Несколько раз за долгие годы я проехал Грузию с востока на запад. При всех переменах Тбилиси – столь же восхитителен, и мало есть городских видов такого обаяния, как где-нибудь возле храма Метехи, на фоне древней крепости Нарикала. При всех переменах – безошибочно те же люди. В последний раз зашел в кафе на улице Бараташвили, у самой площади Свободы, бывшей Ленина, от которой начинается проспект Руставели. Женщина средних лет подметала пол. «Вы еще не открыты? – А что вы хотели? – Кофе. – Я вам сварю». Отставила метлу и сделала прекрасный кофе: в Грузии везде вкусно, в любом подвальчике, у любого придорожного мангала. Похвалил, спросил, сколько должен, и услышал то, что можно услышать только тут: «Ничего не надо, мне приятно было вас угостить».

Красивое достоинство и простое благородство, которые встречаешь в средиземноморской Европе. Видно, та же живая волна ударяет в берег Колхиды, пройдя от Геркулесовых столбов через Геллеспонт, Пропонтиду, Боспор.

Лихский хребет разделил Грузию, оставив к западу – горы, субтропики, море, к востоку – холмы, виноградные долины. К западу – бойкие имеретинцы, менгрелы, гурийцы, к востоку – спокойные карталинцы, кахетинцы.

По Кахетинскому шоссе едешь, как по длинной улице, и только таблички оповещают о смене одной деревни другой. Сентябрь, сухо и солнечно, о дождях забыли. По обе стороны – парча винограда, дубы, переплетенные с гранатом, фотографии в рамках на скорбных домах, и справа иногда блеснет потерянная в широчайшем весеннем русле узенькая Алазани.

Въехали в Гурджаани. Водитель сказал, что надо заглянуть к родне. Мне спешить было некуда. Движение началось сразу, как только мы появились в воротах дома. Старик в глубине двора уселся рубить баранину, сын его понес табуретки, невестка с кувшином полезла в погреб. Знакомиться стали, уже сидя под инжиром и абрикосом, за столом, уставленным цветами, зеленью, сыром, помидорами, вином.

К шоссе провожали все. Мне совали чурчхелы – колбаски из застывшего виноградного сиропа, начиненные орехами, какие-то фрукты, бутылки вина. Может быть, негостеприимные грузины и есть, но о них никто не знает: они ведь не принимают гостей.

В Сагареджо попал на винный завод. Шел ртвели – сбор винограда: важнейшее событие года. Дорога перед воротами забита грузовиками, повозками, телегами с виноградом. Ркацители – материал для почти всех известных белых кахетинских вин: «Гурджаани», «Манави», «Цинандали». Саперави – для красных. В том числе и для знаменитого «Кинзмараули». Но это вино получается только из саперави в селе Кинзмараули. Уже километр-другой в сторону – и не то. То же с «Хванчкарой»: виноград не такой уж редкий – александроули, но лишь в селе Хванчкара. И «Чхавери» получается только в Бахви. Есть в этом высшая справедливость, сродни редкости алмазных россыпей и человеческих талантов.

На дороге водитель сказал: «А вот здесь много русских. – Откуда? – Николоз пригнал». Он бросил это между прочим, а я что-то припоминал, догадывался, что Николоз – это Николай Первый, устроивший здесь солдатские поселения. Как удивительно ощущают бытие эти люди. Грузия для них «свое» не только в пространстве – от Алазани до Черного моря, но и во времени. Они не знают, они чувствуют, что Кутаиси – ровесник Вавилона, царь Ираклий Второй – фамильярно Ираклий, и даже нелюбимый и отделенный полутора веками русский император – просто Николоз. «Николоз пригнал»!..

Уезжал я через Гомборский перевал. Высота подбиралась к двум тысячам. Свежело. Качался желто-красный сентябрьский лес – клен, бук, шиповник. Кто это сказал: «Вся Грузия – песня: мотив благороден, слова строги и очень грустны»...