Иван Толстой: В эфире программа «C'est la vie”. Непериодические разговоры с Андреем Гавриловым. Здравствуйте, Андрей.
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван.
Иван Толстой: Андрей, что вы такое принесли? Чем вы меня пытаетесь шокировать? Это музыкальный альбом, но скорее он похож на художественный. Почему он такого формата? Это что, приглашение назад в прошлое — в эпоху винила?
Андрей Гаврилов: Тогда давайте два слова о том, чтобы было понятно, о чем мы говорим. Вы держите в руках коробку, которая сделана под размер винила, действительно. Но сразу хочу сказать, что такие коробки под винил, даже если внутри них не виниловые пластинки, — это один из обычных стандартов издания. Конечно, роскошных стандартов, не дешевых, но, тем не менее, стандартов. Вот если это было бы круглое нечто, или треугольные, или размером с весь этот стол (нас никто не видит, но, по-моему, он два на два метра), в таком случае, да — это было бы нечто ах.
С другой стороны, это было бы безумно неудобно. Это явно сделано, уже по размеру видно, что это сделано людьми, которые не просто любят музыку, но умеют и любят ее издавать. То есть эту пластинку, коробку, сейчас я скажу, о чем идет речь, можно поставить на полку. А что-нибудь метра два на два на полку не поставишь — это будет пылиться, это будет мяться, и так далее.
Речь идет о гигантской коробке, которая называется «Рок-фестиваль. Подольск-87». Самое удивительное, что в этой коробке помимо, навскидку, сто с лишним страничного буклета с фотографиями лежат не компакт-диски.
Иван Толстой: Это уже не буклет, простите, с фотографиями — это альбом с фотографиями.
Андрей Гаврилов: Это книга. Так вот, можно сказать, что к этой книге, помимо той коробки, в которую она положена, еще прикладывается диски, но не компакт-диски, компакт-диски с музыкой были выпущены отдельно, а ДВД со всеми имеющимися фрагментами или не фрагментами съемок того рок-фестиваля, который наша критика очень любит называть «русским Вудстоком». Мне страшно не нравится это название, но просто для того, чтобы было понятно. Это действительно три дня мирной музыки, когда выступили очень многие группы, как известные, знаменитые, типа ДДТ, «Зоопарк», «Наутилус», так и группы, которые, к сожалению, так и не пробились к слушателю, как «Веселые картинки», «Цемент» и прочие.
Это заслуживает того, чтобы обратить внимание на себя как продукт, простите, но кроме того это еще и повод для того, чтобы поговорить об издателях этого дела одной из моих самых любимых фирм, московской фирмы «Геометрия».
Мы с вами говорили о фирме «Фэнси Мюзик», которая издает современную академическую музыку преимущественно, и кстати, сразу хочу сказать, большое событие: три их диска вошли в шорт-лист престижной награды ежегодной «Лучшие диски», это можно посмотреть на сайте, это международная награда. Фирма «Фэнси Мюзик» единственная, кроме великой фирмы, представленная тремя дисками. Хотя, конечно, это не спор и неважно, кто первый, кто второй, просто забавно. Так вот, мы говорили о фирме «Фэнси Мюзик», мы говорили о фирме «Артбит», которая делает невозможное для издания современного российского джаза, преимущественно, но не только, преимущественно мейнстримовского, а вот теперь мы говорим о фирме «Геометрия», которая примерно то же самое делает для некоммерческого, а именно для очень интересного, очень музыкально, бывает, изощренного рока. Фирма «Геометрия» существует примерно 10 лет, хотя на самом деле, по-моему, ее первые релизы появились раньше. И первые компакт-диски, изданные «Геометрией», привлекали внимание, поскольку это была интересная музыка, но еще не так бросались в глаза по оформлению. В последнее время «Геометрия» перешла на издание некоторых архивов, я теперь даже не понимаю, как мы жили без этих архивов, и они изданы так, что просто взмахиваешь руками.
Иван Толстой: Как же называются архивы фирмы «Геометрия»? «Архимедовы залежи»?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, я вам просто сейчас покажу два таких архива, пользуясь тем, что мы с вами сейчас сидим рядом друг с другом, и вы сразу поймете, о чем идет речь. Вот, например, шуршание этой обложки дисков. В свое время был выпущен альбом, записанный великим Хвостенко, он же Хвост, с питерской группой «Аукцыон». Ну, был записан и был записан, прекрасно, что он вышел, все его любили и радовались. И вот фирма «Геометрия» издала его в виде тройного альбома, там сам альбом, там репетиционные и демо-записи, иногда не менее интересные, чем сами песни, которые вошли в альбом, и плюс ДВД записей концертов Хвоста, записей их совместных выступлений. А что я буду говорить, возьмите в руки, посмотрите, Иван, — это заслуживает того.
Иван Толстой: Между прочим, я знаю «Чайник вина» с этой обложкой, он здесь и повторен. Только он в виде голограммы такой, во всяком случае оптического фокуса, как подмигивающие японские карточки для телефонов 25-летней давности.
Андрей Гаврилов: Скорее это такая стереограмма, которая очень интересна. Я открываю коробку: это ДВД концерт в Балтийском доме, это тексты, это копия.
Иван Толстой: А мне показалось, что это настоящая газетка. Нет, это копия.
Андрей Гаврилов: Копия старой газетной статьи. Здесь, конечно, надо иметь в виду, что финансовые возможности не безграничны. То, что, например, сейчас делает Пол Маккартни, выпуская свои архивы, - каждый архив размером, наверное, с пару томов Большой советской энциклопедии. И вот понятно, что он тоже хочет представить многое из того, что у него есть. Когда ты открываешь архив Пола Маккартни, там, конечно, книга на 200-300 страниц, всякие фенечки, как говорится, пригласительные билетики и так далее, ты потом читаешь, сколько народу работало над этим делом, и ты понимаешь, что в большинстве своем они просто шерстили сейфы звукозаписывающих компаний. А потом берешь в руки выпуск фирмы «Геометрия» и читаешь, и знаешь, поскольку я знаю некоторых людей из тех, которые работают над этими компакт-дисками, так вот, группа из двух, трех, четырех человек, не имеющая никаких сейфов, обзванивающая любителей, у которых могло что-то сохраниться, и чаще всего находящая группа. Вот эти энтузиасты, которые работают абсолютно за другие зарплаты и гонорары, нежели сотрудники фирмы EMI, я думаю, что они делают дело в итоге, если посчитать КПД, намного более интересное и выгодное. По крайней мере, теперь я точно знаю, что «Чайник вина» можно иметь дома, я имею в виду, конечно, не сам чайник, а компакт-диск с записями Хвоста и «Аукцыона», именно в этом виде и ни в каком другом, потому что только это дает тебе представление об этом фрагменте творчества как группы, так и Хвоста.
Но нельзя говорить о выпуске дисков и ничего не послушать. Давайте послушаем сразу того же Хвоста. И на ваш выбор: мы можем послушать песню «Орландина» знаменитую, можем послушать песню под названием «Чайник вина», которая дала название всему альбому. Иван, выбирайте, что мы будем слушать.
Иван Толстой: Логично все-таки слушать «Чайник вина», тем более, что уж очень хорошая песня.
Андрей Гаврилов: Прекрасная аранжировка, прекрасное музыкальное сопровождение группы «Аукцыон».
(Песня)
Андрей Гаврилов: По-моему, пора назвать тех нескольких человек, которые ответственны за это пиршество. Это, разумеется, Павел Кострыкин, который осуществляет общее руководство фирмой, это Вадим Ульянкин, продюсер фирмы, волшебник звука Евгений Гапеев, человек, благодаря которому очень многие фонограммы новые, очень многие фонограммы старые, очень многие фонограммы, которые считались навсегда потерянными, и очень многие фонограммы, которые стояли на полках и за 10, 20, 30, 40 лет, считались бесконечно и безнадежно испорченными, благодаря ему все это до нас дошло, все это звучит так, как это только может хорошо звучать по состоянию на сегодня. Без него, повторяю, не только релизы фирмы «Геометрия», но и многих других фирм звучали бы намного хуже, намного беднее, намного более плоским был бы звук на этих компакт-дисках или виниловых пластинках. И если говорить о совершенно ошеломляющем оформлении компакт-дисков фирмы «Геометрия», то отвечает за это Александр Яковлев, человек, который в принципе ответственен за дизайн всего того, что выпускается. Фирма «Геометрия» любит, как я уже сказал, работать с некоммерческой рок-музыкой, с той рок-музыкой, которая заставляет не плясать, а думать. Таких немного, но такие тоже есть. И одна из любимых групп этой фирмы — это группа «Аукцыон», которая только что сопровождала Хвостенко в его исполнении «Чайник вина».
Но вместе с тем идет и отдельная серия в выпусках дисков группы «Аукцыон», каждый диск выпускается в виде двойного, тройного, четвертного альбома с кучей дополнительных материалов, газетных вырезок, плакатов, иногда даже копий тех нашивок, которые в свое время в Питере делал художник Миллер, в то время бывший официальным или практически официальным художником, дизайнером группы «Аукцыон». Группа «Аукцион», по-моему, вполне заслуживает того, чтобы мы послушали одну из ее старых песен. Новые тоже, но новые в другой раз. А пока из свежего релиза фирмы «Геометрия» «Как я стал предателем» песня группы «Аукцыон» «Осколки».
(Песня)
Андрей Гаврилов: Кстати, диск «Как я стал предателем» был одним из тех двух дисков, которые были выпущены во Франции в свое время, когда на волне перестройки и интереса к всему советскому к нам заехали французские продюсеры. Они отобрали один диск группы «Кино» и один диск «Аукцыона». «Аукцыон» они пересвели, перемикшировали и французская его редакция весьма серьезно отличалась от той редакции, которая ходила по рукам в Москве и Питере под видом магнитофонного альбома. В этой коробке, которую выпустила фирма «Геометрия», приведены обе редакции этого альбома, и французская, и советская, выбирайте, что вам больше нравится.
Иван Толстой: В Москве недавно закончилась очередная, 16-я по счету ярмарка интеллектуальной книги «Нонфикшн». Мы с Андреем обсуждаем некоторые впечатления, полученные от блуждания по бесконечным коридорам этой самой ярмарки.
Я знаю, Андрей, что мы с вами редко совпадаем в наших книжных покупках, хотя умудряемся обсуждать вещи, которые интересуют нас обоих. Тем не менее, я тоже видел, что вы присмотрелись к двухтомнику Романа Тименчика, который называется «Ахматова в 1960-е».
Андрей Гаврилов: Он называется «Последний поэт. Ахматова в 1960-е».
Иван Толстой: Я судил по обложке, потому что я еще не распечатал его. Это второе издание, на этот раз в двух томах, а первое было, кажется, в 2005 году, под тем же самым названием выходило и в одном томе, очень толстом. Книжка совершенно чудесная. Не нужно думать, что это об Ахматовой с 1960-го по 1966-й год, ни в коем случае. Это книга вообще о всей судьбе Ахматовой, но, так сказать, когда вы тарелку наклоняете и каша сползает на один край, вот здесь все-таки больше сползло к 1960-м годам информационно, комментаторски, и так далее. А комментарии в этой книге — это утереть нос, вообще говоря, всем. Вы уже, кажется, открыли двухтомник?
Андрей Гаврилов: Могу сказать, если вообще двухтомник — это примерно 1200 страниц, второй том чуть-чуть больше по размеру, чем первый, так вот весь второй том — это примечания и комментарии.
Иван Толстой: Мне нравилось уже в первом издании: книга открывалась фразой, кажется, она звучала так, я сейчас нафантазирую, но смысл такой: Анна Андреевна Ахматова скончалась 5 марта 1966 года. Так вот, в этой фразе было то ли 5, то ли 7 цифр, отсылающих к примечаниям: к слову Анна, Андреевна, Ахматова, скончалась, число, год и так далее. Роман Тименчик, профессор Иерусалимского университета, комментировал всё, и оказывалось, что это не пустой комментарий. Мы же понимаем, что Ахматова была не Ахматова, а Горенко, и так далее, все эти даты, все имена, отчества, все нуждалось в пояснении. Ее биография стала каноном, превратилась в предмет изучения. В 1960 годы Ахматову стали издавать в эмиграции. Издавали и раньше, есть книжка, по-моему, 1952 года Издательства имени Чехова, в Нью-Йорке выходила, что было опаснее, чем издаваться в 1960-е в той же Америке. И тем не менее, она стала издаваться, она стала предметом изучения, ее книги превращались при жизни уже в литпамятники такие. И Роман Тименчик описывает ее «связи с заграницей», интерес к ней у эмигрантов, как проникали ее рукописи за границу, и так далее. Ведь Ахматова при том, что она была уже признаваема официально, она продолжала в огромной части своего наследия оставаться запрещенным поэтом.
Андрей Гаврилов: Неизданным и неизвестным поэтом.
Иван Толстой: «Поэма без героя», «Реквием», стихи, ее письма, ее литературные и житейские связи — это все то, о чем нельзя было говорить вслух, об этом нельзя было писать в нашей прессе.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, я несколько раз разговаривал с людьми, когда я упоминал про зарубежные издания Ахматовой, не то, что конкретно мы их обсуждали, выяснялось, что это никого не удивляет. Потому что в глазах читателей Ахматова такая глыба, что у нее не могло не быть зарубежных изданий, пусть на русском, на каком угодно. Ну да, предположим, Пастернак переправил «Доктора Живаго», худо-бедно, это все понимали, Солженицын переправлял рукописи, стихи Бродского попали за границу, но это же Ахматова. И вот это отношение совершенно уникальное. Это очень интересно, почему так.
Иван Толстой: Конечно, притупилась острота того времени. Вспомните, когда вам из-под полы доставали в 1970-е годы эмигрантскую книжку, волновалось внутри все. Кого сейчас волнует, что книжка издана на другом конце света?
Андрей Гаврилов: Вы сказали, что в первой фразе Тименчика, пусть того издания, было 5 или 6 отсылок к комментариям, я подумал, что в принципе то, что вы сказали, — это ведь так строится в интернете гипертекст. Мы пишем: Иван Толстой и Андрей Гаврилов в студии обсуждали Ахматову.
Иван Толстой: 15 сносок должно быть.
Андрей Гаврилов: По идее, в интернете — это же элементарно, выделено слово, ты щелкаешь, тебя перебрасывает на другую страницу.
Иван Толстой: 12 на меня и 3 на вас.
Андрей Гаврилов: Две на меня. Не нужно, я понимаю, что вы добрый человек. Я подумал, что как легок будет постепенный переход на электронные книги. Я сам недавно, сдуру совершенно, не заметив, купил на американском «Амазоне» книжку, и потом когда она не пришла, я только потом случайно понял, что я купил ее электронное издание. Мне в голову не пришло, это моя вина, моя глупость, посмотреть, что я покупаю. Особенно ценно в это время: у меня многие знакомые пришли на «Нонфикшн», посмотрели на книги, записали их названия, пришли домой и прочитали в интернете. Они их читают на «ридере» - это слово, которое вам еще предстоит освоить. Слово «трек» вы уже освоили. Так вот, не берут книгу в руки. Я с особым уважением отношусь к тем издательствам, которые продолжают это нелегкое дело издания книг. Кстати, вы меня спросили о моем первом впечатлении о «Нонфикшн». Я не помню, первые «Нонфкшн» были тоже каждый год или раз в два года?
Иван Толстой: По-моему, «Нонфикшн» всегда раз в год.
Андрей Гаврилов: Хорошо, значит мы 16 лет наблюдаем «Нонфикшн» практически, грустно и как-то естественно смотреть, как некоторые издательства умирают, некоторые появляются, некоторые возрождаются. Примерно в одних и тех же местах, по крайней мере, последние годы находятся одни и те же издательства. Ты приходишь на «Нонфикшн», ты примерно знаешь, где искать издательство какого-нибудь регионального университета, а где искать издательство «Слово» или «Время».
Иван Толстой: Вы совершенно правы, простите, я вас перебью. Входя несколько дней назад на «Нонфикшн», я сказал себе внутренне: если первым стендом не будет издательство «Время», значит я не туда попал. Оно было на месте.
Андрей Гаврилов: Вдруг ты видишь, что какие-то издательства сжались, у них павильончики стали меньше и книги стали поменьше. А кто-то, на кого ты внимания не обращал, вдруг представляет что-то безумно интересное. Вот этот процесс печальный, потому что те, которые съеживаются, потом постепенно, наверное, умирают, но это неизбежный процесс.
Иван Толстой: Или переходят в электронную форму.
Андрей Гаврилов: Совершенно верно. Так вот, одно из издательств, которое на глазах набирает силу, причем не очень быстро, но очень уверенно, для меня это «Студия 4+4», я вам говорил о ней как-то в наших разговорах, они издали Льюиса Кэрролла с иллюстрациями от Кэрролла до Дали, они издали несколько роскошных альбомов про архитектуру, железнодорожный альбом, который кажется очень специфическим, когда ты его представляешь, но когда ты его открываешь, оторваться невозможно. Это планы, проекты, фотографии и рисунки железных дорог и вокзалов, которые были, которых не было, которые могли бы быть.
Так вот, на этой ярмарке они представили две, на мой взгляд, безумно интересные книги. Одна из них — это путешествие Льюиса Кэрролла в Россию в 1867 году, его дневник. Книга, как всегда у издательства «4+4», роскошно издана, украшена фотографиями того времени. Как я узнал из этой книги, оказывается, Кэрролл за границей был один единственный раз — это раз была Россия. Он провел месяц в Москве, в Нижнем Новгороде и в Петербурге, если я не ошибаюсь. Его впечатления, его воспоминания — это безумно интересно. Тем более, что это не путевой дневник, а дневник человеческий, там есть и стихи, и какие-то бессмыслицы, нонсенсы. Это читать — не оторваться.
Иван Толстой: А еще говорят: Россия не родина слонов. У нас все бывали — Дюма, маркиз де Кюстин, Льюис Кэрролл.
Андрей Гаврилов: Кто только у нас ни был. И вторая книга, которая вышла тоже в «Студии 4+4», которую я хочу особо отметить, — это «Легенды о великой любви в пересказе Софьи Прокофьевой», как я считаю, замечательной детской писательницы. Книга с иллюстрациями Трауготов. Александр Георгиевич Траугот, насколько я знаю, лично отбирал и готовил это издание, сделав около 5 тысяч набросков, которые оставались в семье. Это изложение Софьи Прокофьевой для современных, вряд ли взрослых подростков, наверное, детей и малых подростков классических легенд о Тристане и Изольде, о Лоэнгрине, о Флоре и Бланшефлоре. Это та романтика, которая в эпоху «Engry Birds» и какой-нибудь, наверное, еще популярной игры, просто я не знаю, постепенно вымывается из бытовой жизни.
Иван Толстой: Мой внук играет в «Риск» - это захватывать континенты, мучить и сталкивать целые народы в никуда, подвергать остракизму.
Андрей Гаврилов: Яблоко от дедушки недалеко падает. Так вот, это та романтика, тот романтизм, который постепенно вымывается из повседневной жизни детей, и мне очень жаль, что вымывается. Потому что все-таки есть разница между «Тристаном и Изольдой» и «Engry Birds», хоть вы меня убейте. Так вот, это «Легенды о великой любви», «Студия 4+4», руководитель проекта Дмитрий Аблин. Повторяю, книг у них немного, но каждая из этих книг, по крайней мере, которые я знаю, заслуживают того, чтобы стоять на полке. Не мертво стоять, а стоять на полке для того, чтобы ее все время вынимать, все время читать и знакомить окружающих с ней. Прекрасная книжка.
За что я еще люблю «Нонфикшн», Иван, за то, что издательства, пусть даже те, на которые обычно ты не очень обращаешь внимание, вдруг представляют те книги, понятно, что они хотят вписаться в общее направление ярмарки, они достают те книги, которые для них может быть не очень характерны, но которые, тем не менее, очень интересны. Если вы помните, когда входишь на ярмарку, то сначала оказываешься в большом квадратном зале, там в углу идут какие-то презентации. Когда я пришел туда первый раз, там Михаил Яснов как раз представлял свои новые издания. Люблю Михаила Яснова, люблю его переводы.
Иван Толстой: Это петербургский переводчик.
Андрей Гаврилов: Да. И поэт. Люблю его переводы, замечательный человек. В центре зала представлены не очень крупные издательства. Традиционно, мы уже с вами обсуждали, что издательства довольно часто остаются на тех местах, где они и были уже на предыдущих ярмарках, традиционно там стоит издательство под гордым названием «Красный матрос». Это издательство петербургское, тесно связанное с Митьками, издающее книги Митьков, газету Митьков, в свое время они издавали, они торговали дисками Митьков и так далее. На этот раз я у них увидел книгу, от которой просто задрожал, потому что, честно сказать, я никогда не знал, что такое существует. Скромное белое в виде блокнота издание, которое называется так: «Виталий Аксенов и Сергей Курехин. Музыкальные игры. Музыкально-комедийное фантастическое шоу. Режиссерский сценарий». Во-первых, я никогда не знал про то, что Курехин готовил сценарий какого-то шоу или фильма. Я успел только полистать, увидел, что по мнению Курехина в этом действе должны участвовать группа «Кино», Ольга Арефьева, сам Курехин, Кола-Бельды, Олег Гаркуша из «Аукцыона», «Инопланетяне». Одна из сцен — это была знаменитая переноска бревна через лужу, где самый хитрый кудрявый, самого маленького роста повис на бревне, чтобы его тоже тащили. Особенно это хорошо, когда вспоминаешь знаменитую пургу под названием «Ленин — гриб». Я не успел полностью прочесть этот сценарий, но то, что издатели нашли его, а это явно было служебное издание «Ленфильма» 1988 года, режиссерская разработка, нашли его, скопировали, издали — это просто здорово. Я думаю, что все, что написал Курехин, не записал, потому что музыка у него издана далеко не вся, а написал буквами на бумаге, что это все уже было издано, была книжка его, был авторский сборник, но, видите, «Красный матрос» нас порадовал такой вещью, там объектом, я бы сказал, в общем-то это книгой не назовешь, таким изданием. Еще есть одна радостная новость.
Иван Толстой: А это была печальная, что ли?
Андрей Гаврилов: Это была просто новость, это была весело-комедийно-фантастическая новость, а есть новость радостная, тем более, что она еще не новость, а только прогноз новости. Я не знаю, помните вы или нет, но в начале 1990-х годов или в середине 1990-х годов существовало издательство «Даблус», оно официально существует, по-моему, и до сих пор (сейчас я объясню, почему оно не может не существовать), но его деятельность несколько сократилась. «Даблус» - это проект московского художника Леонида Тишкова. Насколько я понимаю, все издательство «Даблус» - это Леонид Тишков, больше там нет никого. Он занимался изданием книг художников, себя, своих знакомых, коллег. Но в чем была, как говорят, фишка: книги выходили мизерными тиражами, от 30 до 100 экземпляров, очень многие, особенно первые издания вручную художниками раскрашивались. Я знаю, это направление представлено и в Питере, есть люди, которые работают точно так же. Леонид Тишков, например, в свое время издал великолепную книгу Резо Габриадзе «В маленьком садике империи», по-моему, тиражом 30 экземпляров. И по-моему, Резо Габриадзе каждый экземпляр раскрасил.
В последнее время «Даблус» издавало книги уже в типографии, уже более-менее, страшно сказать, массовыми тиражами 500 экземпляров. И вот сейчас Леонид Тишков готовит новое издание, которое будет выпущено тиражом в 100 экземпляров. Оно будет называться «Елка у Ивановых», как вы понимаете, это пьеса Александра Введенского, с его иллюстрациями. В свое время Леонид Тишков уже делал иллюстрации к этому произведению, их даже хотели взять в какой-то сборник рождественско-святочных историй, но издатели к тому времени не читали саму «Елку у Ивановых». Когда они ознакомились с текстом Введенского, они поняли, что это не совсем ложится в благодушно-святочный сборник и от этой идеи отказались. Будет издано 100 экземпляров, это будет черно-белое издание или, может быть, даже не столько черно-белое, а что-то вроде серовато-незаметного, серовато-странного, потому что персонажи напоминают тени, напоминают привидения. Я не знаю, как это будет, естественно, сделано художником, я не видел еще даже набросков, но я просто знаю, что к Новому году, как он сказал, без пяти двенадцать 31 декабря уже можно звонить и справляться, где же взять тираж или где взять экземпляр. Он обещает к Новому году эту книгу выпустить. Хочу только сказать, что перед этим, насколько я помню, последнее, что выпускал «Даблус», - это было посвящение Хлебникову «Ладомир», тоже тиражом 100 экземпляров, обложка Леонидом Тишковым раскрашивалась вручную. Это чисто коллекционное издание, которому скорее место может быть в художественных галереях и музеях, чем на книжной ярмарке. Тем не менее, такая радостная новость, связанная с издательством и с книгопечатанием. И последнее, очевидно, что я хочу вам сказать — это то, что... Как сказать правильно, Иван, вы лучше знаете: меня поразило и огорчило, поразило и озадачило. Одно слово придумайте.
Иван Толстой: В одном слове? Я обалдел.
Андрей Гаврилов: Совершенно верно. Ой, какое емкое и хорошее слово вы придумали. Я обалдел, совершенно верно. Дело в том, что я не покупаю открытки, я не большой любитель открыток и я не коллекционер открыток. Как правило, я вижу, что они выпущены, и на этом мой интерес к ним заканчивается. Но тут, проходя мимо стенда издательства «Бослен», которое я знал только потому, что они выпускают неплохую детскую серию, помните, мы говорили о том, что нет учебных книг, так вот, они одни из немногих, чьи учебные книги для детей были представлены на ярмарке. Замечательная книга Михаила Козинника, серия, с моей точки зрения, извините ради бога, уважаемые издатели, с несколько дурацким именем у главного героя Буравчик, но тем не менее, это Буравчик, который вгрызается или ввинчивается в разные вопросы и дает правильные ответы: почему мы слышим, что такое звук, кто придумал паспорт, когда была первая виза. В популярной форме рассказы для детей. Так вот это самое издательство выпустило сборник открыток «Москва в будущем». Как водится теперь, как можно стало — года издания нет, поэтому может быть этот набор был издан сто лет назад и только сейчас мне попался на глаза, и все равно от этого он не становится менее прекрасным. Дело все в том, что в свое время предприимчивый владелец кондитерской фабрики Эйнем издал цикл открыток для того, чтобы они вкладывались в коробки с конфетами. Это могли быть виды Кремля, виды Красной площади, виды Храма Христа Спасителя и так далее. Но он решил, что будет интереснее, если это будут не фотографии, не зарисовки, а рисунки, какая Москва будет в будущем. Хочу напомнить, что вся эта история с печатанием этих рисунков происходила, судя по всему, до революции, где-нибудь в году 1914, 1915, 1916, и открытки, какой Москва видится через 100, 200, 300 лет, издательство «Бослен» и напечатало.
Иван Толстой: Помните книжку Жюль Верна «Париж в ХХ веке»?
Андрей Гаврилов: Помню. И почему я озадачен, и почему я огорчен, потому что неужели нет такого альбома? Открытки совершенно роскошные. Издательство напечатало фотографии действительно тех мест, которые представлены, как они выглядели в начале ХХ века, чтобы понять, на что опирались художники, они напечатали собственно рисунки художников и описание того, что творится в Москве по мнению художников в будущем. Я не могу отказать себе в удовольствии, Иван, и попросить вас прочесть, например, то, что написано про Лубянскую площадь.
Иван Толстой: Извольте. «Лубянская площадь. Синеву неба чертят четкие линии святящихся аэропланов, дирижаблей и вагонов воздушной дороги. Из-под Мостовой площади вылетают длинные вагоны московского метрополитена, о которых при нас в 1914 году только говорили. На мосту над метрополитеном мы видим стройный отряд доблестного русского войска, сохранивший свою яркую форму еще с наших времен. В синем воздухе замечаем товарный дирижабль, летящий в Тулу с запасом шоколада для розничных магазинов».
Андрей Гаврилов: Здорово?
Иван Толстой: Гениально!
Андрей Гаврилов: Или вот еще: «Ясная зима 2259 года. Уголок старой веселящейся Москвы. Древний яр по-прежнему служит местом широкого веселья москвичей, как было при нас триста с лишним лет назад. Для удобства и приятности сообщения Санкт-Петербургское шоссе целиком превращено в кристально-ледяное зеркало, по которому с молниеносной быстротой летят, скользя, изящные, богато убранные аэросани. И в ХХIII веке Москва верна своим обычаям».
Иван Толстой: Это просто идея стекловолокной связи.
Андрей Гаврилов: Ничего подобного. Могу сказать, что я ездил зимой в Питер на машине, так вот часть дороги действительно превращена в абсолютно ледяное зеркало, никакой стекловолокной связи здесь нет. И последнее: «Красная площадь. Шум крыльев, звон трамваев».
Иван Толстой: Это про Матиаса Руста?
Андрей Гаврилов: «Рожки велосипедов, сирены автомобилей, треск моторов, крики публики. Минин и Пожарский, тени дирижаблей, в центре полицейский с саблей».
Иван Толстой: Рифма пошла.
Андрей Гаврилов: «Робкие пешеходы спасаются на Лобном месте. Так будет лет через двести». У меня есть подозрение, что это уже пошла какая-то антиутопия. Единственное место спасения — это Лобное место, в этом что-то есть.
Иван Толстой: Привет Горбаневской.
Андрей Гаврилов: Привет Оруэллу.
Иван Толстой: А я еще хотел, Андрей, обратить внимание вот на какую книжку. В Петербурге вышел сборник «Становление и развитие Института американских стажеров в Санкт-Петербурге: к 55-летию соглашения об обменах между Советским Союзом и Соединенными Штатами в области культуры, техники и образования». Составитель книги Альбина Крымская. Но это настоящий сборник. Чем же он интересен? Называется он, конечно, очень скучно. Но всякий, кто жил в советские годы и общался так или иначе с заграничными стажерами, в данном случае, с американскими, кто помогал что-то переводить, кто получал от них какие-то книжки, кто встречался с ними на каких-то лекциях и выступлениях, всегда интересовались одной стороной дела: как американец смотрит на всю нашу жизнь, как мы выглядим в его глазах, как наша жизнь воспринимается за океаном. И вот такой сборник полный воспоминаний, интервью, каких-то аналитических статей.
В качестве небольшого примера я бы хотел привести цитату из воспоминаний историка Альфреда Рибера, специалиста и по сталинской эпохе, и по французской коммунистической партии, и по торговле и предпринимательству в императорской России.
Альфред Рибер пишет о конце 1950-х годов и затем о 1960-х: «Подготовка к академической карьере по русской и советской истории в первые годы «холодной войны» несла риск того, что может быть никогда не будет возможности проводить исследования или учиться в стране своей специализации».
Что имеет в виду Рибер? Это очень распространенная проблема: если заграничный ученый акцентировал свое внимание на каких-то неприятных для Советского Союза проблемах, которые вызывали ассоциацию с антисоветизмом, хотя может быть антисоветскими совсем и не были, то такому ученому легко было перекрыть доступ к поездкам в Советский Союз, к документам, архивам и так далее, и он моментально начинал становиться человеком не у дел, таким провинциалом, который может по верхам что-то обозревать, но академической карьеры, карьеры специалиста было уже и не сделать. Поэтому очень часто западные ученые боялись втягиваться в какую-то антисоветскую деятельности вопреки тому, что нам объясняли в нашем Ленинграде в советские годы.
Но я продолжу цитату из воспоминаний Альфреда Рибера: «Эта мрачная перспектива не помешала заниматься своим делом, но сильно повлияла на методы и подходы, усвоенные учеными, преподававшими в крупнейших центрах по изучению России и Соединенных Штатов. Как прошедший подготовку сначала в качестве студента в университете Колгейта, а затем докторанта в Русском институте (ныне Институт Гарримана Колумбийского университета), отмечу, что особое внимание по необходимости уделялось внешней политике и интеллектуальной истории. По крайней мере, имелось множество печатных источников. Существовала так же возможность изучения дипломатических и культурных связей (сегодня это называется трансфером) между Россией, Советским Союзом и другими государствами и обществами, где архивы были открыты для ученых. Неудивительно, что два крупных историка, у которых я учился в Колумбийском университете, Филип Мосли и Джеральд Робинсон, проводили свои семинары и лекционные курсы по русской и советской внешней политике и марксизму, хотя и совсем иначе, чем этот предмет преподавали в Москве. Оба, как и другие преподаватели института, Джон Хазарт по юридическому праву и Эрнест Симмонс по литературе, в 1920-30 годы учились и проводили свои исследования в Советском Союзе. Во время Второй мировой войны они так же вошли в состав государственных учреждений, где их знания о России и русский язык были высоко оценены. Сразу после войны они тщетно пытались восстановить научные и культурные обмены с Советским Союзом. Оба историка подготовили важные работы по социальной истории: Мосли о Балканах, а Робинсон о крестьянской общине в России. Но для них было ясно, что без доступа к соответствующим местам и архивам их студенты не смогут заниматься подобными темами по социальной истории. Это определило направление моей ранней научной и преподавательской деятельности.
Русский язык преподавали американцам в основном русские эмигранты. По крайней мере, таким был мой опыт в Университете Колгейта, Колумбийском университете и летней школе интенсивного русского языка в колледже Миддлбери. Преимущество состояло в том, что мы изучали язык дореволюционной интеллигенции, но не всегда происходила встреча умов на другие темы. В Колумбийском университете нашим преподавателем была госпожа Биншток, мужем которой был известный меньшевик, экономист Григорий Биншток. Уроки иногда превращались в мини-дебаты по поводу тактики меньшевиков. Американцы отстаивали мнение, что меньшевики и эсеры оказались неспособными воспринять опасность большевистской диктатуры и упустили возможности победить их. В то время как госпожа Биншток утверждала, что это означало бы пожертвовать демократическими принципами.
В колледже Миддлбери старые споры вспыхнули вновь, когда делегация комсомольцев-студентов прибыла по культурному обмену. Они сразу же вступили с преподавателями в дискуссию по вопросу о демократических правах. Тогда нам казалось, что идея собрать эти две антагонистические группы в рамках культурного обмена, направленного на улучшение советско-американских отношений, не была хорошей, но Государственный департамент, как я неоднократно убеждался, не всегда был к таким проблемам столь чувствителен, каким он мог бы быть. Новость о том, что Соединенные Штаты и Советский Союз подписали соглашение о культурном обмене, включая обмен студентами, потрясла нас. Теперь, казалось, можно стать нормальными историками, как наши коллеги по европейской и американской истории, учась по источникам, а не на удаленном от них расстоянии. Ранее для того, чтобы воспользоваться открытием Советского Союза для иностранных посетителей, Фонд Форда предоставил на конкурсной основе стипендии на поездки на один месяц, начиная с зимы 1955-56 годов.
Мы с женой Эдит, в то время обучаясь во Франции, удачно подали на грант. Месяц, проведенный в Москве, с коротким посещением городов Владимира и Киева, послужил подготовкой к более длительному пребыванию в 1958-59 учебном году в качестве участников первого года студенческих обменов. В то время я записал: «У меня создается впечатление, что то, что сначала кажется простым, здесь оказывается сложным, и то, что кажется невозможным, иногда оказывается легким». Я был в восторге от моего первого знакомства с культурной жизнью России. По сообщению бывшего одноклассника, работавшего в посольстве, мы попросили и, к удивлению, получили разрешение на посещение закрытого фонда живописи в Третьяковской галерее. Там в полумраке подвала нас вели мимо деревянных стеллажей, содержащих множество шедевров русского искусства начала ХХ века — Кандинского, Малевича, Ларионова, Гончаровой, Поповой и многих других. Иногда куратор вытаскивала одну картину и давала мне в руки для более внимательного рассмотрения. Когда я спросил: почему, если было необходимо скрывать эти культурные достижения, они не могут быть проданы в страны, которые с удовольствием их будут выставлять? Она сказала: «Они являются национальным достоянием, и в один прекрасный день русские люди захотят их увидеть».
Так вспоминает один из стажеров, приезжавших на обмены в Москву и в Петербург, культурные и научные обмены, профессор Альфред Рибер.
Андрей, что мы послушаем в финале нашей программы?
Андрей Гаврилов: Как ни странно, в финале мы послушаем пьесу под названием «Вступление».
Иван Толстой: Вот такие мы с вами парадоксалисты.
Андрей Гаврилов: Это пьеса с альбома московской команды «Вежливый отказ», альбом называется «И-и раз!». Альбом переиздан московской фирмой «Геометрия» и переиздан, как и полагается, в виде коробки. «Вежливый отказ» - это одна из любимых групп этой московской фирмы, которая издает, судя по всему, их полное собрание. Так вот, издан в виде коробки, с видео дополнительными материалами, с концертами, с разными редакциями, с бонусами. То есть у меня была прежняя пластинка «И-и раз», теперь я готов ее кому-нибудь подарить, потому что, разумеется, после этой коробки ничего больше не нужно. «Вежливый отказ» одна из самых загадочных московских групп, абсолютно в прошлом некоммерческая группа, а ныне, не сегодня, уже много лет, которая наконец-то нашла своих поклонников не в среде академических музыкантов, которые всегда ее любили. Кстати, клавишник группы популярнейший современный академический композитор Павел Карманов, который как раз совсем недавно представлял свои альбомы уже академической музыки на разных площадках Москвы. Так вот, эту группу наконец-то все больше и больше любят, как принято говорить, широкие круги музыкальных любителей, и это очень важно, потому что мне хочется, чтобы они покупали их альбомы, финансово поддерживая, исключительно красивые и редкие фирмы «Геометрия». Песня «Вступление», которой мы завершаем нашу программы, группа «Вежливый отказ», альбом издан фирмой «Геометрия».
(Песня)
