В московском Манеже с огромным успехом проходит большая ретроспектива Александра Родченко, одного из тех немногих в мире, кто возвел фотографию в ранг высокого искусства. Успешный живописец, график и скульптор, он лишь в 1924 году, в 33 года, взялся за фотоаппарат – и тем не только обеспечил себе место в истории, но и продлил жизнь авангарда, в более традиционных художественных видах уже шедшего на спад. Все-таки фотография была порождением технического прогресса, а перед ним революционные вожди преклонялись. Авангард же вообще – как течение – в советской России оказался не нужен очень скоро после взятия Зимнего.

Многие считали, что русскую революцию подготовило новое русское искусство. Федор Степун: «Футуристы на самом деле зачинали великое ленинское безумие: кренили паруса в ожидании чумных ветров революции». Иван Ильин: «Дух эстетического большевизма, теория безответственности и практика вседозволенности». Бешеное раздражение людей культуры вызывало не только само новое искусство, но и его замах на научно-теоретическое обоснование. Комплекс русского мальчика, исправляющего карту звездного неба. И еще – попытка заглушить лязгом лозунгов маловразумительность художественного звучания. Далеко не все из них были Маяковскими, Малевичами, Филоновыми, а первооткрывателями – все.

Примечательно, что авангардисты никогда не ограничивались утверждением метода и принципа, непременно делали следующий шаг, требуя отрицания всех иных подходов. Мощная российская традиция нетерпимости ко всякому инакомыслию, простирающаяся как в глубь, так и в даль времен.

Авангардисты оказались естественными союзниками большевиков, оформляя и вдохновляя пафос разрушения. Оттого после победы логично пошли во власть, перейдя, по выражению Лисицкого, от «базаров идей» – к «фабрикам действия». Общество рассматривали как поле художественного эксперимента. В устоявшихся социумах это было бы невозможно, в одной отдельно взятой России – вполне. В этой стране слов слово шло на слово. Образ на образ – буквально: черный квадрат на икону. Мантра на мантру: «Дыр бул щыл» на «Отче наш».

В лексике Малевича – «приказы по армии искусств», Маяковский о поэзии – постоянные оружейные метафоры. Некоторые из новаторов и получили власть. Малевич и Татлин – в изобразительном искусстве, Лурье – в музыке, Мейерхольд – в театре. Родченко стал одним из организаторов Рабиса (Союза работников искусств), потом сменил Кандинского на посту председателя Инхука (Института художественной культуры).

Однако авангард наверху не удержался, не понадобился во власти – как старые большевики в 30-е, как диссиденты в 90-е: на дистанции революционер всегда проигрывает бюрократу. Когда выдыхается революционный порыв – а он выдыхается всегда, по законам энтропии – приходит время иных людей, иных умений и навыков. Контора – не баррикада: нужна не битва, а интрига, не нетерпимость, а компромисс. Да и образ жизни другой – щелкать на счетах, носить нарукавники, выстраиваться в очередь к окошку.

Выдохся и Родченко. Новатор сделался агитатором. Вписался в сталинский контекст. Но зато и дожил до 1956 года.

Его художественные достижения – неоспоримы. Явленный им и всем русским авангардом социально-политический урок – неоценим.