Артдокфест - это фестиваль честных фильмов. Он проходит в Москве на фоне заявления министра культуры Мединского, который ввел в кинематографический оборот новый термин, объявив, что не видит смысла в финансировании тех, кто снимает кино по принципу "Рашка-говняшка". О том, чем отличается видение задач современного документального кино художниками от чиновничьего гости программы "Лицом к событию" - кинодокументалисты Андрей Загданский, Ханна Поллак и Виталий Манский.
Елена Рыковцева: Событие — фестиваль «Артдокфест», который наконец-то начался в Москве. Я представляю наших гостей: Виталий Манский, президент, Андрей Загданский, кинодокументалист из Соединенных Штатов Америки, Ханна Поллак, кинодокументалист из Польши, которая сняла фильм о Москве такой, который, наверное, осудил бы министр культуры Владимир Мединский. Всегда, перед тем, как приходит Манский, ровно накануне Владимир Мединский делает какое-то невероятное заявление. В прошлый раз он заявил, что Манский антигосударственный человек, и он никогда не даст ему денег, пока тот не изменит свою политическую позицию.
Виталий Манский: Нет, пока он работает министром культуры, потому что я не собираюсь менять свою политическую позицию, а министра можно менять — это более меняющаяся величина.
Елена Рыковцева: То есть фактически, пока я жив, сказал Мединский, Манский денег не получит от меня. А теперь он сказал, что то кино, которое снимается в стиле, у нас очень благовоспитанное радио, мы таких слов не употребляем, но поскольку это цитата, он сказал, что кино в стиле «Рашка-говняшка» он финансировать не будет. Имеется в виду злопыхательский подход к российской действительности некий. Потом Министерство культуры дало объяснение по «Интерфаксу», что имелось в виду, что «одно дело профессиональная критика действий власти и государства, а другое дело — голый эпатаж, оскорбление людей и поделки, которые штампуются по принципу: чем смачнее обругаешь и унизишь своих соотечественников, тем ты честнее». Вот этот принцип, который он имел в виду, расшифровало Министерство культуры. Виталий, как определяют для себя чиновники, что такое профессиональная критика власти, а что такое охаивание, которое ни в коем случае недостойно государственных денег?
Виталий Манский: Вообще говоря, сказав «а», точнее не «а» в случае с Мединским, следует продолжить и предложить нам список тех картин, которые подразумеваются под этим весьма красочным определением. Это первое. Потому что критический взгляд к происходящим в России вещам был всегда почвой, питающей художника, платформой, на которой создавались величайшие произведения всей российской истории. Я не знаю, но мне кажется, что у Достоевского или у Гоголя представление о России весьма критично.
Елена Рыковцева: А у Салтыкова-Щедрина просто молчу уже.
Виталий Манский: Это чистая сатира, ее актуальность, к сожалению, сохраняется. Если действительно речь идет о картинах, которые являются какими-то поделками, какими-то неумелыми, непрофессиональными, оскорбляющими русскую культуру, русских граждан, тогда их действительно не нужно финансировать. Насколько я знаю, их финансирует телевидение, потому что именно такие фильмы идут на федеральных каналах и в основном особо специализируется канал НТВ, когда снимает всяческие фейковые картины «Анатомия протеста» и так далее. На «Артдокфесте» ни одного такого фильма нет. Это не огульные слова, не вообще сказано, а это подтверждено тем, что эти фильмы либо уже получили высочайшую оценку мирового сообщества кинематографического, либо сразу после «Артдокфеста» эту оценку получают. Мы готовы провести ревизию всего фестиваля. Но я бы хотел, чтобы ревизию провели начальники министра, ведь у министра есть начальник, он может проверить на соответствие своего подчиненного занимаемой должности. Хочет ли начальник, чтобы его подчиненный, отвечающий за культуру, был таким, как этот конкретный человек по фамилии Мединский. Если хочет, значит он так себе представляет нашу страну, нашу культуру, тоже позиция. Если не хочет, то тогда нужно Мединского перевести в другое министерство или создать для него министерство. В некоторых странах были министерства, которые так и назывались — Министерство пропаганды. Создайте, назначьте и живите. Предлагаем снять маски и играть вчистую. Если вы хотите уничтожить культуру в стране, если вы хотите создать тоталитарный режим, который не подразумевает никакие свободы, ни гражданские, ни художественные, ни культурные, тогда давайте последовательно к этому идти.
Андрей Загданский: Я с вашего позволения добавлю. Потому что Виталий говорит о частном случае, мне кажется, эту ситуацию можно экстраполировать. Культура — это иммунная система общества. В тот момент, когда кто-то произвольно, волюнтаристски говорит, что это плохо, а это хорошо, устраняются из иммунного обмена общества какие-то совершенно необходимые антитела — это грозит разрушением, деструкцией и смертью. До тех пор, пока существует полноценная дискуссия, до тех пор, пока художник может занимать сколь угодно критическую, самую острую позицию по отношению к власти и обществу, общество функционирует, социум себя сам защищает. Скажите, что это, и это, и это делать нельзя, вы находитесь в смертельной опасности.
Елена Рыковцева: Это интересно, это не перевести на английский язык, новое слово, которое он сказал о России, Мединский. Он ввел новый термин в оборот. Вы можете себе представить, откуда в подсознании министра культуры берутся такие вещи, которые он ретранслирует на такую аудиторию?
Андрей Загданский: Его подсознанием нужно заниматься не нам с вами, для этого есть профессиональные люди. Как художник я могу сказать, что этот уменьшительный суффикс — это уход в детство, это какие-то тягостные детские воспоминания, которые до сих пор болезненно мучают министра культуры, он их проецирует на некоторые направления в документальном кино. При этом то, что я смотрю, а я посмотрел уже несколько фильмов у Виталия, к тому, что я видел, этот термин не просто нелеп или оскорбителен, это абсолютно бессмысленное употребление слов.
Елена Рыковцева: Виталий, я как и в прошлом году хочу, чтобы вы всех позвали на свой фестиваль и объяснили, на что именно вы в первую очередь зовете.
Виталий Манский: Я хочу, чтобы люди просто приходили утром на фестиваль и уходили поздно ночью, в 3 часа. Практически неважно, на что. У нас в четырех залах и в кинотеатре «Фитиль» и в «Горизонте» существует то визуальной пространство нашей реальности, которое абсолютно отсутствует во всех остальных источниках коммуникаций, аудиторий и факта искусства, современного искусства, коим является документальное кино. Я не призываю зрителя приходить на один фильм. Мы только что приехали из «Горизонта», где у нас идут в одном из залов один за одним фильмы. Мы начали с фильма 1969 года о Чехословацких событиях. Потом показываем сразу новую чешскую картину о последствиях, о персональных историях людей, как на них повлияла эта история советского вторжения и «пражской весны». Затем мы показываем картину, снятую белорусским режиссером, который служил во время «холодной войны» в ГДР на ядерных установках, его воспоминания, вся эта история «холодной войны», как она преломляется в сегодняшнем дне. Это история, это фильм, который вплетен в некую историю новой драматургии, и в этом есть определенная ценность. С другой стороны, если суперзанятые люди, которые могут вычленить полтора часа своей жизни, придите на любую конкурсную картину. Придите на картину Ханны Поллак, которая 14 лет снимала здесь под Москвой историю одной девочки, начиная с 10 лет. Целая жизнь в течение ста минут. Где, на каком телевидении вы увидите такую сагу такой степени погружения, проникновения.
Елена Рыковцева: Еще придти к вам, можно даже увидеть становление ДНРовских персонажей от начала и до этой минуты, то есть очень свежее кино, которое снималось английскими документалистами.
Виталий Манский: Не очень корректно приглашать. Приглашу на картину - на сегодняшний вечерний показ все билеты проданы. То есть нужно еще звонить в кинотеатр, что там есть. Можно приходить днем, днем посвободнее, а фильмы все хорошие.
Я как раз за то, чтобы существовало все, включая соцреализм, я за то, чтобы это было талантливо. Если вы способны найти и поддержать яркого художника, который может языком соцреализма, или гипер-реализма, или конструктивизма, или абсурдизма, или чего угодно выразить какую-то сформулированную художественную идею — ради бога. Но получается простая и понятная вещь, что они пытаются тратить государственные деньги налогоплательщика на псевдопатриотическое кино, которое никто не смотрит, потому что люди это отторгают, с ним невозможно наладить никакой контакт, потому что люди чувствуют, что это все «клюква», что это все заказная бездуховная и сильно не талантливая ерунда. И получается, эти деньги улетают в никуда, эти министры надувают щеки, а все самое интересное, все сущностное и все то, что будет заложено в некие фундаменты дальнейшего развития российской культуры, что снимают не всегда российские авторы, потому что у нас же фестиваль фильмов со всего мира на русском языке.
Андрей Загданский: Вот это, кстати, очень интересно то, что ты сейчас говоришь. Я подумал, что твой фестиваль вообще больше всего подходит к картине Русского мира. Сейчас стал очень популярным этот термин.
Виталий Манский: Его продвигают на броне бронетранспортеров.
Андрей Загданский: Давайте посмотрим на него реально. Вот Ханна, режиссер из Польши снимает фильм о России, это взгляд польского режиссера на Россию, на русский мир. Люди из Англии делают фильм о Донецке. Я приезжаю, привожу фильм об украинско-армянско-русском художнике, я сделал его в Америке с украинцами и так далее. В принципе твой фестиваль и день просмотра — это и есть какая-то картина русского мира в широком смысле, в настоящем, в реальном выражении и в реальном воплощении.
Елена Рыковцева: Ханна, мы переходим к вам. Не просто русский мир вы сняли, вы сняли московскую свалку. Это то, что могли бы вам инкриминировать. Вы выбрали абсолютные отбросы русского общества, про которые не знают даже в самой Москве. Вам же тоже могли высказать такую претензию: а почему свалка? Почему вы не выбрали девочку из более благополучной семьи?
Ханна Поллак: Я думаю, во-первых, когда я начинала снимать этот фильм 14 лет назад, меня задела красота этих людей, красота детей. Думаю, что это фильм, сделанный с большой любовью к России. Он может быть по-разному воспринят. Во-первых, эта история универсальная. Меня уже в Польше критиковали, почему я такой фильм не сняла именно в Польше, почему я поехала в Россию. То, что меня удивило в этих людях, когда человек опускается на дно, он становится зачастую более человеческим, чем вершина общества. Это картина, которая рассказывает о человеке падшем, который живет в унизительных условиях, о человеке бесконечно красивом, человеческом и в таких обстоятельствах более гуманистичным, чем в условиях, когда у него все есть. Грустно, если фильм такого рода будет вписан как раз в понимание того, что он неправильно отражает Россию, является критикой страны. Все эти истории довольно универсальны, можно их снять и снимаются они в моей стране, в Америке, везде в мире.
Виталий Манский: Вообще говоря, когда я смотрел твой фильм первый раз, он сто минут идет, и когда вдруг мы пришли к финалу картины, о котором я, конечно, не буду рассказывать, потому что фильм завтра впервые будет показан в России, я могу сказать, что я на протяжение последних лет, учитывая, что я смотрю под тысячи фильмов в год, я, наверное, более оптимистического фильма не видел лет 5-7 точно. Особенно о России. Потому что, к сожалению, у нас более тяжелый скептический взгляд на то, что нас ожидает. Но найти в этом во всем абсолютно ужасном пространстве аргументы для веры в лучшее и назвать так картину «Человек живет для лучшего». Если бы я был министром культуры, я бы эту картину сейчас выпустил тысячью копий по стране, я бы ее показывал завтра по всем каналам, потому что эта картина и есть то, что банально называют скрепами и так далее, вот это то, что может переломить какое-то мироощущение русского человека, который опять оказался и еще стоит на пороге более тяжелых испытаний. Здесь мы видим героев с таким бэкграундом тяжести и с таким прорывом в светлое, что я снимаю шляпу, я правда не видел такого кино давно.
Елена Рыковцева: Андрей, я буду вас спрашивать о старой картине «Оранжевая зима», но вы скажите о новой несколько слов.
Андрей Загданский: Я очень хотел показать этот фильм в России, в Москве. Называется он «Вагрич и «Черный квадрат». Вагрич — это первое имя Вагрича Бахчаняна, художника, армянина по происхождению, который жил в Харькове, Москве и Нью-Йорке. В Нью-Йорке я с ним дружил, в Нью-Йорке Вагрич умер. И вот это фильм о нем. Слава Вагрича началась в Москве, когда он работал в «Литературной газете», здесь живет очень много его друзей. И я хотел открыть фильм, начать его жизнь именно здесь. Любезно Виталий Манский пригласил меня с фильмом сюда. Мы его показываем завтра. Я надеюсь, что всякие приятные люди придут и им будет интересно.
Виталий Манский: Второй фильм - «Оранжевая зима», которая включена в программу «Украина не Россия». Отт локальных историй персонифицированных мы переходим к глобальным картинам истории двух государств или государства Украина, с которым у нас сейчас определенные отношения всем известные. И мы посчитали своим долгом сделать программу, помимо того, что много так или иначе Украины в других программах, мы посчитали нужным сделать ретроспективу не то, чтобы украинского кино, а картин об Украине, картин, которые объясняют российскому зрителю, что такое Украина. Для того, чтобы понять, что такое Украина, мы показываем и картины «Симфония Донбасса», того самого Донбасса, где понятно, что происходит, и картину Александра Довженко «Освобождение» о приходе Красной армии на территорию Украины вследствие известного пакта, и картину Андрея «Оранжевая зима» о первом Майдане 2004 года, и картину Александра Роднянского «Свидание с отцом» о поездке дочери к своему отцу, обвиненному в сотрудничестве с нацистами во время войны и приговоренному к смертной казни, это по сути последняя встреча дочери и отца на оккупированных территориях. И картину Андрона Кончаловского «Битва за Украину», которая экранизирует книгу Леонида Кучмы «Украина не Россия», рассказывает очень точно о процессе разделения полномочий между Россией и Украиной, очень структурированная картина. Картина эстонского режиссера «Шахта номер 8», которая снята непосредственно на тех территориях, которые сейчас находятся в Донецкой народной республике, конкретном в этом поселке, где сбит был малайзийский «Боинг». Сегодня мы эту программу открываем российской премьерой фильма Сергея Лозницы «Майдан». И здесь я могу только ремарку дать, что мировая премьера картины состоялась на Каннском фестивале как спецсобытие Каннского фестиваля. В большом зале стояли люди, аплодировали 15 минут, после чего картина прошла практически по всем мировым фестивалям и ни разу не была показана в России. Почему-то такая очевидно востребованная в России картина только в декабре добралась и только до одного фестиваля.
Елена Рыковцева: Андрей, мне интересно, вы на те события теперь какими глазами смотрите?
Андрей Загданский: Когда я делал картину, я понимал, что да, это все закончилось ничем, но вместе с тем есть существенные вещи, на которых стоит та картина, с моей точки зрения. Сформировалась некоторая иная сила Майдана, она вышла на арену впервые, она сказала свое слово через 10 лет. Ее не было до этого — это новая политическая реальность. Во-вторых, то, о чем был фильм, что да, это было похоже на оперу и оперетту, да, это было по всей видимости игра, счастливая игра, люди счастливо играли. Решалась судьба Украины, поэтому так цитировался фильм «Земля», я считаю такой метафильм украинский, где судьба Украины является и сутью, и историей. И эта вся история в конце открыта. Фильма заканчивался так, что ничего еще не произошло. Праздник закончился, приходит похмелье, ничего нет, вы ничего не сделали, вы ничего не добились. Но то, что эти сформировавшиеся силы пришли заново, мне кажется, очень знаменательно. По-своему мне приятно, что я понимал, что будет так, вместе со своим соавтором Александром Генисом, который писал текст.
Елена Рыковцева: Они пришли заново после того, что случилось, как закончилось, все-таки у вас этот крах прописан. Каким образом вера в них сохранилась?
Андрей Загданский: Когда у вас что-то один раз получилось… Потом, учтите, ситуация 2004 и нынешнего года совершенно разная. У них была конкретная цель: люди были не за Ющенко, а против Януковича. Поэтому когда они кричали «Ющенко», они на самом деле говорили «долой Януковича», они не хотели Януковича, Ющенко был альтернатива, которая позволяла им соединиться. Мы считаем, что выборы были несправедливые, давайте отменим, проведем новые законные, честные. В 2014 году такой ситуации не было, они требовали отставки вообще, у них не было никакого юридического основания, на котором бы они стояли и говорили «пусть уйдет». Почему он уйдет, он не хочет никуда уходить. И так развивалась ситуация эмоционально и социально. Народ сформировался, возникла новая совершенно сила, она вышла в 2013-14 году и продемонстрировала себя очень сильно, очень эмоционально и очень жестко.
Виталий Манский: Она будет теперь контролировать любого следующего политического руководителя. А руководитель государства, подконтрольный собственным народам, это залог если не рая на земле, по крайней мере, начало строительства какого-то нового общества.
Елена Рыковцева: А вы в разум этой силы верите по-прежнему?
Андрей Загданский: Я верю в то, что это сила. Она может быть разумная, она может быть страшная. Это сила, как морская волна, кого-то она опрокинет и уйдет, а кто-то проедет на серфинге. Это народ с совершенно иным сознанием, который вышел и сказал: нет, не так.
Елена Рыковцева: Который теперь будет решать, хорош этот президент или плох.
Андрей Загданский: А это не так плохо.
Елена Рыковцева: А вы верите, что он со всем своим разумом будет решать?
Андрей Загданский: Мы знаем, что и народ может быть бездарен. Буш, когда решил воевать в Ираке, его народ поддержал. Это было ужасно, это были позорные страницы американской истории, но это было. Во время всех кровавых событий я был в Киеве, переживал, видел все это. Это мне дает очень серьезный эмоциональный толчок. Я в них верю знаете, почему, потому что среди широкого спектра моих киевских друзей, разных людей, разных этнических происхождений, всех происхождений, я не знаю ни одного человека, который не поддержал бы Майдан.
Целиком в звуке
