Возможно ли, чтобы "стокгольмский синдром" распространился на целую страну? Впервые это понятие ввел в употребление журналист Нильс Бейерот в 1973 году, описав состояние, в котором находятся люди, захваченные в заложники. Позднее термин стали применять и при описании отношений в семье, но что если его потенциальный охват шире, чем кажется?
Совсем недавно Алексей Навальный очередной раз избежал тюремного заключения, получив условный срок. Но для него и его семьи это не стало облегчением – брат Навального Олег получил 3,5 года колонии. Дни перед вынесением приговора прошли в информационном противостоянии власти и оппозиции: одни хотели убедить общество в необходимости приговора, другие готовились собрать силы для нанесения контрудара. Власть не пошла на открытый силовой конфликт в преддверии Нового года, может быть, чтобы уберечь сограждан от лицезрения "праздничных" бунтов на Манежной площади и сочувствия к политическому осужденному; как известно, это чувство легко возбуждается в среднестатистическом россиянине. Приговор не стал трагедией ни для российского общества, ни для оппозиции, но удар был нанесен в самое сердце Навального. Власть совершила низкий, омерзительный поступок, взяв в заложники брата своего противника.
Такая мера, как взятие заложников, была распространена в Средневековье монархами-тиранами, приветствовалась она и на Кавказе. Недаром Рамзан Кадыров обещал покарать семьи террористов после декабрьского нападения на Грозный. Защищая главу Ичкерии на своей пресс-конференции, Владимир Путин поделился верой в то, что родственники террористов обычно знают о сфере их деятельности, фактически назвав этих родственников соучастниками преступлений.
Президент показал: попытка ограничить его власть равносильна совершению теракта. И за это президент готов мстить
Когда мы имеет дело с взятием в заложники родственников террористов, некоторые горячие головы могут говорить о праве кровью мстить за кровь. Но за что можно мстить оппозиции? За иную точку зрения, за открытое несогласие с властью, за стремление изменить политику страны, за желание сменить власть? Осудив брата Навального, суд – согласно философии Путина – уравнял террористов и оппозицию. Иначе говоря, государственный аппарат заявил о своем праве применять методы террора для достижения политических целей.
Получается, что взятие заложников становится нормой для нашего государства: сначала Чечня, потом Москва... Неужели вся Россия? Если Путин имеет к этому отношение (в чем мало кто сомневается), то президент показал: попытка ограничить его власть равносильна совершению теракта. И за это президент готов мстить. Но разве нормальная демократия – это не ограничение исполнительной власти, не попытка утвердить в стране власть общества? Власть общества и власть отдельной личности взаимосвязаны – если у одного прибавится, то у другого обязательно убавится.
Попытка взять в заложники родственников тех, кто хочет изменений, – в конечном счете попытка взять в заложники будущее страны. Однако, вступая в политическую борьбу, ее участники не должны оказываться перед выбором между своими близкими и своими убеждениями! Владимир Путин из года в год всем внушает, что в нашей стране ему нет равных. Верхом щедрости для системной оппозиции является разрешение критиковать всех, кроме него. А Путин – это человек, имя которого нельзя называть, человек, который знает ответы на все вопросы, человек, который в России способен выиграть любые выборы. И ведь все в это верят! Кто, если не Путин? Разве кто-то сможет лучше защитить Россию от злобной Украины, готовой разорвать русских на части? Разве кто-то может лучше Путина противостоять доминированию Соединенных Штатов? Разве кто-то может лучше него остановить НАТО? Или кто-то может лучше принять закон, запрещающий усыновлять брошенных российских детей? Или отомстить за друзей олигархов, наложив санкции на поставщиков по национальному признаку? Или потворствовать многомиллиардным кредитам российских компаний этих же самых друзей, которые способны за один день обрушить рубль, сделав людей вдвое беднее? Разве Россия может выжить без такого человека? Мы все знаем, что это невозможно. Да, он несовершенный президент, да, он узурпировал власть, да, он не справедлив, но остальные еще хуже...
Россияне стремятся к стабильности столь сильно, что не способны сопротивляться. Их желание дистанцироваться от власти напоминает стратегию проигравшего животного, подставившего шею под челюсть противника и замершего в ожидании смертного приговора, который, может, будет отменен из милости. Нужно только немножко потерпеть, и все наладится – главное не двигаться, чтобы мощная челюсть не сомкнулась.
Россия оказалась под властью "стокгольмского синдрома". Страна верит в своего похитителя, но не верит в свои силы. Эта защитно-бессознательная травматическая связь связала по рукам и ногам российское общество, которое живет в прошлом и боится будущего.
Анатолий Канюков – петербургский политик, социал-демократ
