очень хороший, собрать там одних отличников, но через полгода они снова распределятся по этой Гауссовой кривой, там снова выделятся отличники, отстающие и середина. Это будет в 90 процентах случаях, в 10 процентах случаев будет не так. Это некоторый постоянный процесс. Что с этим можно сделать? Есть один выход – сильный профессиональный обмен, которого нет сегодня в культуре школы в принципе. Сильный профессиональный капитал – мы с вами доверяем друг другу настолько, что у меня есть доступ к вашему человеческому капиталу знаний, умений и навыков, а у вас к моему. И это намного эффективнее, чем любая система повышения квалификации. Тогда эту Гауссову кривую можно сжать и уменьшить разброс квалификации.
В нашем исследовании мы меряем этот социальный капитал в организациях. И мне удалось построить машинку. Мы можем сегодня это сделать, и сделаем.
Тамара Ляленкова: Павел, вы согласны с историей, рассказанной Константином Михайловичем?
Павел Карпов: Я могу поддержать Константина Михайловича в очень точной постановке вопроса, при которой разделяется наше отношение к педагогам на две полярные точки зрения. Есть такой коллективный миф о том, что такое учительство. А есть представление утилитарное об учителе как – соль земли, самый грамотный человек, который на деревне все знает. И у нас до сих пор есть инерция, что учитель – это такая священная профессия. Это абсолютно неправильно! А культуры представления об особенностях профессии, которая, на самом деле, ничем не отличается от медиков и так далее, нет.
Второй момент. Многие вещи в школе банально понятны. Понятно, кто есть кто, и кто несет на себе какой вклад в результаты работы школы. И оппозиция между администрацией и педагогами в чем-то продуктивна. Не всегда это должно быть какое-то братание и совместная медитация о прекрасном, иногда это есть профессиональное противоборство. Например, прекрасный механизм запускается в Москве сейчас, когда сама школа, если она попадает в список школ, которым доверяют, начинает формировать внутри свой профессиональный стандарт и проводить аттестацию педагогов. Если это сделать публично, если к этому привлечь "маяки" из педагогического состава, то есть некоторая возможность перелопатить через какое-то время весь коллектив, чтобы прийти через некоторое время к доверию, о котором вы говорите.
Тамара Ляленкова: Может быть, с любом сообществе люди распределяются таким образом, и равномерного профессионального содружества возникнуть просто не может в коллективе по причине человеческой природы?
Владимир Спиридонов: По поводу Гауссовой кривой – напоминаю коллегам, что такое распределение бывает, когда мы имеем частоту случайных событий. Если подбор педагогов школы – случайный процесс, то да. Если же этим целенаправленно кто-то занимается, то кривая будет иметь совершенно другой характер. И второе, я не понял, почему аттестация педагогов руками других педагогов поможет им начать какое-то общее дело. Обычный вариант аттестации, к сожалению, целиком формален, если не сказать грубее, и ведет, скорее, к нарастанию напряжения.
Леонид Перлов: Директор школы предлагает нам вариант: учитель – некая лошадь, перед которой – морковка, а сзади ее охаживают кнутом. Эти два метода в совокупности дают желательный результат для того, кто системой управляет. Я работаю в лицее 2-я школа, это не худшая школа в городе и в стране, и наш директор говорил, что его задача, как директора, подобрать педагогов и дать им возможность работать так, как он считают нужным. Возможно, именно этот принцип подбора коллектива и сделал 2-ю школу той школой, которую мы сегодня знаем.
Тамара Ляленкова: То есть вы говорите о ярких, творческих, профессиональных индивидуальностях, а не о сообществе педагогов.
Леонид Перлов: Совершенно верно, я говорю, что совокупность результатов работы учителей в школе делает лицо школы и создает определенный взгляд общества на конкретную школу. Если таких учителей много, толковых учителей, то и результат будет соответствующий. Что касается их взаимодействия как внутреннего резерва, сегодня я не вижу возможности, по крайней мере в московских школах, чтобы этот потенциал реализовать. Учитель поставлен в условия, когда он не заинтересован в этом.
Константин Ушаков: Я сильно подозреваю, что слово "сотрудничество" настолько заезжено, что таким образом и воспринимается. У меня, на самом деле, не было задачи провести исследование, оно получилось, задача была другая – мы хотели сделать инструмент консалтинга, помощи первому лицу организации, директору, понять, что у него происходит. Самый интересный результат исследования, картинки, профессиональные и личные связи, кто с кем образует устойчивые конфигурации. Чтобы все были связаны – такого быть не может и не нужно, но зато точно видны профессионально связанные группы. А директор дальше может принимать решения. Для меня критерий качества организации – это степень ее внутренней сложности. Простые организации, состояние из звезд-одиночек, не выживают вообще. Команда единомышленников – это не начало развития, развитие останавливается в этом случае. У вас есть возможность строить стратегия – создать несколько профессиональных групп. Как создать – это отдельная песня, приказом они не создаются.
Это же ужасно интересно! У директора сегодня много времени и сил тратится на взаимодействие по вертикали, и они уже многом перестали понимать, что значить – управлять организацией. Объект вашего управления – люди. Но если посчитать количество связей между людьми, оно будет на порядок больше, чем количество людей. Значит, объектом управления являются связи. И в одиночестве, в профессиональной изоляции процесс выгорания идет намного быстрее. Единственное, что удерживает, это не личная, а профессиональная поддержка, поддержка на уровне реальной работы, процесса наблюдения практики чужого. У нас появление любого постороннего взрослого учителем воспринимается как угроза, и уж точно не как потенциальная возможность что-то улучшить.
Мы продолжаем исследования. Мы, например, обнаружили пока, на этих 850 организациях, что наименьшее количество профессиональных связей у самых высококвалифицированных. Если предположить, что высшая категория коррелирует хоть как-то с уровнем профессионализма, то это самые одинокие и замкнутые люди. Мы его считаем звездой…
Тамара Ляленкова: Значит, они чувствуют себя самодостаточными.
Леонид Перлов: Совершенно не так! Будучи учителем этого самого уровня, могу сказать, что это не совсем верно.
Константин Ушаков: Вы не путайте, вы еще методист, вы профсоюзный деятель, а мы говорим об учителях высшей категории, которые работают только в школе. И тогда вопрос: а чем он так полезен организации, если доступа к его личному профессиональному капиталу нет. Он делает что-то хорошее с детьми, но полезен ли он организации в целом?
Тамара Ляленкова: Школа теперь становится крупнее, и взаимодействие с педагогами, с одной стороны, усложняется, а с другой стороны, может быть, обогащается.
Ирина, с точки зрения менеджмента, управления есть ли специальные модели, которые применяются в других организациях, о чем говорит Константин Михайлович?
Ирина Колесникова: Я хотела бы сначала эмоционально отреагировать и сказать, что, конечно, это очень интересное исследование, о не дай бог, если это исследование возьмет на вооружение Министерство образования и предложит школам сделать ставку на рост социального капитала. Бремя решения проблем среднего образования фактически опять перекладывается на конкретных людей, на внутреннюю среду организации. Рассматривается проблемы повышения эффективности образования, но рассматривается она почему-то исключительно с позиции внутренней среды. В то время как образование – общественная подсистема, и каждое общество воспроизводит себя через систему образования. И образовательные учреждения фактически формируют таких людей и такие качества, на которые есть социальный спрос. И если нет социального спроса на развитую личность, если мы говорим о формировании грамотного потребителя, то школа невольно начинает именно этот социальный заказ выполнять. Я категорически против того, чтобы рассматривать школу изолированно от общественных проблем!
Тамара Ляленкова: Но школа – очень инерционная организация, и когда этот запрос начнет там воплощаться, еще неизвестно.
Ирина Колесникова: Уже есть пресловутый ЕГЭ, который переформатировал работу учителей во всем диапазоне функций. То, о чем говорит Константин Михайлович в своем исследовании, в идеале это достаточно известный термин – самообучающаяся организация. Идеал управленца, когда все сотрудники обмениваются своими знаниями, умениями, навыками, и все они в совокупности повышают эффективность деятельности организации и в конечном счете доходы этой организации. История знает несколько вариантов реализации этой идеи, и самый яркий пример – вспомните Солженицына "В круге первом", когда в шарашке люди, которым нечего терять и делить, все работают на одну задачу, и вот здесь происходит рост социального капитала в геометрической прогрессии.
Вообще, для реализации такой модели нужно несколько условий. Прежде всего – общие задачи. Профессиональное общение не возникает просто так, на пустом месте, перед людьми обязательно должны стоять общие задачи. Кроме того, люди должны обладать достаточным досугом, чтобы это профессиональное общение проводить качественно друг для друга и для дела. С этим возникают проблемы. Досуга у учителя нет. Бюрократизация сегодняшнего образования зашкаливает, и у преподавателей не остается свободного времени даже для профессионального роста, то есть для роста человеческого капитала, не то что социального капитала. В этой связи с тезисом о том, что условия труда и качество работы между собой не связаны, я не могу согласиться категорически. Условия труда, а именно – объем работы учителя, требования, которые к нему предъявляются, они безусловно отражаются на качестве его работы.
Тамара Ляленкова: Все равно все разговоры об образовании сводятся к учителю, это главный ресурс школы.
Константин Ушаков: Я совершенно согласен, что, не дай бог, что из этого сделают какое-то тотальное исследование, поэтому мы берем только добровольцев, которые в этом заинтересованы. Это вообще нельзя сделать снаружи, меня нельзя заставить доверять вам и взаимодействовать с вами. И о досуге здесь говорить нельзя. В принципе, профессиональное взаимодействие – это работа. Об общественном запросе на образование мы говорим не будем, его просто нет, он разорван, разбросан…
Давайте вернемся к взаимодействию. Взаимодействие строится на совместной деятельности. Основная деятельность – наблюдение за деятельностью друг друга. Взаимодействие возникнет, если вы поставите перед людьми интересную задачу. Например, попросите двух преподавателей посидеть друг у друга на уроке и выбрать типичного представителя слабой группы детей, и понаблюдать, на какие действия учителя этот ребенок отрывает глаза от гаджета и хоть как-то оживляется. И может быть, мы поймаем, на что ребенок реагирует. Нам надо давно перестать заморачиваться на демонстрации друг другу, как мы преподаем, давайте заинтересуемся главным – как он учится.
Леонид Перлов: Вот часто повторяется тезис об эффективности работы структуры, системы. Что значит – эффективность, где критерии и что именно мы оцениваем? В той ситуации, которую мы сегодня имеем в школе, эффективность рассматривается строго с одной стороны – экономическая эффективность. С этим связан и процесс укрупнения, и в этом противостояние системы и учителя. До тех пор, пока работу школы, работу учителя оценивают с точки зрения экономической эффективности, толку не будет. Что касается совместной работы, я согласен, если каким-то образом формируется общая цель для разных учителей-предметников, эта общая цель может быть достигнута их совместными усилиями при тесном взаимодействии. Хороший пример – в нашей школе каждые каникулы проводится тематический лагерь, в последние весенние каникулы он был историко-географо-театроведческий, в моем физико-математическом лицее, и полдюжины учителей разных профессий, в том числе и я, географ, принимали участие в организации этого выездного мероприятия. Каждый вкладывал свой человеческий капитал, и все было очень хорошо. И это – профессиональное взаимодействие, потому что в пределах одного сценария нам требовалось увязать предметную суть по нескольким различным предметам, создать связывающие мостики и организовать, грубо говоря, четырехдневную игру на основе этого общего сюжета.
Тамара Ляленкова: Да, междисциплинарные вещи очень интересны. А как директор мог бы решить проблему такого взаимного обмена опытом?
Павел Карпов: Мне хотелось бы четких правил игры. В идеале учителя должны обсуждать педагогические вопросы, они не должны обсуждать себя, предмет. Конечно, это возможно, но это не имеет отношения к работе школы. Они могут обсуждать ситуации по детям и результаты по детям, но это настолько редкое состояние учителя! И я очень рад, когда оно бывает. Я не могу, к сожалению, этому способствовать, потому что это некоторое чудо, я могу только на него надеяться. И деньгами его высечь, как искру, невозможно. Это просто сочетание людей, которые вдруг увидели смысл. У нас был период, когда было много молодых учителей, и дети их спрашивали: "Вы правда закончили МГУ с золотой медалью? А зачем вы тогда пошли в школу?" А они пошли именно для профессионального диалога!
Константин Ушаков: Еще важная вещь. Мне кажется, что престиж учительской профессии у детей совершенно не связан с деньгами. Посмотрите, что происходит с учительской профессией в целом. Глубокое разделение труда, которое возникает в школе, люди затачиваются под математику, например, в школах, трагически происходит упрощение учительской деятельности. Она не становится легче, работа на конвейере может быть изматывающе трудна, она становится интеллектуально все проще. И чем уже я затачиваюсь, тем проще эта работа, и тем ниже статус профессии. Не бывает интеллектуально простые уважаемые профессии. И вот взаимодействие – это и есть усложнение.
Павел Карпов: И вот роль директора – в усложнении профессии, школьной инфраструктуры и тех задач, которые разделяют учителя.
Константин Ушаков: И заметьте, что упрощение профессии идет под аплодисменты. Работа в 11-м классе – подготовка к ЕГЭ – проще. И я плачу за это падением статуса и тем, что мою работу считают все более примитивной. Но человек сам выбраться из этого колеса не может. Профессия вырождается на глазах. В педвузах сокращается время обучения, и это следствие бизнес-подхода в образовании.
Тамара Ляленкова: Уменьшается академический багаж, но это же еще, возможно, творчество…
Павел Карпов: Вот у нас творческая дискуссия с педагогом, я утверждаю учебный план в рамках своих возможностей. Там было 6 часов математики в старшей школе, а у меня только 5, и на это учитель начинает говорить: какой ужас, все пропало, на баррикады… Нормальный учитель говорит: отлично, что мне надо, и как я за эти 5 часов смогу, не потеряв качества, перестроить свою программу, - с моей точки зрения. Наше педагогическое образование чудовищно само по себе! Это такой ужас, что если его свести к одному году, то надо просто памятник поставить этому человеку! Но нужно развернуть другое. Изобрести педагогическое образование нужно заново. И нужно уйти от безумной мысли 30-х годов, когда учитель – это святой, и к нему качественные критерии неприменимы. Применимы к нему качественные критерии! И он не святой, он человек, обладающий очень специфическим трудом, который обществу еще предстоит понять.
Ирина Колесникова: Безусловно, управление талантами – совершенно отдельная отрасль. Звезды действительно чаще всего психологически оказываются одиночками. И этот звездный преподаватель, достигший высокой квалификации и обладающий педагогическим талантом, где ему найти людей, равных себе? Если он достаточно коммуникабелен, это замечательно, но не у всех звезд есть такие возможности. Второе, звездный опыт не тиражируется. Хочу еще внести маленькую поправку. Когда я говорила об эффективности, я имела в виду не экономическую эффективность, а эффективность образовательного процесса, результаты работы средней школы, с которыми я сталкиваюсь каждый год, принимая абитуриентов на первый курс. У разных учителей-предметников есть один общий вопрос – воспитание, а воспитание из школы уходит.
Инициировать взаимодействие – в массовом масштабе, мне кажется, это утопичная идея. Все зависит, безусловно, от первого лица. В российской культуре сложилась модель управления под названием "семья", когда первое лицо – он отец родной, им определяются все процессы, он стимулирует и так далее. И перенести какой-то опыт на все школы тоже невозможно. Но повышение доверия между коллегами в условиях навязывания модели конкурентного взаимодействия я считаю очень важной задачей. И согласна с Павлом, что это должно стать частью педагогического образования – умение находить общий язык с коллегами и из разности потенциалов выводить синергию.
Константин Ушаков: Есть замечательный автор – Френсис Фукуяма, и у него была книжка, посвященная взаимодействиям, и он там говорит, что социальный капитал, базирующийся на доверии людей друг к другу, определяет, как мы живем, структуру экономики во многом. А все измерения уровня доверия в России говорят, что он очень невелик. И Фукуяма говорит, что история знает случаи растраты социального капитала с самыми тяжелыми последствиями, но не знает случае его восстановления. Меня это очень беспокоит. Социальный капитал в обществе сегодня низок, но не сделать попыток его восстановления нельзя, иначе будущее выглядит мрачновато. Вообще, разговор о социальном капитале, и образовательной организации особенно, важен. Если дети видят наличие социального капитала и его последствия, то что-то они могут начать воспроизводить в своей повседневной жизни. Повторяю, своим исследованием мы хотели помочь первому лицу понять барьеры развития его организации, не более того.
Леонид Перлов: С моей точки зрения, в системе сегодня неблагополучно практически все, в первую очередь предельно низкий социальный статус этого социального института как такового – школы, и его основных работников, учителей, в том числе. На мой взгляд, проблема не в этой плоскости сегодня лежит, и не решаема она в этой плоскости. Да, наверное, какой-то резерв во внутриколлективных связях есть, но это не решение проблемы.
Константин Ушаков: Те страны, которые поймали эту важность, это восточные провинции Канады, финны, Синграпур, там лучшие системы образования. Они этим занимаются сознательно. У нас есть разного типа ресурсы. Есть финансовые, и можно сказать, что в ближайшее время в школе не то что не будет много денег, а их будет меньше. Мы можем сегодня кричать "караул", а можем попробовать использовать те вещи, которые не использовали. Вот человеческие ресурсы на уровне их реального взаимодействия – это огромный ресурс, и это доказано, это не гипотеза. Сообщества и школы с высоким социальным капиталом работают на порядок лучше. Просто есть многие образовательные системы, которые вложили сюда достаточно много и крайне далеко продвинулись. Конечно, это не панацея, у школы много головных болей.
Министерство образования вырабатывает глобальные решения, но совершенно понятно, что основные действия по реформе образования могут происходить только на уровне школы, конкретной организации. Глобальных системных решений, которые бы резко изменили положение в образовании, их просто нет. Здесь важная разумная децентрализация. И тренд – именно в эту сторону.
Тамара Ляленкова: Павел, есть ли у вас возможность как-то использовать этот ресурс реально?
Павел Карпов: Основная наша проблема в том, что люди не хотят заниматься своим делом, все хотят заниматься чужим, нормировать других людей. Упорядочить спятившую общественную систему в отдельно взятой в школе хоть как-то – очень тяжело. И здесь уже все становятся профессионально одинокими фактически, пытаясь удержать возрастающую энтропию мира. В принципе, если удается вернуть педагогов к осознанию своего труда и своих задач, если директор способен удержать какую-то задачу, приемлемую для всех, и она всегда формулируется абстрактно, типа – хорошая школа, но если на локальном историческом промежутке времени, год, два, три, удается удержать гармонизацию администрации и учителей, если не начинается перетягивание ресурсов, если просто повезет и не будет конфликтов, то вот это обращение к своей работе дает фантастические результаты. Которые, к сожалению, почти всегда жизнью, нахлынувшей после школы, уничтожаются. Удержать эти результаты ребенку будет практически невероятно. Как только ребенок выходит в окружающую жизнь, он снова вернется в свою среду. Но там остается надежда, которая позволяет еще балансировать этот сумасшедший мир, и ради этой надежды мы все и живем.
