Год назад, 18 февраля 2014 года, в Киеве было принято решение о начале операции по разгону участников массовой акции протеста, начавшейся в ноябре 2013 года, после того как экс-президент Украины Виктор Янукович отказался подписать договор об ассоциации с Европейским союзом. Противостояние силовиков и участников демонстрации завершилось 20 февраля расстрелом на улице Институтской десятков протестующих.
Один из очевидцев тех событий, Денис Тарасов, 18 февраля находился на дежурстве, так как в январе стал добровольцем мобильных медицинских бригад Майдана. Тарасов помогал сотрудникам полевого госпиталя, развернутого в киевском Доме офицеров неподалеку от Верховной Рады, где произошли первые кровавые столкновения между органами правопорядка и участниками демонстрации:
– На момент событий на Евромайдане я был студентом четвертого курса киевского Первого медицинского колледжа. И я шел в медицину, так как считал, что человеческая жизнь – высшая ценность. И как раз на Майдане я понял, кто отстаивает мои идеалы. Я нашел людей, которые думают так же. К сожалению, в то же время я увидел людей, которые это право – право жить достойно – не приемлют, которые, наоборот, хотят уничтожить его.
– Вы делаете такой вывод на основании тех ранений, которые получали участники столкновений?
– Субъективно – да. По отношению силовиков к протестующим. Ранения были, по моему мнению, очень травматичные. Когда человека избивали или в него стреляли резиновыми пулями, то поврежденными оказывались те участки тела, которые очень сложно восстановить – глаза, пальцы ног, пальцы рук. Наносились очень жестокие удары по почкам. Эти ранения имеют долгосрочные последствия для жизнедеятельности человека. Для меня все это было очень дико.
Я был свидетелем происходящего 18 февраля, когда на улице Грушевского в Киеве события прокатывались волнами: наступали митингующие, отступали силовики, и наоборот. Соответственно, когда наступали силовики, митингующие падали, споткнувшись или из-за того, что по ним выстрелили из помпового ружья, но затем налетали силовики и дубасили их дубинками. Можно понять необходимость обездвижить человека для того, чтобы посадить его в автозак или арестовать, но такая жестокость от людей, которые живут с тобой в одной стране, которые покупают один и тот же хлеб, это было дико. На моих глазах было море избиений, ранений, некоторые смертельные... Первую смерть, которую я помню, это был человек, которому прострелили легкое, и он, из-за того что не было рядом доктора, который мог бы ему помочь, за неимением аппаратуры, которая могла бы спасти ему жизнь, скончался на наших глазах. Он сначала дышал, а потом стал желтым, серым...
Вообще можно просто включить видео на YouTube и увидеть множество доказательств зверств силовиков. Но и в моей памяти всплывают разные картины. Ближе к обеду 18 февраля около Верховной Рады еще стояли люди, а рядом было кольцо сотрудников "Беркута" и солдат внутренних войск вместе с "титушками" (люди спортивной внешности, в спортивных костюмах, в балаклавах, с разными палками, битами и прочим). Я только успел заступить на службу в Доме офицеров, и через пять минут начался разгон. Стали поступать раненые: у кого-то рассечение головы, кто-то просто потерял сознание. И я посмотрел в окно, чтобы понимать ситуацию на улице, и увидел, как за митингующим бежал солдат внутренних войск, ударил его дубинкой, тот упал, и сзади прибежал "титушка", которому этот ВВэшник отдал свой алюминиевый щит, и он начал бить им по голове, ребром, упавшего майдановца. Я был в шоке.
Были серьезные огнестрельные ранения, но судить о том, из какого оружия стреляли, могли только судмедэксперты, которых на месте не было
– Огнестрельных ранений до 20 февраля было не так много, единичные случаи. В случае мужчины, который погиб от ранения в легкое, было ли понятно медикам, из какого оружия это убийство совершено?
– Были серьезные огнестрельные ранения, но судить о том, из какого оружия стреляли, могли только судмедэксперты, которых на месте не было, либо врачи, работавшие с огнестрельными ранениями. Медики понимали, что в Доме офицеров нельзя вытаскивать пулю в случае огнестрельного ранения, и тогда вызывали скорую, и она отвозила раненых в ближайшую больницу. Чаще всего, конечно, были ранения из помпового ружья – пластиковыми шариками. Они как подшипники на вид. У меня было около 10 человек, которым я вытаскивал эти маленькие пульки, а затем обрабатывал рану, бинтовал...
– Попадали ли к вам раненые сотрудники "Беркута" или солдаты внутренних войск?
– На моей памяти был один случай. Дом офицеров – это территория военной части, и когда силовики увидели, что туда заносят майдановцев, потому что там переносной госпиталь, то они занесли одного беркутовца. У него было ранение в ягодицу, наверное, из пневматического оружия. И этот момент я хорошо запомнил. Майдановцы, ждавшие, когда им обработают рану, сразу рванули к беркутовцу, наверное, отомстить за своих. Но все заступились и сказали: "Нет, не здесь. Давайте вы там будете разбираться, а здесь мы помогаем всем". Беркутовцу тоже оказали первую помощь.
– Когда вы приняли решение стать добровольцем и примкнуть к медикам, помогавшим протестующим на Майдане?
– Первый месяц противостояния, в декабре, я был простым ситуативным митингующим. Когда начиналась какая-то заварушка, то есть в "Фейсбуке" появлялись сообщения, что подходит "Беркут" или началось оцепление, как было 11 декабря, то я сразу собирал вещи и приходил на Майдан – с родителями, с друзьями. А 2 января я принес парням из Калуша еды – мясо, сало, мы разговорились, они были мне благодарны, и я спросил: "Как тут у вас с медицинской помощью? Я – будущий фельдшер, чуть-чуть осталось до окончания учебы. Как я могу помочь?" Они посоветовали обратиться к девушкам из медицинских мобильных бригад, и они привели меня на третий этаж Дома профсоюзов, где записали мои личные данные, выдали футболку, фонарик, каску, и я вышел на свое первое дежурство, это было ночью. В обязанности медицинских мобильных бригад входило оказание доврачебной медицинской помощи. То есть если к нам обращался человек, и мы понимали, что не можем ему помочь, то отводили его к врачу, поскольку на третьем этаже в Доме профсоюзов постоянно дежурил врач. До событий на Грушевского и в периоды, когда противостояние затихало, мы оказывали первую помощь всем, кто к нам обращался на улице: если болел зуб – давали таблетку, от температуры спасали пакетиками с АЦЦ или "Формацитроном", рассказывали, как принимать.
Денис Тарасов поделился своими воспоминаниями о начале операции по разгону протестующих, его коллега-медик, волонтер отряда быстрого реагирования Красного Креста Украины Роман Котляревский, получил пулевое ранение в ногу 20 февраля на улице Институтской – в тот момент, когда он помогал выносить раненых и убитых:
– В те дни мы, естественно, оказывали необходимую помощь всем в ней нуждающимся. И как раз 20-го числа мы вышли где-то около 9 утра на очередное дежурство, потому что ситуация обострилась, нам сообщили, что уже была стрельба, но никто ничего точно сказать не мог. Когда мы оказались на Крещатике, то услышали выстрелы и увидели, что очень много людей бежит, что некоторые несут на щитах и носилках раненых или погибших. Кроме этого, с Институтской на Крещатик в сторону здания горадминистрации постоянно проезжали машины, которые тоже возили раненых.
В момент, когда мы начали расстилать носилки, чтобы перенести раненого, мне прострелили бедро
Мы поняли, что там действительно все серьезно, как и говорилось, и как можно быстрее побежали туда: для того, чтобы поскорее начать оказывать помощь. Там мы увидели дым от покрышек, увидели большое количество людей, которые прятались за любым укрытием, увидели людей, которые лежали на земле – раненые или без движения – с обеих сторон улицы. Услышали выстрелы, увидели людей, которые пытались вытащить своих товарищей. И тогда мы включились в работу и начали выносить их.
– Вы были ранены в момент, когда оказывали медицинскую помощь. Как это произошло?
– Мы успели вынести двух раненых и, когда побежали за третьим, увидели, что он лежал без движения на тротуаре. Впоследствии оказалось, что это был погибший Устим Голоднюк. Мы проверили пульс, проверили дыхание, в общем, поняли, что ничего сделать не можем, но в любом случае решили вынести его оттуда, чтобы его осмотрели медики, работавшие в холле гостиницы "Украина". В момент, когда мы начали расстилать носилки, чтобы его перенести, мне прострелили бедро.
– Было ли на вашей одежде как-то обозначено, что вы из Красного Креста, что вы медик?
– Конечно! Мы работали вчетвером, на нас были ярко-красные куртки с нашитыми большими светоотражающими крестами на груди и на спине, где было написано "Красный Крест Украины". Кроме того, мы были в белых касках с красными крестами. Ну, и с носилками. Поэтому, конечно, спутать нас с кем-нибудь другим было невозможно.
– Вы видели, откуда и кто стрелял?
– Я не видел. Понятно, что стреляющие старались находиться в таком месте, чтобы их не было видно: либо за баррикадами, либо где-то на возвышенностях. Судя по моему положению, когда меня ранили, стреляли откуда-то либо с крыши, либо с верхних этажей банка "Аркада", который находится возле выхода из метро "Крещатик". Потому что пуля вошла сверху вниз, сбоку, скорее, даже сзади. Но опять же все это должна подтвердить баллистическая экспертиза. И я надеюсь, что следствие в итоге даст ответ, откуда был произведен выстрел и кто стрелял. Судя по тому, что мы слышали, как нам казалось, ведь мы не профессионалы, стрельба велась с разных сторон. Но кто стрелял – это тоже предмет расследования, и я, к сожалению, результатов его не знаю.
– Из ноги у вас была извлечена пуля. Вы, наверное, знаете, из какого оружия она была выпущена?
– Да. Это пуля калибра 7,62, которая подходит и под автомат Калашникова, и под карабин Симонова. В общем, оружие, которое на тот момент было в руках у правоохранителей, судя по фотографиям. Но опять же, конкретно из какого оружия был выстрел, неизвестно. И вот сейчас, как мне рассказывают в правоохранительных органах и в прокуратуре, они пытаются выяснить это.
– То есть уже год прошел, но все равно до сих пор неизвестно, кто в вас стрелял.
– Да. Расследование идет очень медленно, и я не вижу особого стремления добиться правды. Зачастую мне приходится звонить следователям и спрашивать их: "Ну, так что? Может быть, еще что-нибудь сделаем? Отправьте, может быть, на экспертизу..." Все очень медленно, за год поменялось уже порядка пяти следователей. Сколько еще это будет длиться и будет ли результат, я не знаю.
– С чем вы связываете такую медлительность?
– Как рассказывают следователи, по событиям 18, 19 и 20 февраля возбуждено очень много уголовных дел, и работники прокуратуры просто не справляются с таким количеством работы. Я так понимаю, что в данный момент они работают над делами погибших, а раненые оставлены, видимо, на потом, так как просто нет достаточного количества следователей. Это объяснение, которое я получил непосредственно в прокуратуре.
