Режиссеру Роману Виктюку исполнилось 60 лет. К юбилею приурочен фестиваль спектаклей его театра. Один из них — «Последняя любовь Дон Жуана, или Эшафот любви», он поставлен по пьесе известного французского драматурга Эрика Эмануэля Шмита.
«Странная история о великом обольстителе, которого его бывшие любовницы заманили в ловушку, судили и приговорили жениться на его последней жертве или умереть. Дон Жуан выбирай…» — так написано в программке.
Первое, что бросается в глаза — огромный, возвышающийся над сценой портрет Дмитрия Бозина, сыгравшего главную роль. Действие спектакля разворачивается вокруг портрета, и лишь в конце его срывают, комкают и баюкают, как запеленатого ребенка, который является продолжателем рода Дон Жуана и одновременно символом смерти бессердечного и не способного по-настоящему любить соблазнителя.
В этом и заключается главная идея пьесы. Если в начале Дон Жуан предстает перед зрителями во всем своем величественном хладнокровии и убийственном обаянии, то в конце становится понятно, что герою, как и обыкновенному человеку не чужды страдания и боль несчастной любви. Он становится уязвимым и, как следствие, перестает интересовать час назад сходивших по нему с ума, бывших любовниц.
О том, каким представлен Дон Жуан в пьесе Шмита, рассказывает режиссер спектакля Роман Виктюк: «В отличие от тех вековых Дон Жуанов — Шмит дает совершенно другого героя. Дон Жуан, который сам по себе, и тот Дон Жуан, которого хотят видеть те, которые создают легенду. И есть третий Дон Жуан — настоящий Дон Жуан, который живет внутри себя».
В постановке много доступной зрителю символики. Все дамы, например, появляются на сцене в масках и седых париках, время от времени снимают их и являют зрителю молодые лица. Дамы преклонного возраста с молодой душой одеты подчеркнуто сексуально. Они становятся и вовсе маленькими девочками в присутствии покорившего их когда-то Дон Жуана. Дурачатся, шепелявят, глупо шутят, нелепо двигаются…Но ненависть и обида возвращают все на свои места, и дамы снова надевают седые парики. В спектакле много экспрессии, много движения: «Люди видят все то, что внешнее, — говорит Роман Виктюк. — Видимый мир интересует людей больше. Все то, что на поверхности. А то, что не видимо, то, что является или второй реальностью, или тайной, или магией, очень мало есть людей, у которых есть способность в их организме считывать то, что не видно. Вот то, что не видно, меня в театре интересует всю жизнь. И поэтому мы добиваемся, чтобы артист на сцене не ходил по доскам, а чтобы они были оторваны от пола, как в балете, когда «зависает» танцор. Они должны сразу приподниматься над землей и парить. Поэтому в этом спектакле возможен батут, когда для них естественно лететь на батуте, кувыркаться и делать самые невероятные цирковые номера и также опускаться на пол. Но ощущение зависания в пространстве должно быть категорически. Отсюда другое ощущение тела в пространстве, звука в пространстве, энергии в пространстве, любви в пространстве».
Ближе к концу спектакля раскрывается главная тайна Дон Жуана, которая и объясняет все его действия. Становится ясно, что настоящей его любовью, любовью всей его жизни был мужчина, по воле обстоятельств, убитый им на дуэли. «Вопрос не в том, что это мужчина, а в том, что Дон Жуан, может быть, впервые начинает чувствовать, что такое подлинная страсть», — убежден Роман Виктюк.
На вопрос, почему именно эта пьеса Шмита заинтересовала режиссера, и как он выбирает материал для работы, режиссер ответил так:«Есть души драматургов, которые ушли и покинули нас, и то количество нежности, которое они оставили на земле, оно никуда не исчезает. Оно обволакивает земной шар. И нас эта нежность как бы удерживает и не дает возможность этому шарику улететь в пропасть. У этих драматургов, там, в этом кругу нежности, есть форточки, есть окошки. И они иногда открывают их, смотрят на землю и говорит: "Вот там, мы видим, есть человек, который может нас услышать". Вот так три раза ко мне обращался Лев Николаевич Толстой с "Анной Карениной". Я уже не говорю о том, что Теннеси Уильямс меня тормошил, Булгаков три раза с "Мастером и Маргаритой" — и уже четвертый раз, когда я поставил ее в Москве. До этого я ставил ее в Вильнюсе, в Риге и в Нижнем Новгороде. Но есть драматурги (два, на мой взгляд) — Эдвард Олби и Шмидт — я понимал, что в воздухе есть такое предгрозье от этих двух людей, что ты должен быть громоотводом, и твой театр должен эту молнию принять в себя».
