В московском Еврейском музее и Центре толерантности открылась выставка, название которой лишь на первый взгляд может показаться парадоксальным – "Еврейские художники в русском авангарде".
Русские иконы и русское авангардное искусство, особенно его первый этап, пришедшийся на 1910–1930-е годы, более всего прославлены в мире. Подчеркнем, авангард – это национальное явление. В России он развивался самостоятельно, был построен на четкой оппозиции "Восток – Запад". Однако никто никогда прежде не задавался целью на уровне большого выставочного проекта заняться подсчетами по этническому признаку. В Еврейском музее это сделали и наглядно показали, что на всех трех этапах существования этого течения в искусстве, начиная с десятых годов прошлого века и заканчивая почти нашим временем, то есть московским концептуализмом, в подавляющем большинстве это были художники-евреи. Так сложилось. Так распорядилась история.
На выставке есть и легко узнаваемые работы, и редкостные вещи. К примеру, картины Марка Шагала даже человек, поверхностно знакомый с историей искусства, уж точно ни с чьими другими не спутает. Но вот Эль Лисицкий представлен не супрематическими композициями, с которыми он вошел в историю искусства, а ранним, 1918 года, плакатом, созданным к выставке картин и скульптур художников-евреев. Здесь нет позднее любимых Лисицким геометрических фигур, зато вся плоскость листа густо заполнена национальным орнаментом. И зато в центре композиции – художник за мольбертом, а на заднем плане, стало быть, в прошлом – покосившаяся хибарка. Из нее творец вышел, ее и покинул. Черта оседлости отменена. Он больше не человек замкнутого мира еврейского местечка. Запреты на обучение профессии живописца сняты.
По мнению главного куратора Еврейского музея Марии Насимовой, именно в Первом авангарде отчетливее всего сказалось наследие традиционной национальной культуры:
– Мы абсолютно точно можем сказать, что Эль Лисицкий начинал как еврейский художник. Он начинал с иллюстраций книг на идише. Большинство художников, представленных в Первом авангарде, так или иначе начинали работать с еврейской самоидентификацией. У всех это было по-разному, довольно сложно говорить обо всех обобщенно, но, тем не менее, впервые появилась возможность рассказать о себе, о том, что было до этого запрещено.
Мы начинаем с 1910-х годов, то есть это Первая мировая война, это освобождение зоны оседлости и развитие школы живописи Иегуды Пэна в Витебске, появление в жизни большинства этих еврейских художников Казимира Малевича. В то время Роберт Фальк и Соломон Никритин развивались совершенно другим путем, но, тем не менее, в творчестве каждого из них есть такой, можно сказать, сдвиг – от исключительно местечкового сюжета, очень религиозного, в котором абсолютно видно, к какой национальности принадлежит художник, к конструктивизму, к авангардной технике.
Их творчество меняется с развитием ситуации в стране. Первый авангард был официально разрешен. Его показывали, его смотрели, его создавали, его любили. Авангардистам первого поколения больше всего повезло, поскольку художникам Второго и Третьего авангарда выпала иная участь. Это уже уход от официального к закрытому и неразрешенному.
– Что позволило именно еврейским художникам так легко и быстро освоить абстракцию в изобразительном искусстве, ведь это было революционным шагом?
– Существует несколько версий на этот счет. И наша выставка призвана побудить людей к подобному исследованию. Но какого-то четкого ответа, почему именно так произошло, к сожалению, никто дать не может. Одна из теорий заключается в том, что евреям по религиозным соображениям нельзя было изображать самих себя, нельзя было изображать человека, и именно поэтому они больше увлекались абстракцией. Но это теория, одна из версий. Мы имеем дело с феноменом, но почему так много евреев в авангарде, опять же, мы не можем сказать точно. Это один из тех феноменов, который мы хотим начать исследовать.
– Если эта выставка предлагает дать толчок к размышлению, то каковы другие версии?
– Мне свойственно думать, что эти художники были просто склонны к размышлениям и рефлексиям больше, чем кто-либо иной. Они никогда не имели своего места, не имели какой-то определенной четкой самоидентификации. Правда, кому-то больше повезло, кто-то был воспитан в традиции, но кому-то меньше повезло, им приходилось самостоятельно все открывать.
Особый разговор – о Третьем авангарде. Тут художники абсолютно не считают себя евреями, они считают себя советскими гражданами. И еврейского в их работах ничего нет. Но определенно, ты все равно живешь с пунктом в пятой графе, ты понимаешь, что ты какой-то другой, тебя всегда называли другим. Это идет и из первого авангарда, и переходит во вторую волну, и очень четко видно в третьем разделе выставки. Моя версия заключается в том, что все художники переживали отличие от других совершенно по-разному. И это их побуждало к какому-то большему усердию в работе над своими произведениями, нежели, может быть, каких-то других. Но это опять-таки версия, это теория.
Мы ни в коем случае не говорим, что в искусстве главные – евреи. Это абсолютно не должно так звучать. Просто есть какие-то определенные критерии, почему этим людям нужно было себя как-то находить, и искусство – это один из способов самовыражения и поиска себя.
– Значит ли это, что больше сработала историческая судьба, а не национальная культура?
– Да, я считаю, именно так.
– Даже на раннем этапе?
– Даже на раннем этапе, да.
– Я об этом спрашиваю, потому что не раз встречала соображения насчет того, что это народ Книги, что у этих художников другое мышление, большая склонность к абстрактному.
– Опять же, это тот феномен, который следует исследовать. На мой взгляд, социальная и историческая ситуация влияла на это гораздо больше, нежели национальная самоидентификация, – говорит Мария Насимова.
О так называемой второй волне русского авангарда, то есть об искусстве "шестидесятников", говорит историк Григорий Казовский, специализация которого – еврейская культура нового времени:
– Авангардная художественная среда оказалась по разным причинам особенно привлекательной для евреев, и мы об этом пишем в каталоге и пытаемся показать через какие-то вещи на выставке. Если вы возьмете Второй русский авангард, то практически все ведущие, главные художники этого периода, то есть то, что принято называть "неофициальным искусством", – это евреи.
При этом подчеркну, у нашей выставки – не этнический, а культурно-психологический и художественный подход.
Для художников второго авангарда была чрезвычайно важна проблема идентичности. Потому что именно для них, для художников поствоенного поколения, пережившего травму сталинских репрессий, забвение холокоста, отрицание вообще еврейской национальности время поставило вопрос – кто же они такие. И авангардная среда, которую они во многом сами и формировали, была тем сообществом или, если хотите, нейтральным обществом, где можно было быть самим собой. Независимо от каких-то конвенциональных правил, существующих вне этого сообщества.
Для группы людей, у которых существовали своего рода социальные и культурные проблемы, авангардное сообщество, исключенное из привычных социальных и политических отношений, оказалось наиболее благоприятной средой. Это произошло именно потому, что в официальном или официозном движении требовалось приносить некоторые жертвы: мимикрировать, переживать какие-то унизительные трансформации. Советская власть ставила евреев в очень унизительное положение, не говоря о том, что все жили в состоянии некоего экзистенциального страха. И Кабаков этот страх, который, может быть, у евреев выражен еще сильнее, делает темой своих произведений, одной из главных тем и главным импульсом. Илья Кабаков очень многие вещи уловил, не только это, но этот мотив для него – очень важный, – говорит Григорий Казовский.
