Министерство культуры России собирается сократить финансирование театральных журналов, в том числе самого известного – журнала "Театр".

"21 апреля на сайте газеты "Известия" появилась новость, в 12:16, из которой я узнал, что Министерство культуры намерено сократить финансирование 15 театральных журналов, в ведомстве создана рабочая группа во главе с критиком Григорием Заславским, которая определит неэффективные журналы, а также принципы, по которым будут выделяться бюджетные средства на театральную прессу, общественные слушания по вопросу финансирования театральных журналов пройдут 21 апреля. То есть в тот же день. Информация об этом появились примерно за пять часов до слушаний", – говорит заместитель главного редактора журнала "Театр" Олег Зинцов.

В статье в "Известиях" приводились доводы Министерства культуры: "На выпуск театральных журналов тратится до 20 млн рублей в год, при этом издания пишут в основном о театрах Москвы и Санкт-Петербурга. Нам бы хотелось сформулировать принципы, по которых должно работать эффективное театральное СМИ". В интервью газете Заславский заявил, что сокращение финансирования театральной периодики – естественный процесс при общем урезании бюджета на культуру: "Мединский (министр культуры. – РС) – первый человек, который поставил вопрос о том, чтобы прояснить принципы финансирования. Такое желание кажется мне понятным и естественным".

Начал слушания Заславский так: "Никто никого не то что собирается, не может закрыть, и такого желания нет, и права нет".

В интервью Радио Свобода Зинцов сказал, что его заранее никто не извещал: "Главного редактора журнала "Театр" Марину Давыдову об этом известили накануне поздно вечером. Видимо, хорошо зная – я не верю в такие совпадения, – что она не в Москве и не прилетит тут же, бросив все, сюда".

Зинцов продолжает:

– Я знаю, что поздно узнала о слушаниях, например, главный редактор "Петербургского театрального журнала" Марина Дмитревская, которая тоже не могла собраться быстро, заскочить в поезд и прибыть к назначенному сроку. При этом, например, был приглашен директор Вахтанговского театра, который читал свой текст по бумажке. То есть, очевидно, он был заранее извещен, подготовлен и, возможно, даже проинструктирован, о чем, собственно, следует говорить. Это нельзя назвать каким-то судилищем или еще чем-то таким, потому что это были очень обтекаемые высказывания, за исключением нескольких...

То есть была выстроена драматургия. Очень обтекаемо высказывался Борис Николаевич Любимов, например, который вспоминал, как было в прежние времена хорошо и как ныне пала театральная критика, театральные издания. Прямых обвинений было мало, но они были в адрес журнала "Театр". Несмотря на то что там были самые разные издания представлены, почему-то многих выступавших больше занимал журнал "Театр", чем их собственные издания.

– А какие конкретные обвинения были высказаны в адрес журнала "Театр"?

– Очень пламенно выступала критик Вера Максимова из журнала "Вопросы театра". У нее, с одной стороны, была племенная речь, а с другой – такой поток сознания, в котором мешались гомосексуалисты, Украина, еще какие-то беды, и все это имело отношение к журналу "Театр" и к тому, какой журнал "Театр" плохой. Почему-то она не видела разницы между "Фейсбуком" и журналом, приплетала туда старые обиды на реплики в частном фейсбуке Марины Давыдовой. Мы не печатаем этого в журнале, журнал занят другими вопросами. И этот поток сознания был выстроен так, что все это одно и то же – и журнал, и сексуальная ориентация британского драматурга Равенхилла или польского режиссера Варликовского... Все мешалось в один ком и пафосно говорилось: и вот на это вы даете деньги! Потом в конце какой-то человек, которого я не знаю, прямо сказал, что журнал "Театр" надо закрыть.

Олег Зинцов говорит, что благодарен Александру Калягину (актер, режиссер и глава Союза театральных деятелей России. – РС), потому что "он очень деликатно говорил, но в то же время у него была слышна эта твердая позиция, что у нас должны быть разные журналы, мы не будем влиять на редакционную политику":

– Он говорил, что все театральные издания – дети СТД, и всех надо одинаково поддерживать, не в смысле поровну всем давать, а пропорционально тем нишам, которые занимают эти издания. Потому что журнал "Театр" обходится гораздо дороже, чем, условно говоря, газета "Дом актера", которая несколько раз в год выходит на паре листочков. Конечно, люди, которые представляют эти издания, жаловались и говорили: у нас такие бюджеты, а у журнала "Театр" такой бюджет, и мы страдаем, – и все равно все сходилось на журнале "Театр". И в подоплеке, конечно, было недовольство редакционной политикой, которая у нас отличается от того, что было раньше в театральных изданиях. У нас более широкий охват тем, тематические номера, концептуальные, они посвящены встраиванию театрального искусства в общий контекст сегодняшнего искусства. Они рассматривают связь театра и с политикой, и с другими сферами жизни, и это часто номера на действительно острые темы, которые возникают в обществе. Например, у нас был номер, посвященный гендерным вопросам в искусстве, и исходным толчком для него служила кампания против гей-пропаганды. Он, конечно, был посвящен не этому, а он был посвящен вообще широким и важным для искусства вопросам каких-то гендерных ролей, их смены, игры с ними, всем этим вопросам, которыми занимается серьезно культурология. Это не было злободневным по подаче. Или, скажем, когда начались события на Украине, мы выпустили номер, который был посвящен украинскому театру, потому что это действительно ближайшее к нам и довольно серьезное театральное пространство, соседнее с нами, а мы почти ничего не знаем о том, что там происходит. И мы решили разобраться, что происходит сейчас в украинском театре, что там было, какие там главные имена. Это был опять же номер об искусстве, а не о политике. Но эти вещи на часть театрального сообщества действуют как красная тряпка, потому что эта часть сообщества настроена так, что журнал о театре должен просто описывать премьеры в театрах.

​– Трудно представить, что все просто собрались и начали выражать недовольство содержанием журнала "Театр". У вас есть ощущение, что недовольны именно взглядами редакции, которые могут расходиться со взглядами государства, сейчас активно высказывающего свою позицию, скажем, устами министра Мединского?

– Безусловно. Только здесь есть еще одна вещь – у части театрального сообщества есть давние претензии, просто сейчас им как бы дали административное добро на их высказывание. Сейчас они могли высказаться в таком жанре обращения к представителю Министерства культуры.

– Вам кажется, это от Министерства культуры идет, или это люди, недовольные политикой журнала "Театр", наконец, нашли возможность выступить?

– Я думаю, что это, скорее, все-таки инициатива снизу. И я думаю, инициатива эта во многом принадлежит критику Заславскому, который возглавил эту самую комиссию по определению неэффективности журнала. В этом, конечно, участвует министерство, потому что при министерстве создана эта рабочая группа. И вчера нам было сказано, была замминистра на этой встрече, ее зовут Елена Миловзорова, что она инициировала эту рабочую группу. Но это же не могло взяться ниоткуда, это именно берется из инициативы на местах. И должен был найтись такой критик Заславский, который бы сказал: знаете, у нас тут есть непорядок...

​– Сейчас существует некоторое противостояние между частью театрального мира и Министерством культуры, скажем, по вопросу "Тангейзера". Каково место вашего журнала в этом противостоянии?

– У журнала "Театр" не такая периодичность, чтобы мы реагировали на "Тангейзер" в самом журнале. У нас есть блог, и там это отписывается – премьеры, текущий процесс, какие-то ситуации. Это сетевая часть журнала "Театр". А сами номера журнала "Театр" – тематические и такие академические. Это не про текущие события. И мы не можем сделать номер о постановке оперы "Тангейзер" в Новосибирске. Мы можем отталкиваться от каких-то актуальных тем, но в общем мы из этого делаем большую и подробную историю, пытаемся как-то проникнуть в суть серьезных проблем, а не заниматься тем, чтобы вставать на ту или другую позицию. Мы пытаемся заниматься искусством и современной культурой в широком смысле. Эта вся какая-то нездоровая скандальность, которая сегодня сопровождает театр, она нам совершенно не нужна, не мы ее инициировали, она мешает нам работать. Мы хотели бы смотреть искусство, а не оскорбление чьих-либо чувств. И мы пытаемся это делать в журнале "Театр".

– Сейчас у государства есть некая активная политика в отношении искусства, разделение на "наши" и "не наши", и государство говорит: мы не наших кормить не будем, денег давать не будем.

– Если говорить о вчерашней встрече, прямо так вопрос не стоял, не буду передергивать. Это были очень витиеватые в эту сторону высказывания, но прямо так вопрос не стоял. Поспешность создания этой комиссии, проведения этой встречи мне напоминает районные собрания по вопросу межевания территорий, строительства нового торгового центра, на которые завозят каких-то специально обученных якобы жителей района, а объявления вывешивают на следующий день. Финансирование нам было урезано на 75 процентов в конце прошлого года. Мы не могли выпустить номер, который делали в январе, который был посвящен документальному театру. Это воспринимается опять же в контексте со скандалом с Театром.док, но документальный театр – это не только Театр.док, у него масса существует видов, жанров, проблем, с ним связанных, и мы сделали об этом номер. Он был готов в начале января, вышел из печати он только сейчас, потому что мы не получили никакого финансирования, и в итоге нам деньги на этот журнал дал Фонд Прохорова.

– А почему вам урезали финансирование в прошлом году?

– Минкульт дает деньги СТД, выделяется общий бюджет на творческие проекты Союза театральных деятелей, а СТД уже распределяет дальше. Бюджет общий был урезан в связи с кризисом. Я надеюсь, что это не имело никакой подоплеки, кроме экономической. А сейчас прошло полгода, и, когда мы нашли собственные средства и выпустили все-таки этот номер и готовим следующий, тут вдруг спешно возникает вопрос об эффективности театральных изданий. Он не возникал, когда нам без всякой дискуссии урезали бюджет, а возник сейчас почему-то и в таком виде: пожар, горит, срочно соберемся и обсудим, кому еще не дать денег.

– Была "Золотая маска", на церемонии министру свистели, а девушке, которая выкрикнула "верните "Тангейзер", аплодировали. Не может быть это косвенным ответом театральной общественности?

– Тут звезды как-то сошлись, видимо. Не думаю, что это настолько все срежиссировано четко. Я думаю, это какие-то встречные процессы. Есть активисты снизу, со стороны театральной критики, которые недовольны журналом "Театр". Есть публичные скандалы, связанные с "Золотой маской". Есть люди, которые очень недовольны в театральном сообществе "Золотой маской". Здесь журнал "Театр" и "Золотая маска" на каких-то похожих позициях, потому что нас пытаются обвинять в одних и тех же грехах, что мы чуть ли не один клан. Притом что я не имею никакого отношения к "Золотой маске", и это совершенно не связанные институции – ни финансово, ни организационно, никак. Мы являемся брендом Союза театральных деятелей.

– Почему в последнее время театр стал важнейшим из искусств? Даже не кино, у которого охват гораздо больше. "Левиафан" при всей скандальности, критике в результате прокатывается по стране. А театр, в принципе, камерное дело, туда ходят тысячи людей, может быть, десятки тысяч, но несравнимо с кино, и именно театр неожиданно оказывается сейчас в центре такой полемики?

– Ну, здесь надо объяснять это подробно, уходя в историю, или просто сказать, что театр обладает все-таки гораздо более сильным эмоциональным воздействием, потому что все происходит здесь и сейчас, есть непосредственный контакт с публикой в зале. И театр касается политической сферы тоже. Странно, что это дошло до таких академических театров, как в Новосибирске, но это же для культуролога, для историка культуры находится в одном контексте с выступлением Pussy Riot и какими-то акциями современного искусства, которые тоже напрямую контактируют с публикой и вызывают резонанс.

Все, что вырывается за рамки, в которых мы просто смотрим на какое-то произведение искусства и говорим "как красиво", – современное искусство эту рамку пытается преодолеть все время и выйти в реальность. В театре она выходит в реальность так же, как и в перформансе, выходит не настолько сильно, конечно, но она тоже выходит в реальность, в реальный контакт с публикой. Возможно, поэтому это воспринимается более остро. И потом, в кинозале не устроишь спектакль среди публики, а в театре это можно сделать просто. Перформансы происходят не только на сцене, но и в зале, когда появляются какие-то активисты православные и начинают лезть на сцену, когда министру культуры кричат "верни "Тангейзер". Театр – пространство, где возможны эти перформативные акты с обеих сторон, и со стороны сцены, и со стороны публики. Поэтому, конечно, на театр реакция острее, чем на кино. Для меня немножко странно, что театр потеснил современное искусство, акционизм, такого рода практики. У нас есть теперь современный театр, его долго не было, а сейчас он подтягивается к тем проблемам, которыми занимается современное искусство, оказался в этом поле.

– И получается, вольно или невольно он втягивает и власть в этот перформанс, и власть соучаствует в этом.

– Да. Отличия искусства и власти в том, что искусство не может включить репрессивные механизмы, а власть включает именно их. То есть власть производит репрессивные перформансы при помощи самых разных агентов или акторов этих действий. Искусство, в первую очередь перформативное, задает вопросы, ставит проблемы. А власть отвечает на эти вопросы и эти проблемы репрессивными перформансами.