В Международный день защиты детей в центре Москвы была организована акция "Ничьи. Сиротский полк", чтобы привлечь внимание к детям, оставшимся без родителей.

Организаторы говорили, что "Сиротский полк" в России сегодня как минимум 87 тысяч детей-сирот, занесенных в Федеральный банк данных. Также они утверждают, что такая статистика "не включает детей без статуса, оставленных родителями, но не имеющих документов для устройства в приемные семьи". При этом после принятия так называемого "закона Димы Яковлева" иностранное усыновление в России практически прекращено, а 85 процентов россиян не готовы взять в семью детей-сирот, отмечают организаторы.

Один из организаторов пикета, режиссер фильма о судьбах детей-сирот "Блеф, или с Новым годом" Ольга Синяева рассказала Радио Свобода о проводимой акции:

– Насколько катастрофично сейчас в России положение детей-сирот и выпускников детдомов?

– Возможно, даже более катастрофично, чем в советское время. Потому что тогда все-таки было больше поддержки для них. Они могли устроиться в дальнейшем, могли идти учиться. Им предоставлялись общежития. Сейчас ситуация хуже, хотя внешне она выглядит более благополучной, чем тогда. У нас практически все детдома, особенно в больших городах, окружены спонсорами, окружены подарками, плазмами, коврами и телевизорами, но дети там по-прежнему ничьи. Эту травму никто не замечает, и все пытаются их все время развеселить. Поэтому, я думаю, что ситуация достаточно тяжелая. Сейчас официально насчитывается 87 300, если смотреть Федеральную базу детей-сирот. А, в общем-то, мы проверяли, на самом деле детей в детдомах где-то в два раза больше. Это таким образом у нас снижают статистику. Потому что один из показателей эффективности, например, губернаторов – это количество детей-сирот. Соответственно, когда такие ставки, не знаю, губернатор или кто-то конкретно на местах, научились делать такие вещи. Родители оставляют детей по заявлению, якобы у них там тяжелое материальное положение. Заявление может продлеваться раз в полгода. Ребенок находится в системе, а на деле нигде его нет, ни в каких базах. Не ищется ему семья. В то же время он может там годами проводить в этой интернатной системе.

– Почему вы для вашей акции в Москве избрали именно такой формат?

– Это самый простой формат, поэтому его и избрали. Потому что митинг проводить – это нужно заявление в мэрию давать, нужна звукоусиливающая аппаратура. Мне пока это не под силу. У меня у самой четверо детей и тоже много проблем. Поэтому мы делаем относительно скромно, как можем, но мы не можем не выйти. Если не мы, то кто? Мы должны стать голосом этого ребенка-сироты, который, к сожалению, не может сам за себя постоять, ничего не может сказать. А этих детей я вижу регулярно. Я снимала фильм. Я сейчас езжу по детским домам, снимаю видеоролики про детей, чтобы их устроить в семьи.

– В России усыновление воспринимается как из ряда вон выходящее событие, в то время как в Европе, например, в США это рядовая практика. Корень проблемы в России в социально-бытовой сфере или все-таки в психологической?

– Социально-бытовую сферу мы немножко миновали. Потому что уровень среднего класса, как мне кажется, достаточно высокий. Дело в том, что мы просто жили в советской системе и были приучены думать только каким-то коллективным разумом. Сам человек должен быть ответственным за себя и за все вокруг. Например, человек, который ничего не имел, вдруг у него появляются какие-то деньги. Первое, что он начинает видеть, – это свою жилплощадь. Помните, у нас пошли евроремонты… Сначала делают ремонт, а потом смотрят: что дальше? А где я живу? А где двор? А вот тут детские дома. И вот, соответственно, все больше и больше эти круги как на воде расширяются, и человек начинает погружаться и в общественную жизнь, и понимать, что свое может быть не настолько важно. Важно, чтобы всем было рядом хорошо. А у нас, к сожалению, советская система очень прочно сидит в головах, что это дети государства, оно пускай и решает. Государство и решает так, как сейчас у нас принято, к сожалению. Получается такой бизнес, что ли, потому что выделяются колоссальные деньги на эти дома, и где-то они там оседают, а где – непонятно. Получается, выгодны эти интернаты и детские дома.

– Ужас ситуации всегда лучше понятен на конкретных примерах живых людей, живых детей, а не по каким-то юридическим описаниям, общим. У вас есть такие последние примеры?

– Я видела детей, которых я снимала. И совершенно гениальный мальчик, на мой взгляд, он хочет быть хирургом. У него настольная книга – это медицинская энциклопедия. Он мне рассказывал про всякие болезни. Я говорю: "Отлично, ты будешь великим хирургом. Я просто вижу в тебе большое будущее". Он говорит: "Ну, как?! Я это сделать не смогу, потому что я учусь в коррекционной школе". Я бросилась к его воспитателям и говорю: "Как так? В какой коррекционной школе?! Как это может быть?!" Они говорят: "Да, у него умственная отсталость". Вот у этого мальчика стоит диагноз – умственная отсталость. Я говорю: "Как?!" – "Ну, вот он там что-то не запоминает". Есть специальная комиссия педагогическая и медицинская, которая так определяет. И за полчаса ставит клеймо на ребенке на всю жизнь. А есть такой же пример, когда ребенка забрали в семью, у него тоже стояла умственная отсталость, а через полгода он учится в физико-математической школе в Москве. Мы теряем наш драгоценный человеческий потенциал.

– Иностранное усыновление российских детей-сирот практически запрещено. Вы считаете недавно принятые законы в этой области преступными?

– Я считаю, конечно, что они совершенно антигуманны и бесчеловечны. Потому что сначала надо выстроить свою систему, а потом уже, может быть, запрещать что-то. Нельзя телегу ставить впереди лошади и расплачиваться за это судьбами детей. Потому что мы прекрасно знаем, что дети, которые не были усыновлены, которые попали под "закон Димы Яковлева", многие уже погибли. Такие как Кадыр, например, который был с синдромом Дауна. И у нас 2800 детей с синдромом Дауна в детских домах. К сожалению, на них очереди нет. Поэтому, конечно, это ужасно осознавать. Всякие благотворительные фонды собирают деньги на лечение детей. И ни разу я не видела, чтобы собирались деньги на лечение ребенка-сироты. Они болеют, но они находятся на государственном, так сказать, обеспечении. А каково оно, государственное обеспечение, если для обычных детей ищут деньги на операции и на лечение, можно понять, можно догадываться. Просто за них некому постоять. Вот такая государственная забота.