Много десятков лет назад, когда небо было выше, а мир все еще казался в новинку, я отмечал смену года с тогдашними друзьями в веселой московской компании, и часам к двум ночи те из нас, кто еще стоял на ногах, обнаружили, что иссякли запасы сигарет. О вреде подобного развлечения ни у кого из нас в ту пору не было и мысли, вокруг было много куда более наглядного и упорного вреда, но в эту ночь, несмотря на казенную речь генсека и подступающую сессию, мы по традиции забывали о плохом. Я оказался в числе делегатов, полагавших себя достаточно трезвыми, чтобы выйти в этот казалось бы глухой час на улицы на охоту за куревом. Охота превзошла все ожидания.

Никаких ночных ларьков в ту пору, конечно, не было, да и денег у нас, после лихорадочных закупок в последнюю минуту, тоже. Хмельные и веселые, мы хватали за пуговицы таких же прохожих, объясняли свою проблему, и нам щедро отсыпали, иногда уговаривая взять больше, чем даже пару-тройку, это был, может быть, единственный час в году, когда почти все без исключения желали каждому встречному добра и благополучия. Очень скоро мы вернулись в квартиру с полными карманами сигарет, и карусель веселья завертелась вновь.

В свое время советское правительство, борясь с религиозными предрассудками, запретило трудящимся Рождество и елку. Впоследствии елка была реабилитирована, но без Рождества, и ее предсказуемо прикрепили к Новому году – ведь не ко Дню же Конституции прикреплять. В результате народы Советского Союза, вошедшие в него с очень разной степенью добровольности, неожиданно получили общий и единственный в году праздник, не привязанный ни к официальным парадам с бряцанием смертоносного железа, ни к сепаратным религиозным традициям – праздник ради самого себя, который без колебаний отмечали в совместных компаниях и русские, и евреи, и татары.

В ходе последующих странствий мне приходилось встречать Новый год в небольшом городке в Казахстане, и атмосфера была точно такая же. Этой встрече так или иначе воздает дань весь мир, в том числе народы, предпочитающие, допустим, лунный календарь, – на то она и глобализация. Но мало для кого, за исключением выходцев из бывшей советской империи, этот праздник остается одним из самых центральных, якорем года, не отягощенным казенщиной или культурным сепаратизмом. Разумеется, у евреев есть Ханука, у христиан целых два Рождества, у мусульман – Ураза-Байрам. В Рождество в США закрываются практически все бизнесы и торговые предприятия, но стало уже традицией, над которой кто только ни подшучивает, что в рождественский вечер в китайских ресторанах – аншлаг, нет отбоя от евреев, игнорирующих христианское торжество.

И лишь Новый год — средоточие общего веселья, но когда советские эмигранты из моего потока стали прибывать в США, многих удивило легкомысленное к нему отношение. Рестораны, фейерверки, скопления на площадях – все это замечательно, но вскоре после полуночи город пустеет и засыпает, а мы ведь привыкли стоять насмерть до утра. Рождество, близкое по духу, не совсем подходило этому контингенту, в ту пору большей частью еврейскому, и к тому же это здесь чисто семейный праздник, даже в песне поется "я вернусь домой к Рождеству". Хануку многим, оторванным от традиций, еще только предстояло осваивать.

Эмигранты упорно, вот уже на протяжении десятилетий, настаивают на своей интерпретации Нового года, и еще не сдана в архив привычка подбирать на улице еще вполне целые елки, выброшенные слишком торопливыми сторонниками Рождества. Всем прежним праздникам давно вернули их права, но Новый год остался, и нам, не отрекшимся от этой традиции, в каком бы уголке планеты мы ни жили, он напоминает о нашем прошлом родстве.

В этот канун очень хочется думать, что оно не стало пустым звуком. Империя была подневольной, она втаптывала в грязь национальную гордость народов, их культурные особенности и чаяния. Ее крах для многих стал и остается точкой отсчета новой эры, днем независимости, который во временном замешательстве поначалу отмечала сама Россия, пока не забыла, о чем он, и не погрязла в трясине реванша. Но странным образом у всех нас, включая тех, кто родился и вырос уже после падения истукана на Лубянке, сохранилось родимое пятно, по которому, как напоминает поэт, «детей искали в старину». У нас остался день, единственный в году, когда все мы различали друг в друге не оккупанта или оккупированного, а брата и сестру, товарищей по короткому совместному счастью и забвению обид. И как бы ни трудно было вспоминать об этом в год великой беды и раздора, может быть, мы сохраним этот праздник как залог будущего и неминуемого мира, дружбы без произвола – сдвигая бокалы с шампанским или, допустим, подбирая в последнюю минуту еще вполне годные к употреблению елки на улицах Нью-Йорка.

Алексей Цветков – нью-йоркский политический комментатор, поэт и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции