Электронная газета "Вести образования" открывается письмом директора частной школы Михаила Эпштейна, которое заканчивается вопросом "Стоит ли десять лет усердно обучать детей различным школьным премудростям, чтобы потом прокуроры руками наших выпускников разрушали то, что нам по-граждански и по-человечески дорого и ценно?"
Я писал частное письмо своим коллегам – учителям, выпускникам, родителям учеников школы, в которой работаю уже 20 лет. А написав его, понял, что происшедшее может быть актуально не только для этого сообщества. И решил опубликовать свои размышления более широко. Как повод задуматься нам всем… о нашем ближайшем будущем.
Вот ситуация, которая, к сожалению, в последнее время становится обыденной: в некоммерческую организацию приходит прокуратура с тем, чтобы закрыть ее или как минимум резко осложнить ей жизнь. Формальная причина прихода – у организации есть гранты зарубежного фонда. Неформальная – она ведет себя вызывающе независимо: предлагает государственным органам варианты улучшения их деятельности на пользу граждан.
А поскольку для нашего государства такая дерзость оскорбительна, оно, вместо того чтобы протянуть в ответ руку сотрудничества, наваливается на нарушителя спокойствия всей мощью только что принятых драконовских законов против НКО.
На сей раз прокуратура (в лице своего работника) пришла с проверкой в санкт-петербургский Центр развития некоммерческих организаций (ЦРНО). Этот специалист установил, что ЦРНО совершает сразу два тяжких правонарушения (а по сути – преступления): получает гранты иностранных фондов и занимается политической деятельностью. Значит, под вывеской Центра свил гнездо откровенный «иностранный агент».
А коли так, то пусть сотрудники организации выберут одно из двух: либо «с чувством, с толком, с расстановкой» утонуть в море бюрократических проблем, либо самоликвидироваться сразу.
ЦРНО – одна из старейших некоммерческих организаций города, помогающая другим некоммерческим организациям работать более эффективно, организующая диалог между их сообществом и городскими властями, бизнесом. Я считаю, что ЦРНО сегодня – один из краеугольных камней гражданского общества в Санкт-Петербурге.
Наша частная школа – одна из таких некоммерческих организаций. Мы уже много лет сотрудничаем с ЦРНО. А с некоторыми коллегами, причастными к этой работе, я дружу уже почти 30 лет. Я хорошо знаю их мотивы и прекрасно сознаю значимость для города этой организации. Конечно, они никакие не «иностранные агенты» – в каком бы смысле ни употреблялся этот термин. Они – люди, по собственной воле и разумению старающиеся сделать жизнь в России лучше.
В чем же именно состоит «политическая деятельность» ЦРНО? Ей инкриминируется стремление к активному взаимодействию с государственными органами, подготовка проектов законодательных актов, участие в экспертизе принимаемых законов и пр. Сегодня это называется «нежелательной деятельностью».
Я, как и коллеги из ЦРНО, считаю важным сотрудничать с зарубежными коллегами – на общую пользу. И не вижу, почему мы должны закрываться от окружающего мира. У меня множество партнеров и друзей в разных странах, и они – я это твердо знаю – хотят нам только добра. И наша организация неоднократно получала гранты от зарубежных организаций, и мы использовали эти деньги для развития школы. Можно ли вследствие этого считать нас иностранными агентами?
Я вижу, что сейчас происходит в стране – опять, как в 1930-е и на рубеже 1940–1950-х годов, насаждается взаимная ненависть, одних людей заставляют навешивать на других ярлыки, препятствовать их деятельности и просто запрещать ее.
Но почему я говорю так долго и пафосно?
А потому, что в этой истории есть еще одно – для меня крайне чувствительное – обстоятельство.
* * *
Дело в том, что тот самый работник прокуратуры, который пришел в ЦРНО и способствовал присвоению ей статуса «иностранного агента», – выпускник нашей школы.
Что я по этому поводу чувствую и думаю?
Первое. Я считаю необходимым извиниться перед коллегами из ЦРНО и всем сообществом НКО города. Извиниться за то, что именно наш выпускник принимал участие в этом крайне неприятном событии на стороне прокуратуры.
Мы имели прямое отношение к его воспитанию в течение 10 лет. Значит, и на нас лежит часть вины за его выбор.
Второе. Я чувствую себя персонально виноватым в этой ситуации.
Виноватым в первую очередь перед нашим выпускником, работающим сегодня в прокуратуре. Очевидно, мы не смогли в школе так выстроить работу, чтобы помочь ему понять, в чем ценность гражданского общества. Не рассказали ему доходчиво о репрессиях коммунистического режима, об атмосфере, царившей тогда в стране, о роли следовательских и судебных органов, о механизмах, запускавших и поддерживавших эти действия. Мы не создали условия, в которых у ребят накапливался бы опыт гражданского участия в жизни школы, города, страны. Мы не смогли, пока он учился в школе, привить ему чувство радости от свободы – своей и других, и необходимости эту свободу отстаивать.
Этот парень с детства хотел быть юристом. И мы не смогли предупредить его о тех нравственных сложностях, с которыми он неминуемо столкнется, работая в прокуратуре в такое время.
Третье. Я не считаю правильным замалчивать эту ситуацию. О ней нужно говорить и делать выводы.
Многие считают, что конкретный исполнитель не виноват. Мол, понятно, что это заказ системы, а сотрудник прокуратуры только исполнил то, что ему велело сделать начальство.
Но.
Я не считаю правильным все списывать на систему. Всегда находятся конкретные исполнители. Помните, как у Е. Шварца в пьесе «Дракон»: «Меня так учили...» – «Всех учили. Но зачем же ты оказался первым учеником, скотина этакая?»
Да, конечно, в тех далеких репрессиях виноват И. Сталин и коммунистическая партия в целом, но при этом были и те многочисленные конкретные соседи и сотрудники, кто «стучал», и те многочисленные конкретные следователи, которые издевались над людьми в застенках и получали от этого удовольствие.
Всегда есть конкретные люди, которые могли, каждый в своей ситуации, сделать что-то по-иному.
Удобно делать гадости, прячась за спиной «системы». Но я думаю, что в этих случаях страна должна знать своих «героев» в лицо. И важно называть публично всех причастных: и того сотрудника, который счел правильным осложнить жизнь большому числу людей, и ту школу, в которой он воспитывался.
Может быть, если бы это было сделано в свое время, не было бы такого явного возврата в прошлое сейчас.
Наконец, четвертое. Мы должны всерьез задуматься над тем, что нужно изменить в работе школы в связи с этой историей. Этот юноша учился у нас 10 лет. И был весьма прилежным и успешным учеником. С точки зрения знаний по школьной программе.
Но ситуация с его участием в «деле ЦРНО» в очередной раз показывает, что успешности в знаниях мало: важно помочь школьнику принимать нравственные решения в сложных ситуациях – например, когда встает вопрос о выборе между совестью и карьерой.
Нужно понять – как нам дальше работать в той общественно-политической обстановке, которая складывается сейчас в стране. Сложность в том, что мы попали в весьма противоречивую ситуацию.
Мы в школе не можем (фактически – не имеем права) активно и подробно знакомить ребят с современной политической обстановкой, не можем четко формулировать свою точку зрения на происходящее – получится, что мы втягиваем детей в политические дискуссии, а ведь у них и у их родителей могут быть разные представления о происходящем. Да и на это просто нет времени – есть только часы физики-математики-географии…
Но мы не можем не думать о том, что воспитание ценности свободы должно занять больше места в образовательной программе школы. Мы не можем не предупреждать детей о том, в каком времени мы сегодня живем, с какими сложностями они будут сталкиваться. Они не жили в Советском Союзе, а мы – жили, и у нас есть опыт.
Иначе, боюсь, очень скоро мы тоже окажемся «иностранными агентами», и наши выпускники придут закрывать школу как неблагонадежную.
Вот я и спрашиваю: стоит ли десять лет усердно обучать детей различным школьным премудростям, чтобы потом прокуроры руками наших выпускников разрушали то, что нам по-граждански и по-человечески дорого и ценно?
Михаил Эпштейн
