7 декабря, в 22:00 по московскому времени, в пятую годовщину смерти писателя Петра Вайля Радио Свобода покажет документальный фильм "Петр Вайль. Кино про меня", который мы сняли вместе с кинодокументалистом Ольгой Логиновой.
Это признание в любви и дань памяти.
"Валентайн, что за мерехлюндия", говорил он мне, если обнаруживал в невеселом настроении и желал подбодрить.
Если вставал на мою сторону и говорил "Валентайн прав", это – о да, было поводом для гордости. Что он говорил, когда не был согласен со мной, я передавать не буду, ну а о его сакраментальной фразе "меня окружает тупое зверье", я думаю, сегодня вспоминают все, кто хоть раз слышал эти слова.
Если я что-то и могу добавить к сказанному за последнее время о Петре Вайле другими людьми – гораздо более близкими ему и лучше его знавшими – это отношение младшего. Вайль всегда был для меня безусловно старшим – по возрасту, по знаниям, по опыту.
С некоторых пор я считал его своим персональным Сократом. Я вполне осознаю неточность сравнения: Сократ был почти уродлив – Вайль был красив, Сократа пилила сварливая Ксантиппа, а преданнейшая супруга Вайля Элла полностью разделяла его интересы, ну и отношение к еде было противоположным – Вайль интересовался тем, что ел и пил.
Но и сходств я нахожу немало, причем по существу. Стоическое отношение к неприятностям. Чувство юмора как средство критического испытания мира. Вайль внимательно слушал и задавал вопросы, после которых, вполне подобно собеседникам Сократа, можно было уйти со словами "Теперь вижу, что ничего-то я не знаю, и лучше бы мне сидеть и молчать". Вайль никогда ничему не учил, но всегда был готов поделиться стаканом вина, сведениями из жизни древних римлян, наиновейшим российским фильмом, фотографиями и рыбой с Камчатки, картой Венеции или воспоминанием о Бродском – словом, всем, что интересовало его, а значит – образом жизни, воззрением на мир.
Я нахожу это лучшим способом общения. Возле Вайля был круг людей, тянувшихся к нему не из-за возможности сделать карьеру или что-то приобрести, а лишь из-за силы и света его личности. И я рад тому, что имел возможность находиться хотя бы на отдаленных орбитах этого круга.
Он давал мне книжки, моей жене – рецепты, детей привечал, а одному даже, кажется, благоволил. Уже этого немало. Но он сделал для меня еще кое-что – показал возможность целостного восприятия жизни.
Все его многообразные интересы были чудесным образом связаны – его любовь к симфониям Малера казалась оборотной стороной восхитительно приготовлявшейся им закуски из авокадо и красной икры. Вероятно, они и были явлениями одного порядка – проявлениями единого потока жизни, понимавшегося им как непрерывное течение культуры.
Это уютный мир – у всего в нем есть предыстория и твердая опора. Взять хоть столь часто поминаемый вместе с именем Вайля вопрос еды. Любить поесть, но стать гурманом, а не обжорой – и ведь правда, стыдно есть абы что, когда кулинарная традиция насчитывает тысячелетия. В крайнем случае, можно ограничиться кофе с сыром или стаканом вина с тем же сыром и яблоком.
Поэтому любимой страной Вайля была Италия, где древность по-прежнему в ежедневном обиходе – нынешние дома в Риме не слишком отличаются от инсул, а римляне сидят в уличных кафе примерно так же, как делали жители этого города 2 тысячи лет назад, и вино почти то же, и путь из Трастевере к Пантеону по-прежнему проходит через Тиберину, а от пьяцца Навона к вилле Боргезе – через "испанскую" лестницу.
Этим чувством родства с миром я обязан Петру Вайлю.
Из передачи Ивана Толстого "Мы знали Петра Вайля".
