В списке ведущих университетов стран развивающейся Европы и Центральной Азии 2014/15 российские вузы заняли 26 позиций из 100. Эти результаты появились благодаря новому рейтингу в линейке исследований QS World University Rankings, которыми занимается компания QS Quacquarelli Symonds.

Другое глобальное исследование, Times Higher Education World University Rankings, которое рассчитывается по методике британского издания Times Higher Education (THE) при участии информационной группы Thomson Reuters, показало, что семь российских вузов вошли в первую сотню лучших университетов стран БРИКС.

В обоих случаях результаты рассматриваются как положительные, связанные с реализацией проекта "5-100". Проект этот, в который летом 2013 года вошли 15 российских университетов, призван способствовать повышению конкурентоспособности российской высшей школы, и его финансирование должно составить 45 млрд рублей в 2014-2016 годы. Кроме этих денег, в 2013 году вузы-участники уже получили около 9 млрд. Проект планируется закончить к 2020 году, когда пять лучших окажутся в числе ста мировых лидеров.

Недавно, правда, Дмитрий Ливанов рассказал, что некоторые университеты, недостаточно быстро двигающиеся в сторону глобального признания, весной 2015 году могут уступить свое место в проекте другим, более достойным. Действительно, несмотря на очевидную конкурентоспособность среди стран развивающейся Европы и Центральной Азии и относительную – среди университетов стран БРИКС, российским вузам, чтобы достичь главной цели, потребуется за достаточно короткий срок преодолеть очень длинную дистанцию.

В первую очередь потребуется наличие англоязычных программ (по словам ректора НИУ ВШЭ Ярослава Кузьминова – не менее 20-30% всех курсов), плюс преподаватели из ведущих мировых вузов и большое число научных статей в международных журналах. Конечно, бесплатное высшее образование может привлечь иностранных студентов, квоты для которых в этом учебном году были увеличены вдвое за счет федерального бюджета, однако среда проживания и условия общежития, надо полагать, устроят далеко на всех.

Пока участие в программе "5-100" принципиально ситуацию в вузах не изменило, а кое-где даже вызвало обратную реакцию. Так, в Московском физико-техническим институте преподаватели выступили с требованием повышения до средней по экономике заработной платы (при этом зарплата руководства института не должна превышать ее более чем в три раза, а на сайте МФТИ необходимо публиковать все зарплаты по подразделениям).

Преподаватели МГУ, которым предстоит обсуждать коллективный договор в феврале, к подобным требованиям добавили блок, касающийся раскрытия информации, публикации протоколов, стенограмм ученых советов и других нормативных документов. Они планируют также внести на обсуждение предложение о создании Научного фонда, который бы оплачивал сотрудникам МГУ командировки на конференции, в том числе зарубежные. Сейчас, как рассказал преподаватель МГУ Михаил Лобанов, университетские ученые на конференции ездят за свой собственный счет или же привлекают сторонние гранты.

Но даже если оставить в стороне вопросы финансового и технологического характера, то останется идеологический: в какой степени российский университет соответствует международному стандарту, является ли он университетом по сути? Об этом Радио Свобода рассказал директор Центра социологических исследований РАНХиГС Виктор Вахштайн.

– Когда мы говорим об университете, то возникает два ключевых вопроса. Первый – кто является собственником, кому принадлежит университет. То есть университет – это университет преподавателей, университет студентов, университет администрации? И в каждой университетской модели ответ будет другим. Второй вопрос – кто является основным заказчиком университета. Если мы существуем в классической немецкой модели, которая не сильно изменилась с момента ее импорта в Россию, в ней главным заказчиком является государство, в котором технические вузы изначально были куда более прогосударственными и встраивались в систему государственных заказов.

В той ситуации, когда основные деньги идут от государства, разумеется, конфликты, возникающие в университетах, имеют очень мало отношения к университету как институции. Российские преподаватели требуют больше университетской автономии? Нет. Преподаватели что-то говорят о качестве преподавания? Нет. Преподаватели говорят о студентах? Нет. Они говорят о разнице зарплат. Это, безусловно, их право, но ровно такой же конфликт мы можем найти в огромном количестве других учреждений, которые не имеют отношения ни к науке, ни к образованию.

Когда в 90-е годы в России произошло радикальное разгосударствление университетов, когда они превращались во что-то очень странное, например, в некоторых регионах Российской Федерации, в Оренбурге, были холдинги, состоящие из университета, лесопилки и банка… Когда университеты выживали как могли и работали за копейки, все в один голос кричали государству "вернись". И все говорили: мы же выполняем государственный заказ. Правда, тогда его предпочитали называть социальным.

И в этот момент тем, кто призывал на баррикады, в голову не приходило, что, когда государство вернется в университетский сектор и станет главным заказчиком, первое, что оно сделает, оно уберет половину тех, кто в тот момент формирует основной костяк преподавателей, а во-вторых, оно установит свои правила игры.

В этом смысле университетская автономия – в том числе автономия от денег. Если университет имеет эндаумент, он может делать все что угодно, и в нем возможно самоуправление. Если университет сам зарабатывает, он может поступать, как считает нужным. Но если университет является обслуживающей конструкцией рядом с государственной иерархией, в прямом смысле слова обслуживающей, входит во все возможные государственные программы и так далее, было бы, как минимум, странно в этой ситуации говорить об университетской автономии. Именно поэтому те конфликты, которые сейчас проявляются, это корпоративная, не имеющая к университету как институции отношения, история.

Разница зарплат, ощущение социальной несправедливости – вполне нормальные ощущения профессорско-преподавательского состава, что они остались за бортом жизни, вуз попал под раздачу государственных денег, а до них эти деньги не дошли. Когда мы говорим про вузовскую специфику, наверное, бессмысленно проводить корреляции между тем, сколько получает ректор и каков был ЕГЭ, например, при поступлении в этот вуз. Но такие истории случаются не только в России. Буквально семь лет назад профессор Найджел Трифт, между прочим, один из классиков современной социальной географии, очень левый по всем своим публикациям, в прошлом марксист, а впоследствии просто левый теоретик, стал ректором Уорикского университета, одного из ведущих университетов Великобритании. И уже на следующий год он полностью убрал все фонды помощи студентам, сильно сократил все, что касалось социальных выплат, не увеличивая зарплату преподавателей, увеличил свою собственную в три раза. Как следствие, был скандал, инициаторами которого стали студенты.

Но тут я бы подчеркнул одну очень важную вещь: в британской модели университеты автономны. Они автономны как зарабатывающие структуры и поэтому устроены таким образом, что ректор может поставить себе зарплату, какую сочтет нужным, в том случае, если его университет действительно зарабатывает деньги. С другой стороны, в Великобритании мобильность профессорско-преподавательского состава очень высока и напрямую связана с количеством публикаций и индексом цитирования. Если вы публикуетесь и вас цитируют, то вы очень недолго проработаете в своем университете, вас тут же перекупит другой университет на куда лучших условиях.

Конечно, многое зависит от специализации. Если речь идет, например, о математическом моделировании в банковском секторе, то в университетах преподают люди, которые зарабатывали бы в разы больше по специальности. Поэтому очень многие сочетают консалтинговые и преподавательские вещи. Если речь идет о социологии, связанной с исследованиями, то, поскольку это очень капитализируемая область, огромное количество преподавателей заработало бы больше вне университета.

Другое дело, что, даже находясь внутри университета, преподаватель не является крепостным своего вуза, и высокая мобильность преподавательских кадров – это то, что делает как раз возможным рейтингование. Потому что рейтинги проводятся не для того, чтобы привязать к позорному столбу плохие вузы, как в России, а поощрить хорошие, чтобы подчеркнуть, какие вузы могут позволить себе скупить, например, всех нобелевских лауреатов в той или иной сфере.

Парадокс, совершенно удивительный для многих моих коллег на Западе и совершенно естественный для России, состоит в том, что главные, кто будут противниками университетской автономии, те, кто станет руками и ногами удерживать связку государства и университета, это профессорско-преподавательский состав. Потому что ППС – это та солидаризирующаяся группа, которая будет уповать на президента как гаранта высшей справедливости и требовать соблюдения его указов. В этом смысле немецкая модель, которая сложилась как гумбальтовская, возникла в той ситуации, когда государство сказало университету: мы даем тебе денег, и главное, чтобы студенты не лезли в политику. В этом смысле автономия немецкого профессора – это автономия 19-го – начала 20-го века, купленная политической сделкой между университетом и государством.

Забавно, что в тот момент, когда стоит вопрос о том, являются ли университеты в России вообще университетами, предпринимаются сильные модернистские шаги, типа "5-100". Но если это университет, где его система самоуправления? Если это университет, то где возможность студентов влиять на содержание и качество преподавания? Если это университет, где его эндаумент? Никто об этом даже не спрашивает, зато горячо обсуждается разница зарплат.

Единственный, кто по-настоящему на сегодняшний день заинтересован в университетской автономии, как ни странно, это студенты. А администрация заинтересована в том, чтобы сохранять тесные отношения с государством и вуз продолжал бы исправно выполнять заказы, которые идут сверху. Преподаватели, в свою очередь, ждут соблюдения социальной справедливости и чтобы деньги, попадающие в вуз от государства, доставались и им тоже.

"Классный час Свободы"