В Итаке, городке, славном Корнельским университетом, скончался его самый, пожалуй, знаменитый профессор – Меир Говард Абрамс. Один из наиболее влиятельных филологов американской Академии, он за свою долгую жизнь – 102 года! – воспитал несколько поколений студентов и вырастил целый ряд выдающихся ученых, включая другого кумира литературоведов Гарольда Блума.
Автор множества книг по истории и теории романтизма, Абрамс больше всего известен как главный редактор наиболее популярного учебного пособия – “Нортонской антологии англоязычной литературы”. Ее первое издание вышло в 1962 году и с тех пор не исчезало из печати. Из года в год студенты изучают литературу по лучшим образцам словесности, написанной на английском языке в самых разных странах мира, – от саксонского "Беовульфа" до ирландского Джойса и нигерийского Ачебе. Эта Антология по-прежнему не знает себе равных, о чем свидетельствуют восемь миллионов проданных экземпляров, многими из которых бывшие студенты пользуются всю жизнь.
Секрет этой книги – в объеме. Хотя антология постоянно пополняется, она умудряется собрать написанное за 13 веков под одним переплетом. Конечно, хрестоматия, даже такая гениальная, как эта, ни в коем случае не заменяет чтение несокращенных оригиналов – она делает его возможным, ибо служит литературным порталом для всех.
– Словесность, – говорит редактор последнего, восьмого, издания, крупнейший шекспировед Гринблат, – наиболее совершенный способ сохранения и передачи самого ценного в истории – нашего опыта.
Человек – в его полноценной, а не усеченной масскультом версии – должен знать и понимать, как жили другие. И вместе с аттестатом или дипломом каждый должен получать джентльменский набор литературных познаний, позволяющих хотя бы отличать, если не предпочитать скороспелый боевик от вечных шедевров. Справляясь с этой задачей, Нортонская антология показывает и объясняет, чем хороши ее авторы, почему они незаменимы и как отличаются друг от друга. Скажем, отрывок из Библии она дает в исполнении четырех переводчиков, давая шанс сравнить работу первого Уильяма Тиндейла со стандартным изданием короля Якова.
Любая хрестоматия, однако, возможна лишь на основании канона национальной словесности. Отменить его не смогли ни теории постмодернизма, ни шантаж мультикультурализма. В Америке канон спасают не профессора, запуганные демагогами от Академии, а студенты, те самые, которые хотят учиться по Нортонской антологии, чтобы стать просвещенными джентльменами, а не политкорректными недоучками.
Конечно, в 21-м веке эта проблема важна для всех, но особенно актуальна она для России, которая осталась без общепринятой и бесспорной программы литературного образования. Между тем, начатая еще несколько лет назад Путиным дискуссия о списке книг, которые должна прочесть вся молодежь, застряла, как и следовало ожидать, на перечне названий. Наравне с очевидными там назывались книги, которые Булгаков именовал "Тетюшанская гомоза", а Гашек – "Императорско-королевский гуляш".
Возможно, выход – в хронологической границе по 1917 году. До тех пор, пока в российской блогосфере горячо и многословно обсуждается, являлся или не являлся Сталин “отцом народов”, вряд ли что-нибудь выйдет из антологии послереволюционной литературы, годной для всей страны. Зато русская классика не вызывает споров, но нуждается в отборе.
Можно представить внушительный (но один!) том, изучив который, каждый получает адекватное (но, конечно, не исчерпывающее) представление о составе отечественной словесности. Умно отобранные строфы и главы, сцены и фрагменты, знакомящие и соблазняющие юных читателей продолжить знакомство. Избавленная от догматики советских учебников, хрестоматия с краткими, но емкими – "зернистыми" – предисловиями, написанными так увлекательно, как это умели делать наши великие филологи – Лихачев, Лотман, Аверинцев, Гаспаров.
Жаль, конечно, что наши великие филологи не оставили нам антологии, но и сегодня есть кому за нее взяться. В первую очередь – писателям и поэтам (вспомним собранные Евтушенко "Строфы века"). У каждого автора за жизнь собирается своя персональная хрестоматия, и разве не интересно узнать, что в нее включают Битов и Искандер, Маканин и Толстая, Гандлевский и Цветков, Стругацкий и Акунин, Гребенщиков и Шевчук, Сорокин и Пелевин. Такая антология, собранная лучшими из лучшего, могла бы дать новому поколению общий и – что бесценно – литературный язык.
