На первый взгляд, все три нижеприведенные беседы Пятигорского совершенно устарели. Речь там – по крайней мере, в двух их них – идет о свободе вероисповедания и о всяческих притеснениях, которые государства творит в отношении разных церквей. Причем, понятно, что имеется в виду, прежде всего, советское государство с его официальным атеизмом. Оттого герои первой беседы Пятигорского, советские политзэки, покинувшие СССР, рассказывают о своем опыте обретения веры в тюрьмах и лагерях – что в те времена было не очень типично для советского человека. Любопытно также, что проекты разумного и правильного переустройства общества и государства, предлагаемые некоторыми русскими участниками круглого стола о религии, о котором Пятигорский рассказывает (дело происходило в Венеции, в самом конце 1977 года и отчего-то на Биеннале) не очень-то расходятся с тем, что сейчас пытаются ввести – или говорят, что пытаются ввести – в постсоветской России. Получается хэппи энд, мол, за что боролись, то и получили в результате (заметьте, я не использовал концовку «на то и напоролись», ибо коннотации могут быть самые разные).
(программа вышла в эфир «Свободы» 17 декабря 1977 года)
На самом деле, не все так просто – скорее наоборот. Это только сначала кажется, что в борьбе с полудохлым советским атеистическим монстром объединились те, кто сегодня явно оказался бы по разные стороны линии фронта в деградирующей, архаизирующейся России. Что вот либералы, а вот благонамеренные христиане и социалисты – и все они против Брежнева, Косыгина и Топтыгина. И что окажись в те времена Стрелков-Гиркин и Александр Невзоров, Альфред Кох и Сергей Удальцов, сидеть бы им рядышком на нарах мордовского лагеря для политических. По крайней мере, в те времена так и бывало – будущие политические оппоненты начинали свои споры на советских лесоповалах. Однако, на самом деле все это не так. Линия раздела проводилась не в связи с отношением к «советскому» или даже к «нынешнему советскому», а в отношении к «советскому государству» и его разнообразным органам, прежде всего, к главному и драгоценному, к КГБ. Так что каким бы православным белогвардейцем Стрелков-Гиркин ни бы, его место не на нарах, а в собственном кабинете, где он допрашивает, совершенно без разбору, всех – православных, буддистов, атеистов, цеховиков и так далее. Всегда есть «вечный гэбэшный Стрелков» и всегда есть «вечный недовольный Индивидуум», а уж убеждения Индивидуума в данном случае не столь важны. Настоящий идейный конфликт между верующими и атеистами завершился в СССР в последние годы 1920-х, с концом истинно коммунистической идеологии; после этого симулякр идеологии использовался государством и его аппаратом (под государством я имею в виду и КПСС как важнейшую его основу) для решения своих собственных задач, не более того. Так и для сегодняшнего российского государства не столь уж важно, есть ли Бог (и даже Русский Бог) и кто прав, Жозеф де Местр или Александр Герцен. Всё, абсолютно всё, от православного монархизма до вяловатого либерализма и атеистическиого истерического левейшего коммунизма используется этим государством исключительно для поддержания собственного существования. Если ему понадобится ввести в стране газету «Безбожник», культ Великомученика Талькова, БДСМ-вечеринки в начальных классах или что еще угодно, оно, не моргнув глазом, это сделает, а «вечный Дм. Киселев» все должным образом объяснит простодушной публике.
Так что актуальность бесед Пятигорского конца 1970-х годов о религии, церкви, обществе и власти вовсе не испарилась от того, что теперь на месте бассейна «Москва» стоит ХХС и что в нем плясали Pussy Riot. Речь, на самом деле, о другом – о том, чем является религия в современном мире и какое влияние она оказывает на отдельного человека и на общество. И тут выясняется интересное.
Пятигорский говорит об известном и даже очевидном. Есть индивидуальная вера, есть религия, которая на вере покоится, и есть церковь, которая институт общественный и исторически ограниченный. Смешение их безответственно. Обычно указывают на порочность полного поглощения персональной веры коллективной религией и даже институализированной церковью; однако вот в этой беседе Пятигорский говорит об обратной опасности – когда институцию, ее нужды, свободы и права начинают вдруг оценивать по меркам «веры». Мол, если отдельный человек может спокойно верить в своей душе во что угодно, хоть во второе пришествие Элвиса Пресли, то тогда все хорошо и никаких особых прав для церкви, к которой он добровольно пришел, не нужно. Странным образом, подобный взгляд объединяет два самых разных опыта. Советская власть, начиная со Сталина, говорила именно так. Конечно, вера не оставалась частным делом человека. В тоталитарном государстве вообще «частного дела» быть не может, но все-таки снисходительно предполагалось, что иногда, с ведома государства и органов, человек имеет право подумать о чем-нибудь этаком божественном, да даже и помолиться. Западная либеральная власть видела в религии, особенно в знании о религии, исключительно роскошь, нечто вроде коллекционированиея марок. Если человек имеет такое хобби, пусть себе собирает. Если же нет, то и не надо. По крайней мере, рассказывать ему в школе, особенно в рамках обязательной программы, о разных школах филателизма совершенно излишне.
(программа вышла в эфир «Свободы» 27 декабря 1977 года)
Ну и, конечно, о том, как соотносится религия и идеология. С этим тоже много путаницы, особенно сегодня, когда сравнивают радикальный исламизм с нацизмом, а православный радикализм – со сталинизмом. Мышление по аналогии, как известно, мышление плохое, особенно когда мы смешиваем такие понятия, как «религия» и «идеология» (неважно в какой разновидности, крайне правой или крайне левой). Разница заключается в том, что религия есть одна из основ существования человека и человечества вообще. Она была до появления идеологий (а это случилось относительно недавно, в позапрошлом веке) и будет после их неминуемой смерти. Идеология – явление, характерное исключительно для «модерной эпохи», modernity, Modern Times; выдавать ей кредитный билет на вечное существование безрассудно и самонадеянно. Получается, что до, условно говоря, 1789 года (или до момента написания «Манифеста коммунистической партии» или романов Эйн Рэнд, неважно) в мире ничего примечательного не было. И потом, кроме нынешней повестки дня, тоже ничего не будет. На самом деле и было, и будет. Ниже Пятигорский интереснейшим образом разбирает отношения марксизма и религии; особенно обратите внимание на его трактовку советского термина «сознательный» применительно к «гражданину» или даже «рабочему».
(программа вышла в эфир «Свободы» 14 ноября 1977 года)
Проект «Свободный философ Пятигорский» готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста «Свободы» Ольги Широковой; она соавтор всего начинания. Бессменный редактор рубрики (и автор некоторых текстов) – Ольга Серебряная. Постоянная заглавная фотография рубрики сделана Петром Серебряным в лондонской квартире А.М. Пятигорского в 2006 году.
Все выпуски проекта доступны здесь
