Видеоверсия передачи доступна на нашем канале в YouTube по ссылке:
http://www.youtube.com/watch?v=4qOOa7E47V4&list=PLzZKyeLSElPVMv3vBuuhBq00WqV
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про историю, не про тиранов прошлого, она про наше время, про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на окружающую жизнь. Сегодня впервые в программе "Культ Личности" - служитель культа. Но протоиерей Михаил Ардов нам дорог не только своей принадлежностью к вере и церкви. Впрочем, обо всем по порядку.
Здравствуйте, Михаил Викторович. Очень рад вас видеть в нашей студии.
Михаил Ардов: Я тоже очень рад, потому что я давний почитатель Радио Свобода, слушатель многолетний. Главное, когда я служил в деревнях, у меня было преимущество - там не глушили. Это для меня была такая отдушина.
(Виидеосюжет о М. Ардове. Закадровый текст:
Михаилу Ардову на роду было написано стать артистом, как его мама, актриса Центрального театра Советской Армии Нина Ольшевская, или писателем, как отец, известнейший советский фельетонист Виктор Ардов. Тем более что по артистической стезе пошли двое его братьев, Алексей Баталов и Борис Ардов. И в самом родовом гнезде, где прошли его детство и молодость, квартире в доме на Большой Ордынке, царила такая богемная атмосфера, гостили такие люди, что трудно было избрать другую участь.
А он – выпал из гнезда. Двадцати семи лет от роду Михаил Ардов принял крещение, что тогда, в начале 60-х годов прошлого века, было не просто неординарным, но вызывающим шагом. А затем и вовсе решил посвятить жизнь служению церкви. Впрочем, и здесь он тоже выпал из гнезда – теперь уже гнезда канонической Русской православной церкви: ушел в раскол. Такая вот мятежная, ищущая бури натура под внешность спокойного, мягкого человека с излучающими доброту глазами.
Впрочем, на самом деле , богемно-артистическое прошлое никуда не отпускает от себя этого дважды раскольника. «Легендарная Ордынка», как назвала дом его родителей Анна Ахматова, и тени великих, гостивших здесь, прежде всего сама Ахматова, Михаил Зощенко, Борис Пастернак, Дмитрий Шостакович, Иосиф Бродский, – все это осталось в истории благодаря замечательным мемуарам Михаила Викторовича.)
Студия.
Леонид Велехов: Я бы хотел наш разговор начать с вопроса не то, чтобы бестактного, но даже, может быть, кощунственного в каком-то смысле. Не жалеете, что посвятили свою жизнь служению церкви, вере?
Михаил Ардов: Ни одной минуты! Никогда!
Леонид Велехов: Никому из вашего сословия священнослужителей я такой вопрос не рискнул бы задать. А вам я его задаю, потому что с пеленок, ваше детство, потом молодость были окружены яркой, колоритной жизнью, талантливыми красивыми людьми, вообще жизнью, похожей, в каком-то смысле, на театр, на карнавал. И все это променять на рясу и молитву?..
Михаил Ардов: Тут есть один момент. В моей судьбе и в формировании моей личности самую главную, ведущую роль сыграла Ахматова. Она была верующий человек. При этом она на эти темы очень редко говорила. Для меня она была первый интеллигентный умный верующий человек, полномочный представитель великой русской литературы. Она научила меня любить и Пушкина, и Гоголя, и Достоевского, у которых, мы знаем, важен религиозный элемент, у кого больше, у кого меньше. И вот таким образом я потихонечку и приобщился. Я помню, когда в 1964 году я крестился в переделкинской церкви...
Леонид Велехов: Надо же, как хорошо!
Михаил Ардов: Да, и это было хорошо еще потому, что там, ввиду того, что рядом была дача патриарха, его тогдашний секретарь расстарался и настоящую купель сделал. Меня крестили полным погружением, как положено...
Леонид Велехов: Не как обычно взрослых - просто кропят теперь...
Михаил Ардов: Да. И я помню осенний вечер. Я ее встретил. Ее привезли на машине, я взял ее под руку и по темному двору повел. И я ей сказал по дороге: "Анна Андреевна, я крестился". Она произнесла только одну фразу: "Как хорошо, что ты мне это сказал". И все.
Леонид Велехов: А помимо ахматовского влияния, которое вас вообще в большой степени вело по жизни, что вас заставило принять это решение, причем еще в исторической ситуации, в которой такие вещи, мягко скажем, не приветствовались?
Михаил Ардов: Во-первых, мне совершенно осточертела, по-русски сказать, несмотря на этот корень, литературная поденщина, которой я занимался. Правда, удалось на "Ленфильме", благодаря родству с Баталовым, быть соавтором двух сценариев, что-то на радио, что-то там еще… Но все это мне уже очень сильно надоело. А потом, я не сразу эту причину понял: приход в церковь был внутренней эмиграцией. Мы выпадали из советской жизни. Мы изгои. Вот такие были две причины.
Мой отец не дожил до 1980 года, когда я получил сан. Но когда я ему сказал, что я просто не могу больше этой ерундой заниматься, то он мне сказал замечательную фразу: "Куском хлеба в футбол не играют". Он был мудрый человек.
Леонид Велехов: А ведь есть еще такое предубеждение, что когда человек крестится во взрослом возрасте, то жизнь его резко переламывается в лучшую сторону или в худшую. Ваша жизнь в вашем ощущении переменилась к лучшему после крещения?
Михаил Ардов: Я это не почувствовал.
Леонид Велехов: А не боялись, когда крестились и, тем более, когда решили посвятить себя вере и церкви уже в полном смысле слова, что выкрестом будут называть?
Михаил Ардов: Нет.
Леонид Велехов: Не было такого?
Михаил Ардов: Поскольку у меня мать наполовину полька, наполовину русская, то, соответственно…
Леонид Велехов: Все правильно, иудеи считают по матери.
Михаил Ардов: Да. Даже, кажется, моя бабушка идиш не знала, и отец не знал. Этого как раз совершенно не было. Ну, когда-то в каких-то случаях какие-то отзвуки того, что я не без этой крови, докатывались, но конкретно никогда и ничего.
Леонид Велехов: А как ваша мама, которая была совершенно замечательная личность, актриса хорошая, отнеслась к этому вашему решению? Она-то дожила до того, как вы стали священником.
Михаил Ардов: Да! Мало того, я ее уже окончательно воцерковил. Она исповедовалась.
Леонид Велехов: Вы и свою маму к церкви приобщили?
Михаил Ардов: Да, но это уже в самые последние годы. Она как раз отнеслась к этому очень хорошо.
Леонид Велехов: Но мама-то ваша была крещенная.
Михаил Ардов: Да, конечно.
Леонид Велехов: И, насколько я знаю, при очень интересных обстоятельствах, связанных с Фрунзе.
Михаил Ардов: Да, потому что Фрунзе был приятелем моей бабушки. Я помню, когда мама это рассказала. Мы сидели в столовой на Ордынке (я и несколько моих приятелей), и я вдруг спросил: "А кто был твой крестный отец?" Она сказала: "Фрунзе". Мы чуть не упали! (Смех в студии) Так что, я подумал, что надо поставить фильм про Фрунзе под названием "Godfather". (Смех в студии)
Леонид Велехов: Замечательно! Когда человек действительно оказывается втянут в Историю с большой буквы, петелька, крючочек - как все цепляется, да?
Михаил Ардов: У моего отца был младший брат Марк Ефимович. Он был врач, кандидат наук. Он, к сожалению, довольно рано умер, по-моему, в 1962 году, будучи моложе моего отца. И его последняя должность была - он заведовал хирургическим отделением больницы для старых большевиков на Шоссе Энтузиастов, недалеко от Дома ветеранов сцены. Это были 50-е годы. Из ссылок вернулись старые большевики и большевички. И это были его пациенты. И он рассказывал, что, например, старая большевичка ему говорит: "Марк Ефимович, вы могли бы перевести меня в одиночку?" (Смех в студии) Он ей: "Я вас умоляю, оставьте вашу тюремную терминологию - в одноместную палату!" Так вот, когда они собирались, они обсуждали - как бы могла пойти советская история, если бы Сталин не захватил власть. И вот однажды мой покойный дядя спросил: "Ну, хорошо. Если не Сталин, то кто бы мог быть?" И они в один голос сказали: "Фрунзе". Поэтому его судьба была предрешена.
Леонид Велехов: Мы же помним "Повесть непогашенной луны" Пильняка, где все рассказано, как его по приказу Сталина Фрунзе зарезали на операционном столе. Когда его вскрыли, обнаружили, что язва, по поводу которой его оперировали, зарубцевалась на Кавказе, все залечилось. У него все было здоровое.
Михаил Ардов: Да.
Леонид Велехов: Он был, конечно, соперником сильным и яркой фигурой.
А вот теперь из светского мир погрузимся в мир церковный. Сейчас все эти интриги, коллизии, связанные с РПЦ, на виду. В советское время все это было от нас абсолютно скрыто. Тогда картина была такая, что, с одной стороны, церковь притесняема Советской властью, с другой стороны, она вся насыщена, нашпигована сотрудниками известных нам органов. В каком, по вашим воспоминаниям того времени, соотношении все-таки в РПЦ были честные порядочные люди и люди двуличные и двурушные?
Михаил Ардов: Я не могу этого сказать. Я же был деревенский священник. Я знал, что там были завербованные, были и засланные. И даже мне один сотрудник КГБ, уже покойный, сказал, что с его товарищем была ужасная история. Ему было приказано стать попом. А его жена сказала - я попадьей не буду. Станешь попом - разводимся. Представляете себе какой классический конфликт между любовью и долгом?!
Леонид Велехов: Шекспировская коллизия! И что он решил?
Михаил Ардов: Этого я не знаю. Мне не было доложено. Их и в семинарию засылали. Был такой Константин Михайлович Харчев...
Леонид Велехов: Председатель Комитета по делам религии.
Михаил Ардов: Совета по делам религии. И вот уже, когда этот Совет закончился, он выступал и давал интервью. И он сказал следующее: "Мы 70 лет боролись с церковью. В частности, каким образом? Мы устраивали так, что самые ключевые и важные должности занимали наиболее аморальные и растленные люди. (Смех в студии) А теперь мы хотим, чтобы эти люди сделали нам духовное возрождение!"
Леонид Велехов: Какой остроумный цинизм.
Михаил Ардов: Да. Я просто ахнул. Вот вам и весь диагноз. Они это все, конечно, держали под контролем.
Леонид Велехов: Но было много все-таки и искренних, честных и порядочных людей.
Михаил Ардов: Да, безусловно! Это был проект товарища Сталина, главным образом направленный на зарубеж. Ведь он же дал новую кликуху церкви. Она никогда не называлась Русская Православная Церковь - Российская. И РПЦ была направлена на то, чтобы бороться с Русской Зарубежной Церковью.
Леонид Велехов: Когда и почему вы начали писать? До какой степени сработали отцовские гены? Не хотелось ли вам в молодости быть похожим на отца, который, в воспоминаниях многих, в том числе моих родителей, с одной стороны, был советский фельетонист, а с другой, очень яркий, обаятельный, с совершенно потрясающим чувством юмора, бонвиван, очень элегантный, любимец женщин?
Михаил Ардов: Понимаете, 50-е - 60-е годы, в которые я мог формироваться как литератор, это не 20-е и не начало 30-х. В те времена он мог подружиться с Зощенко, с Ильфом и Петровым. У них были журналы - "Чудак" кольцовский...
Леонид Велехов: "Крокодил"...
Михаил Ардов: Да. А в мое время это все уже было высушенное, такое вымученное. Реализовываться в этой обстановке было абсолютно нереально. Надо было вступать в партию, писать соответствующие производственные романы или сценарии такие. О чем эта пьеса? О любви и дружбе советских людей. Вот о чем можно было писать.
Леонид Велехов: Еще термин был - о борьбе хорошего с лучшим. (Смех в студии)
Михаил Ардов: Да. Хорошего с отличным.
Леонид Велехов: А теперь я хочу поговорить о вашем знаменитом родительском доме - доме на Ордынке. Начать хочу с Анны Андреевны Ахматовой. Как завязалась родительская дружба с Ахматовой? Как случилось превращение вашего дома на Ордынке, по сути дела в ее второй дом? Я у Виктора Ефимовича читал в его мемуаре об Ахматовой, что она в период с середины 1930-х годов до 1966-го едва ли не больше времени у вас жила, чем в Ленинграде...
Михаил Ардов: Нет, в 30-е еще не так, а вот начиная с 40-х, особенно после известного постановления 1946 года и в 1949-м ареста Льва Николаевича, которого сразу перевели в "Лефортово", она действительно проводила больше времени на Ордынке, чем в Ленинграде.
Леонид Велехов: Как это случилось? Что так сблизило?
Михаил Ардов: Случилось это очень просто. Теперь, увы, снесенный писательский дом в Нащокинском переулке, который был улицей Фурманова, там в одном подъезде на 5-м этаже жил Мандельштам, а на 1-м этаже жили мои родители. И есть такие свидетельства Эммы Григорьевны Герштейн. Мама моя была хороша собой. Поэтому Мандельштам, когда вел какого-нибудь гостя к себе на 5-й этаж, на 1-м этаже звонил в нашу дверь, мама открывала. Он говорил: "Здесь живет хорошенькая девушка". (Смех в студии) И вел своего гостя наверх.
Леонид Велехов: Непосредственный был человек.
Михаил Ардов: Да, абсолютно! И образовались такие добрососедские отношения. И вот однажды Ахматова приехала с сыном Львом Николаевичем. Квартиры-то были крошечные. И двоим там не было места. И они попросили, чтобы Лева переночевал, пожил 2-3 дня у моих родителей. Как пишет отец, очевидно, Лева сказал матери, что Ардовы симпатичные люди. Потом устроили обед, где они были вдвоем, Лев Николаевич и Анна Андреевна. А потом случилось то, как говорила Анна Ахматова, что случилось. Мандельштама-то арестовали. И больше она не могла там останавливаться. И дальше было интересно вот что. Моя мама действительно стала на долгие годы ее лучшей подругой. За три дня до смерти Ахматова надписала книгу "Бег времени" – "Моей Нине, которая все обо мне знает".
Леонид Велехов: Потрясающе!
Михаил Ардов: Когда она первый раз поселилась, то мои родители изнемогали от почтительности. И вот однажды вечером они куда-то уходили, а Ахматова говорит: "А я посижу дома, поработаю". И отец с порога сказал: "Словарь рифм на полке слева". (Смех в студии) Она захохотала, и лед растаял. Так они потом шутили.
Леонид Велехов: Они на одну волну вышли.
Михаил Ардов: Да, да.
Леонид Велехов: У обоих было с чувством юмора все в порядке.
Михаил Ардов: У нее замечательное было чувство юмора. Отец любил, когда уже на Ордынке жили, ходить по Пятницкой. Его там все продавцы знали. Он приносил какие-то давленые конфеты. И вот он как-то пришел и сказал: "Опять конфеты давленые", на что Ахматова сказала: "Их хоть при вас давят?" (Смех в студии). На таком бытовом уровне…
Леонид Велехов: Тем не менее, не говоря о первой маленькой, но и на Ордынке тоже квартира была ведь не дворец?
Михаил Ардов: Была еще промежуточная квартира. После Нащокинского мои родители получили 2-комнатную квартиру в Лаврушинском. Меня из родильного дома в 1937 году привезли в Лаврушинский. Это было, кстати, в одном подъезде с Пастернаком, у которого там было две квартиры, надо сказать.
И вот две истории. Первая связана с Пастернаком. Я был новорожденный, моим почти сверстником был теперь кже покойный сын Пастернака Леня. А у моих родителей были весы для взвешивания младенцев. И Борис Леонидович спускался, брал эти весы раз в неделю, чтобы взвешивать Леню, и приносил их обратно. И таким образом какие-то отношения завязались. И однажды Пастернак сказал отцу: "Дайте мне какую-нибудь вашу книгу". Мой отец дал ему какой-то сборник рассказов. И в следующий раз придя, Пастернак сказал великую фразу: "Знаете, мне очень понравилось. Мне кажется, вы в гораздо большей степени могли бы навязать себя эпохе". (Смех в студии) Вот!
А потом уже мой отец выменял эту квартиру на квартиру на Ордынке, которая считается как бы 4-комнатной. Но там одна комната четыре квадратных метра. Эта комната называлась "Алешина комната", но Ахматова там жила. Кстати, там она встретилась и познакомилась с Цветаевой.
Леонид Велехов: Но не обременительны были такие частые ее наезды? И человек она была… королева такая.
Михаил Ардов: При том, как все мы ее почитали и любили, то это считалось в порядке вещей. Она приезжала – Алешку для этого выселяли. Потом впоследствии, когда она стала зарабатывать деньги переводами как следует, она подарила Алеше первый старенький "Москвич" как компенсацию. Алеша эту машину называлась "Анечка" в честь нее.
Леонид Велехов: Королевский отдарочек.
Михаил Ардов: Да. Алеша в это время был женат на Ире Ротовой. И они уезжали к Ириной маме и отчиму, когда Анна Андреевна приезжала. Все тогда ютились.
Леонид Велехов: Я вспомнил, как Лев Николаевич Гумилев любил про нее говорить – «королевствовала».
Михаил Ардов: Нет, не так: "Мама, не королевься".
Леонид Велехов: А королевилась она много у вас дома или нет?
Михаил Ардов: Нет! Дело в том, что только иногда с какими-то посторонними людьми, которым она хотела что-то внушить или показать, это бывало. Но вообще самое лучшее определение ее в этом смысле я прочел у замечательно умного и талантливого человека, Лидии Яковлевны Гинзбург. Есть ее большая книжка дневников и статей, Кушнер, по-моему, издал. Это замечательная книга. И там она пишет, как она первый раз в гостях увидела Ахматову. Это были еще, наверное, ранние 30-е годы, может быть, даже 20-е. Ее определение абсолютно точно: "Ахматова держалась так, как лишенная своего престола королева на буржуазном курорте". (Смех в студии)
Леонид Велехов: Какие люди были! Как они умели сформулировать все точно!
Михаил Ардов: Да. Вот это самое лучшее определение. Она себе цену знала. Но домработницы, которые были у нас, наверняка считали ее лучшей подругой, потому что она со всеми разговаривала чрезвычайно приветливо и вежливо. И очень многие литераторы и другие люди считали себя близкими ее друзьями, потому что она так себя вела с ними, по-дружески. Например, Маргарита Иосифовна Алигер, или Наталья Иосифовна Ильина. А у нее подруг-то было – моя мама и Мария Сергеевна Петровых, замечательная поэтесса. А в Питере, может быть, какие-то у нее были. Но тех я не знаю.
Леонид Велехов: Это, видимо, и есть настоящее воспитание, настоящий аристократизм.
Михаил Ардов: Конечно! Конечно! И нас она так воспитывала тем, что со всеми она разговаривала очень просто… Алексей Сурков ей покровительствовал, издавал небольшие ее сборнички…
Леонид Велехов: Напомним нашей аудитории, Алексей Сурков, один из руководителей Союза писателей тех времен.
Михаил Ардов: Да. Он сам поэт был. Он понимал ей цену и что мог, делал. Поэтому все время шли у нее переговоры по телефону с секретаршей Суркова Еленой Аветовной и с женой, по-моему, Софьей Антоновной. И однажды Ахматова поговорила с Софьей Антоновной, повесила трубку и сказала: "Анна Андреевна и Софья Антоновна – это почти что из "Ревизора". (Смех в студии) Вот у нее были такие реакции.
Леонид Велехов: Какое чувство юмора! Но у вас ведь была своя молодая компания – и брат ваш и один, и другой.
Михаил Ардов: С Алешей мы в компании не были. Он же был много старше.
Леонид Велехов: Еще там были замечательные люди, в том числе и когда-то сиживавший в этом кресле Нилин Александр Павлович. Вы, молодые, как на нее смотрели – боготворили, смотрели в рот?
Михаил Ардов: Мы относились к ней с невероятным уважением, но вместе с тем, поскольку она так ценила юмор, то мы ее иногда какими-то своими шутками развлекали. Я помню, она очень ценила Некрасова за "Мороз Красный Нос". Она говорила, что это великая русская поэма, потому что в ней нет никакого влияния Пушкина. Потому что все остальные поэмы почти "Евгением Онегиным" задавлены. И она любила такие строчки: "Кто снимал рубашку с пахаря,//Крал у нищего суму". Я однажды мимо нее прошел и сказал: "Кто снимал рубашку с хахаля,//Крал у нищего суму". Она стала так смеяться, что закрыла лицо руками. Ей стало неудобно в таком возрасте так хохотать. Вот такие штуки мы вытворяли.
Леонид Велехов: Где-то я прочитал, что Ильф как-то ее принял за тещу вашего отца.
Михаил Ардов: Это я тоже недавно прочел в его записной книжке. Он тоже жил в Лаврушинском. И вот такая надпись: "Я зашел, смотрю немолодая женщина. Я думаю, какая строгая у Виктора теща". А это оказалась Ахматова. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Какая яркая была, колоритная и интересная жизнь. Как Пастернак называл встречи в вашем доме? "Столкновение поездов на станции "Ахматовка"?
Михаил Ардов: Да. Но потом "столкновение поездов" отпало. И просто когда к ней много народу должно было прийти, она говорила: "Сегодня большая Ахматовка".
Леонид Велехов: Родители тоже к этому относились абсолютно лояльно, да?
Михаил Ардов: Абсолютно! Тем более, как правило, "столкновение поездов" бывало редко, а она в этой маленькой комнате по одному человеку принимала. Она сидела на тахте, а там стояло два стула – один у письменного стола, а другой при двери.
Леонид Велехов: И больше там не поставишь.
Михаил Ардов: Нет! Обычно она гостей по одному принимала там. Дважды на моей памяти там Солженицын был, не выходил в зал. Но некоторых она выводила уже в общую комнату, в столовую, чтобы напоить чаем.
Леонид Велехов: Вернемся к встрече с Цветаевой. Это, по-моему, была не только первая, но и последняя их встреча?
Михаил Ардов: Нет. Через день или два они встретились второй раз у Николая Ивановича Харджиева в Марьиной Роще. И у Ахматовой об этом есть в записных книжках. И там написано, что, когда они стали уходить, то, одеваясь, Цветаева рассказала, как Пастернак, будучи в Париже, взял ее, чтобы она помогла ему купить пальто для Зинаиды Николаевны. Но при этом он сказал: "У тебя нет ее роскошной груди".
Леонид Велехов: Какая бестактность, учитывая, как Цветаева была влюблена в него!
Михаил Ардов: Да. И я это место прокомментировал в своих записях так, что тут содержится замечательная новелла – бюст Зинаиды Николаевны и три великих поэта: один сказал, другая запомнила, а третья записала. (Смех в студии) Но он же был абсолютный ребенок. Совершенный инфантилизм…
Леонид Велехов: Их отношения с Цветаевой – это очень сложное переплетение всего на свете. Она была в него еще влюблена, а у него это уже превратилось в чисто поэтическое чувство. Он был человек увлекающийся.
Но их встреча в вашем доме, Ахматовой и Цветаевой, не была какой-то радостной и веселой...
Михаил Ардов: Она была совсем нерадостной.
Леонид Велехов: Цветаева была в тяжелом состоянии.
Михаил Ардов: И та, и другая. Эфрон еще не был расстрелян, но уже сидел, как и дочка Цветаевой. А у Ахматовой – сын.
Леонид Велехов: И Пунин тоже.
Михаил Ардов: Ну, Пунин уже не муж был.
Леонид Велехов: Тем не менее, жили они в одном доме, в одной квартире. И она за него тоже хлопотала.
Михаил Ардов: Да. Там их чем-то угостила моя мама, какую-то еду им туда принесла. Как мама вспоминает, Анна Андреевна, провожая Марину Ивановну, видно было, что она тронута ее горем. Потом в стихах Ахматовой это отражается. У нее есть стихотворение, которое начинается: "Невидимка, двойник, пересмешник... (…)//То кричишь из Маринкиной башни". А "Маринкина башня" в Коломне – якобы там была заключена Марина Мнишек.
"Я сегодня вернулась домой,
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной!
Поглотила любимых пучина,
И разграблен родительский дом..."
Мы сегодня с тобою, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет...
А вокруг погребальные звоны
Да московские хриплые стоны
Вьюги, наш заметающей след.
Это про ту встречу в Марьиной Роще.
Леонид Велехов: Мой вопрос про постановление 1946 года. Насколько я знаю, ваши родители приняли очень активное участие, чтобы поддержать Анну Андреевну.
Михаил Ардов: Мама съездила в Питер и ее привезла. Такая была хорошая деталь. Из нашего дома на Ордынке и писательского дома в Лаврушинском к метро "Новокузнецкая" надо идти одним и тем же Клементовским переулком. И вот, когда мама с Ахматовой шла, мама говорила, что если шли писатели по Клементовскому, они переходили на другую сторону этого переулочка, чтобы с ней не соприкасаться и не здороваться.
Леонид Велехов: Тяжелое было времечко для Анны Андреевны. Но вроде, по ее воспоминаниям, она его переносила стоически как-то совершенно.
Михаил Ардов: По поводу постановления она говорила, что для Зощенко это, конечно, трагедия, крах, а для нее это повторение уже много лет слышанного. Да, она принимала это стоически в каком-то смысле.
Леонид Велехов: Зощенко это подрубило и убило.
Михаил Ардов: Да. Потом у него была надежда, когда "оттепель" началась. Он приехал. Я его обожал и сейчас очень люблю. А потом в 1954 году была встреча с английскими студентами, где он сказал, что несправедливость была в постановлении. Ему еще раз вмазали. И все.
Леонид Велехов: У него случился тяжелейший психический срыв.
Михаил Ардов: Да. После постановления он был у нас два раза - один раз в 1954 году и последний раз незадолго до смерти в 1958-м. В 1954-м они еще планировали с Ардовым какой-то юмористический журнал основать. А ту – бах! – и еще раз его приложили. И у него, видно, началась какая-то мания преследования. Потому что, когда он пришел, был ужин… Моя мать говорит: "Миша, почему вы ничего не едите?" Он ничего не ел за ужином. Он сказал: "Видите, Ниночка, какая странная история. Мне все время кажется, что я отравлюсь". И он умер… Он, кстати, много писал о смерти Гоголя. Он умер точно как Гоголь. Гоголь тоже отказался есть.
Леонид Велехов: Не могу не спросить о его взаимоотношениях с вашим отцом. Потому что это как бы две судьбы, в чем-то схожие, в чем-то противоположные. Отец был успешным писателем…
Михаил Ардов: Зощенко был сверхуспешным писателем.
Леонид Велехов: До поры до времени.
Михаил Ардов: Да, как раз до 1946 года, до конца войны. Мой отец настолько им восхищался! У него есть об этом– как он с ним познакомился, как он смотрел на него. Зощенко только улыбался и все. И была очень хорошая история. Однажды они были у Евгения Петровича Петрова. Был Зощенко, мой отец и Ильф и Петров. И тут позвонили откуда-то и пригласили выступить Зощенко, Ильфа и Петрова. А Зощенко возьми и скажи: "Витя, поедем с нами тоже". И они расстроились. Потому что они считали, что они ровня Зощенко, а Ардов ниже. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Еще об одном госте Ордынки я не могу не спросить, хотя человек совершенно другого поколения – это Иосиф Бродский. Его какими судьбами занесло на Ордынку?
Михаил Ардов: А вот какими. В 1962 году, по-моему, моя мама, которая приехала из Комарова от Анны Андреевны, сказала, что там появилось четыре молодых поэта. Потом Бобышев назвал их "ахматовскими сиротами". В их числе был Бродский. Мама рассказывала такую историю. Бродский уже в самиздате питерском распространялся. И вот какая-то молодая особа приехала к Ахматовой в Комарово. И, между прочим, сказала: "У меня есть весь Бродский". На что Ахматова сказала: "Как можно говорить – весь Бродский, когда Бродскому 22 года?!" Но в это время открылась дверь, и вошел Бродский, который принес два ведра воды. Она сказала: "Вот вам ваш весь Бродский". (Смех в студии) И вот благодаря Ахматовой он и появился у нас.
У Соломона Волкова есть большой кусок о легендарной Ордынке, где он описывает и нашу компанию, и застолье с Ахматовой, и моих родителей. При этом он был исключительно деликатным человеком. Например, если он позавтракал, он уже на обед не оставался. А он же был абсолютно нищий. А я тогда что-то зарабатывал. И я его подкармливал. У нас была довольно приличная шашлычная на Пятницкой. И можно было проходным двором и зайти. И мы там ели мясо довольно приличное. И вот мы идем по этому проходному двору. Он мне говорит: "Михаил! Я начал писать поэму". И начал мне читать: "Однажды Берия приходит в Мавзолей.//И видит, что в коробке кто-то рылся.//Он пригляделся! Точно – кишек нет.//"Кто сбондил кишки?" – прокричал Лаврентий.//Ответа не было. Лишь эхо//Чуть слышно повторяло – кишки, кишки". Я говорю: "Замечательно! Просто превосходно! Ничего больше не надо". Он говорит: "А я подумал, что надо писать дальше". И дальше: "ЧК пришло в движение. Абакумов…" Я говорю: "Не надо, не надо ничего! Все!"
Леонид Велехов: Я у вас прочитал его замечательную фразу, когда он уже готовился уехать, как он сказал, что "уехать отсюда невозможно, но и жить нельзя".
Михаил Ардов: Да. Но они его выталкивали.
Леонид Велехов: И там вы как-то встретились в США.
Михаил Ардов: Да, один раз. Это было как раз в годовщину смерти Ахматовой 5 марта 1995 года. Увидев меня в рясе, он не удержался, сказал: "Какой маскарад!" (Смех в студии) А потом мы поехали с ним к нему домой.
Леонид Велехов: Ироничный был человек.
А сейчас, отсмеявшись, хочу поговорить про современные события, серьезные.
Михаил Ардов: Хорошо.
Леонид Велехов: Вы много лет уже находитесь в оппозиции к РПЦ. Часто ее критикуете за те или иные действия и высказывания иерархов. Но я не об этом хочу спросить. Вот вся эта история с Украиной. Во-первых, как вы смотрите на эти события? Во-вторых, могла ли РПЦ что-то сделать для снятия этого конфликта, для его смягчения, ликвидации, а может быть она что-то и делала, что нам неизвестно?
Михаил Ардов: Я очень расстраиваюсь от этой ситуации. Потому что мы живем в совершенно безобразные времена во всем мире, а здесь это особенно безобразно. И я здесь не вижу ни правых, ни виноватых. Украина это изделие товарища Сталина, который сначала Донбасс присоединил к Полтавщине и Киеву, а потом еще два куска Польши и один кусок Австро-Венгрии. Такое государство существовать не может. Сталин, как сказал однажды Горбачев, заминировал всю страну! В Грузии кто придумал Абхазскую автономию? Кто разрезал Осетию на две части? Кто отдал Карабах азербайджанцам? То же самое он сделал в Средней Азии. Кто отдал яицких казаков в Казахстан? Я дважды был в Самарканде. Это чудный город, населенный таджиками, который принадлежит Узбекистану. Он заминировал всю страну. Для чего? Для того чтобы всегда иметь повод послать карателей. С одной стороны, мне очень жалко украинцев, настоящих, правобережных. Но с другой стороны, почему эти донбасские русские должны изучать украинский язык и не пользоваться своим языком?! Все это совершенный кошмар. И выхода из этого не может быть.
Не демократы развалили Союз, а коммунисты погубили Российскую империю. И это выражение "русский мир" – это новоизобретение. Никакого русского мира в России не было. Была Российская империя. Там и национальности не было. Там было только вероисповедание.
Леонид Велехов: Это была уникальная империя, которая прирастала краями. Она все в себя вбирала.
Михаил Ардов: Да. Что же касается Русской Православной церкви Московского патриархата, то они ничего сделать не могут.
Леонид Велехов: Не могут или не хотят?
Михаил Ардов: Не могут. Они наверняка хотят что-то там, получают какие-то задания, но они ничего не сделают. Потому что на Украине больше верующих, чем в Москве, но не настолько, чтобы это имело какое-то решающее значение.
Леонид Велехов: Тем не менее. Я одного не могу понять. Есть патриарх, человек авторитетный среди верующих. Это с одной стороны. С другой стороны, в католическом мире есть папа, который ездит со своими миссиями. Я вспоминаю, что один за другим три папы, начиная с Иоанна Павла II, участвовали в вовлечении крошечной Кубы в цивилизованный мир, извлечении из той изоляции, в которой она оказалась. Ездили на Кубу, там их проповеди слушали миллионы верующих. В результате дело увенчалось таким большим успехом, как сближение с США, снятие блокады. И нынешний папа принял в этом активное участие. Патриарх Кирилл в нынешней ситуации российско-украинской – разве невозможна какая-то его поездка с миссией доброй воли в тот же Киев?
Михаил Ардов: Там, по крайней мере, три православные церкви. Поэтому его приезды очень многие не приветствуют.
Леонид Велехов: Я помню, как он был фактически освистан на Западной Украине несколько лет назад.
Михаил Ардов: Это вам не папа.
Леонид Велехов: То, что патриарх – «это вам не папа», в этом какая-то слабость РПЦ?
Михаил Ардов: Нет. Наоборот, это сила православия, что папы нет и быть не может.
Леонид Велехов: Я имею в виду авторитет личности, авторитет фигуры.
Михаил Ардов: Все равно. Авторитет папы в Католической церкви не сравним ни с каким архиереем Православной церкви. И это преимущество Православной церкви.
Леонид Велехов: Почему?
Михаил Ардов: Да, потому что она соборная. И вселенский патриарх не имеет власти. Но сейчас все это кончается.
Леонид Велехов: А зависимость РПЦ от светского государства, от власти нынешней политической – это тоже, по-вашему, своеобразие православия?
Михаил Ардов: Нет. РПЦ – это детище товарища Сталина. Это он ее основал в 1943 году, приказал избрать Сергия патриархом, и все такое. В книжке, которую я вам сегодня подарил, у меня есть статья о том, что в 1918 году, когда последний легитимный Собор РПЦ избрал патриарха, это была тактическая победа, но стратегическое поражение. Потому что это позволило Сталину избрать патриарха в 1943 году. И с помощью взяток и подарков греческим архиереям, они все признали. Но это не каноническая совершенно структура.
Леонид Велехов: Неканоническая структура все-таки была еще создана Петром – Святейший Синод.
Михаил Ардов: Да, то было существенное нарушение. Тем не менее, не такое, не такого масштаба.
Леонид Велехов: Вы считаете, что Сталин грубее вмешался в судьбу Православной церкви, чем даже Петр?
Михаил Ардов: Конечно! Тут есть еще один момент. У меня был человек, духовный отец, архиепископ Киприян. Он был сталинист и сергианин. Он был советский патриот. Он был искренне верующий человек. Одно время он был управляющим делами Московской патриархии. Он говорил, что в Совете по делам религии гораздо удобнее иметь дело с теми, кто пришел туда из КГБ, а не с теми, кто пришел из партийных органов. Потому что партийные органы имели идею, они ненавидели церковь, а кэгэбэшники были реалистами. Это было некоторое соперничество, иногда до конфликта доходящее, между ГБ и партией. Иногда ГБ истребляло партию. Потом Хрущев посадил всех гэбэшных генералов и т. д. Но кто победил в этой борьбе, мы-то теперь знаем!
Леонид Велехов: Знаем. Спасибо вам за этот замечательный разговор.
В эфире Свободы – радио, которое не только слышно, но и видно, – вы смотрели и слушали новый выпуск программы Культ личности. Михаил Ардов – священнослужитель, интеллектуал, писатель, хранитель не только веры, но замечательных культурных традиций и легенд ушедшей эпохи, был сегодня у нас в гостях.
С вами был Леонид Велехов, всего вам доброго, встретимся на том же месте, в тот же час, через неделю.
