За окном морозный дым Забайкалья. Мне четыре года. Путь из детской на кухню долог и опасен. На кухне лежит мое вожделение: ледяной кулич молока. С виду он похож на кубышку для лото, но раз в тысячу больше. Хотя и раз в сто меньше, чем кадка, в которую мама летом собирает дождевую воду. Я обнимаю его и лижу. Лед с привкусом молока. Иногда попадаются деревяшки, хвоинки. Я выплевываю их, лижу, нюхаю, лижу.
Думаю, Овидий вспоминал свою до-ссыльную жизнь как детство:
Видел и ты, как в лед застывает Понт на морозе,
Как без кувшина вино форму кувшина хранит.
Лучше бы я провел детство на Дунае, а не в Забайкалье. Там бы я нюхал ледяную глыбу вина. Запах – это лицо вина. Моему неутолимому горлу прописана ингаляция. В ингалятории может пахнуть чужим углом или родной сторонкой. О родина моя! Какая?
...И пахнул винной пробкой.
Пастернак прав: винная пробка острее пахнет вином, чем само вино. С нее профессионал и начинает. Все-таки Пастернак – через маму и папу – поэт средиземноморский. Вот она, интуиция гения, бросающая вызов мастерству ампелографа. Сперва поэт оценивает вино на запах:
Засим, имелся сеновал
И пахнул винной пробкой.
Затем на вкус:
В траве, на кислице, меж бус
Брильянты, хмурясь, висли,
По захладелости на вкус
Напоминая рислинг.
Добавим, что никакой гений ампелографии не додумался бы до характеристики "захладелость". Но тут же Пастернак делает обаятельный промах, завершая – вместо того, чтобы начать, – цветом. Причем винит во всем сентябрь – мол, сентябрь
То, застя двор, водой с винцом
Желтил песок и лужи...
Незадача, как с Пушкиным: "слыхали львы" – "водой свинцом". Но суть не в омонимах, а в том, что гений одной левой отмечает то, на что ампелограф кладет всю свою жизнь. Поэт не научается, а знает, что нос тоньше языка. Язык – простак: это сладкое, это кислое, это соленое. У запаха же прямой выход на память. Если нос не совершенен, то приходится полагаться на цвет, на вкус. Да, я согласен: профессионал играет на всех инструментах, но все-таки первая скрипка – нос. Потому я понимаю, но по-человечески не одобряю сплевывания вина в ходе дегустации. Язык только подтверждает то, что учуял нос. При этом... не хочу противоречить себе. Ладно, начнем с пробки. Теперь... наполняем бокал на одну треть... подходим к белой стенке... слегка наклоняем. Беззащитней всего цвет у самой кромки: глубина... свежесть... выдержка. Чистейшая риоха альта (Rioja Alta). Это вам не копродукция: франко-немецкая, итало-французская, франко-итальянская... Да, чтобы не прослыть снобом: ампелография – это наука о видах и сортах винограда. Она отчасти напоминает литературоведение, ибо ампелографы не сходятся даже на дефинициях сортов. Ряд экспертов считает, что галисийские виноградники "на самом деле" разновидность рислинга, завезенного германскими паломниками в Сантьяго-де-Компостела. Да, может быть, этот "ряд" прав. Галисийское рибейро пить действительно невозможно. Нет! Я не германофоб. Я люблю зеленый цвет мозельских и коричневый колорит рейнских бутылок. Люблю эльзасский бокал на длинной зеленой ножке. Она, ножка, бросает зеленоватый отсвет на красное вино. Пальцы на ножке... тепло подушечек надежно удалено от вина... Но еще больше люблю бургундскую серебряную плошку. Во-первых, ее не разобьешь. Во-вторых, ее удобно носить в кармане. В-третьих, в темноте погреба она красиво поблёскивает. Нужно ли "в-четвертых"? Я не против, я "за" резные трирские (treviris) бокалы. Но они благородней мозельского, которым их наполняют. Да, не одобряю сплевывания. Понимаю: обонятельные ассоциации будоражат память. Дегустатор, вплывший в детство, рискует своей репутацией. Но слава богу, Дионису, у меня другая профессия. Я могу позволить себе... Вот, позволяю. Вместе с теми рейнскими варварами, о которых в XVII веке от Р.Х. было сказано: "Когда вино замерзает, они должны раскалывать его мотыгами и топорами". Это ледяное вино я впитал с молоком, купленным матерью на читинском рынке.
