Анна Качкаева: Очень умных, неленивых и амбициозных отличников сегодняшние подростки называют «ботанами», а если у такого персонажа внешность знайки в очках, то прозвище превращается в имя. По виду умница и миллиардер Билл Гейтс – типичный «ботан», а вся его жизнь – наглядный урок для юных максималистов. Внешность обманчива. Оставив детям 1% своего 60-миллиардного состояния, все остальное Гейтс отдает на благотворительность. Приоритеты – здравоохранение и образование. По типу и манерам чем-то похожий на Ходорковского, Гейтс объяснял зрителям «Времен», что если человеку дали возможность зарабатывать, у него в конце концов возникает желание отдавать будущему миру и стране. Хотя искренность филантропов в России ничего, кроме недоверия, пока не вызывает, но это так.
Самый выразительный кадр недели - Владимир Путин в тире. Телевидение на все лады самозабвенно показывало прищур, стойку и недрогнувшую руку. Стрелок в кадре был ладен, справен и явно получал удовольствие от процесса. В общем, выглядело эффектно.
Эффект ладной подгонки под современное кино оставляет и премьерная неделя «Тихого Дона». Телевизионный конспект мощного литературного первоисточника, драматически не законченный Сергеем Бондарчуком, вернулся к российскому зрителю через 13 лет усилиями Константина Эрнста и Федора Бондарчука. Богатая картинка без спецэффектов красиво улеглась в привычную зрелищность Первого канала. Первые серии получили хороший рейтинг и много критики, резкой. Недовольны дети Шолохова, недовольны казаки, недовольны литературоведы и киноведы. Похоже, повторяется судьба большинства последних сериалов по русской, советской классике. Телевидение делает всего лишь сериал, а к нему подходят с другой - исторической и художественной – меркой. Редкие исключения вроде «Идиота» или «Доктора Живаго» - лишь подтверждение этого правила.
Чего ждали от новой телевизионной экранизации? Текстуального и бытового совпадения, нового прочтения, современного осмысления? Как судить работу, начатую знаковым режиссером другой эпохи, попавшую в жуликоватый переплет переходных времен, вырученную, наконец, на родину и законченную в результате способным сыном знаменитого отца? Как продюсерское кино, как артефакт возвращения наследия или как-то иначе? Уместно ли сравнивать телевизионный сериал с кинопрочтением Герасимова? И наконец, современен ли «Тихий Дон»? Заставит ли экранизация, как было практически во всех предыдущих случаях с сериалами, перечитывать Шолохова?
О «Тихом Доне» на Первом мы сегодня будем разговаривать с вами, уважаемые слушатели, и с кинокритиком, обозревателем газеты «Время новостей» Аленой Солнцевой и литератором, моей коллегой Еленой Фанайловой.
Вам, уважаемые слушатели, мы задаем простой вопрос: оцените, выскажите свои впечатления от увиденного.
Начнем с ваших первых впечатлений. Алена, вы мне признались, что вы, наверное, в отличие от большинства зрителей в стране, перечли «Тихий Дон», и теперь у вас есть просто свежая возможность сравнивать литературный первоисточник с экранным произведением.
Алена Солнцева Алена Солнцева: Аня, вы задавали вопрос: заставит ли сериал перечитать? Сам факт того, что мы сейчас увидим «Тихий Дон», вызвал у меня такое любопытство. Я вспомнила, что я читала это так давно и в другую эпоху. Я думала, а что, если я сейчас прочитаю этот роман, что он вызовет у меня, какие у меня будут впечатления? Я взяла, надо сказать, самый толстый роман 20-го века (я не могу сказать, что он самый гениальный, но он самый толстый, безусловно), и я его прочитала. Я его прочитала достаточно внимательно, были каникулы, 7 ноября – самое время для чтения и воспоминаний. И конечно, после того, как я его прочитала, говорить о сериале мне уже не хочется. Не потому, что я резко отрицательно отношусь к сериалу, я благодарна уже за то, что он оживил эту тему. И сейчас все ее обсуждают, а тема, мне кажется, очень интересная, потому что нам как раз сегодня, когда мы совершенно запутались с датами, чего нам праздновать, чего мы отмечаем, чего мы наследники, чего мы не наследники, Григорий Мелихов – ровно наш герой. Это очень современный, очень близкий нашему времени человек, который ни за красных, ни за белых, который сам себя не осознает, который не рефлексирует, который ведом инстинктами, который вырос в дикой, жестокой, кровавой, кровавой до всяких войн и революций среде, где нет веры, где нет устоев, где нет морали, где нет религии, где нет на самом деле порядка, где есть только авторитет силы, старшинства, где законы…(я не знаю, чего казаки сильно радовались, когда «Тихий Дон» появился). Это, по-моему, разоблачительнейший документ. Это первое.
Второе, мне очень интересно, опять же мы смотрим «Тихий Дон» сегодня, мы смотрели «Тихий Дон» Герасимова, вообще, еще есть «Тихий Дон», в 30-е годы снятый, когда еще не дописан роман был, по первым двум книгам. Это все эпические, поэтические произведения, это наши «Ромео и Джульетта» - Григорий и Аксинья. Никогда они не касались по определенным понятным причинам сути происходящего, они всегда рассматривали любовный треугольник, всякие страсти, но роман-то, как мы бы сегодня сказали, документальный. Он то интересен не его художественным совершенством, которого, на мой взгляд, нет. Это очень вторичное произведение в смысле литературных приемов. Он наследует Толстому. Там есть куски, списанные буквально. Он наследует Горькому, он наследует Бабелю. Он слабее их всех в художественном смысле, но он совершенно замечателен, потому что там есть все в его длине, подробности, там списки расстрелянных казаков, списки красными расстрелянных, списки белыми расстрелянных. Подробно кто куда пошел, сколько погибло. Читать это довольно тяжело. В смысле мы сейчас насилия то навидались. Это слишком подробно, это слишком не художественно на самом деле.
Анна Качкаева: Хорошо, Алена, вы сейчас так замечательно говорите о романе. Видимо, стольких определений, похоже из вашей реплики уже следует, не найдете для нынешней экранизации. Но хорошо, если в романе, то что вы сказали и, спасибо, освежили в памяти народной, выжимку сделали, Герасимов вытащил, что вы совершенно правильно говорили, у Шолохова вечную страсть на фоне великой смуты. Там все-таки контекст есть, и вечная страсть существует. А что Бондарчук то вытащил младший, конечно, из Шолохова, по-вашему?
Алена Солнцева: Да вы знаете, а я думаю: а что ему бедному вытаскивать? Вот представьте себе ситуацию. Я никогда не была знакома с Сергеем Бондарчуком. Но я себе представляю: очень немолодой уже человек, испытавший (мы ведь «Бориса Годунова» не пересматриваем – это последний фильм, снятый на родине, тоже исторический, по великому произведению, и так далее), находящийся не в самой лучшей форме, при этом униженный и оскорбленный абсолютно эпохой и своими же товарищами. Я могу только предполагать, я не знаю, я не была тогда знакома с этими людьми, но я понимаю, что ведь генералы советской эпохи – у них было чувство собственного достоинства и абсолютная уверенность в заслуженности всех регалий, всего уважения и всех тех преференций, которыми власть и общество тогда их одаряло. У них не было ощущения, что они как кошки, укравшие сметану. Они получили все по праву. Мало того, что отбирается, мало того, что никто не дает ему денег на вот этот вот замысел. Хотя ему-то, наверняка, казалось, что именно то сейчас, когда можно, когда можно поправить Герасимова, который вынужден был сделать выбор за Мелихова в сторону коммунистов, а он сейчас может показать и тех, и других – вот что было интересно Бондарчуку. Вряд ли уж его так интересовала история любви. Потому что он то – мастер масштабных полотен. И в его искренность, и в его добрые намерения я абсолютно верю.
В результате что получается? Он, со всех сторон исколотый и униженный, чувствующий полный стресс…
Анна Качкаева: Раненый лев.
Алена Солнцева: Человек в состоянии стресса. Али Хамраев то хорошего хочет, предлагает какого-то никому не известного, начинающего итальянского продюсера (это ж тоже не Голден Мейер ему предлагает делать фильм), какого-то итальянца, не в смысле, что Италия – плохая страна, а в смысле, что неизвестный никому человек, который собирает какие-то деньги, навязывает ему условия. Он сам подписывает договор, он вступает в ситуацию, когда он сам ничего не знает, за ним не стоит «Мосфильм», за ним не стоит государство, Гостелерадио, за ним не стоят какие-то структуры, которые бы как-то юридически его защитили, он подписывает договор, начинает снимать. Итальянский оператор, итальянский сценарист – это же сложно, сложности перевода. Плюс, Боже мой, главный герой Григорий Мелихов (он же, наверняка, не выяснял заранее) – вдруг выясняется, что он еще и гей – это вообще, уже полное потрясение!
Анна Качкаева: Алена сейчас нам пересказывала драму Сергея Бондарчука. Конечно, мы не можем в перипетии, его внутренние чувства уже заглянуть. Не знаем, как оно было на самом деле. Но похоже, то, что вы говорите – не совпадение его состояния и столкновение с реальностью капиталистического кинопроизводства, видимо, свое дело сделали.
Алена Солнцева: Да, не будем сейчас в это погружаться, но явно совершенно, что по косвенным признакам это была чума. Кроме того, он снимал одновременно фильм и сериал, что никогда не получается хорошо. Даже у более молодых, у более адаптированных людей. кроме того, это было 13 лет назад. Что он снял? Материал, который он снял, вполне вероятно, в этой ситуации не был лучшим материалом Бондарчука, который он мог бы снять при благоприятных обстоятельствах. При том, что Бондарчук, при том, что он снял замечательную «Войну и мир».
Анна Качкаева: Она, кстати, сейчас идет на «Звезде». И вот это вот смотреть - тоже любопытное сравнение возникает.
Алена Солнцева: Ну, Бондарчук – не Эйзенштейн, извините меня, все-таки. Это крупный режиссер, серьезный мастер со своим лицом, но у него были неудачи. Даже Ватерлоо можно вспомнить, но не будем сейчас об этом. Смысл в том, что, естественно, это не тот случай, если бы мы нашли, например, эйзенштейновского «Грозного».
Анна Качкаева: Хорошо, а как теперь сравнивать, давайте все-таки вернемся ближе к сериалу, и я хочу Елену Фанайлову подключить к нашему разговору. Имеет ли смысл вообще в этой ситуации тогда сравнивать Сергея Бондарчука и Федора Бондарчука? Наверное, нет. Потому что как вот оценивать это произведение?
Елена Фанайлова Елена Фанайлова: Анна, у меня буквально критическая шизофрения, когда я думаю об этом фильме. И во время просмотра этого фильма я просто поняла, что у меня началась шизофрения. Я пытаюсь разделить Сергея Бондарчука и Федора Бондарчука. Я ловлю себя на этом сумасшествии постоянно. Когда я вижу эффектные бондарчуковские планы, я понимаю, что это старший. Когда я вижу прямые склейки, которые бьют меня по глазам, я догадываюсь, что это, вероятно:
Анна Качкаева: Стремительные такие.
Елена Фанайлова: :Первый канал как-то потрудился. Потом я не очень согласна с тем, что в фильме нет спецэффектов. А как насчет окрашенной пленки? Особенно в первой серии.
Анна Качкаева: Я имею в виду, что спецэффектов типа в «Ночном дозоре».
Елена Фанайлова: А, ну, слава Богу.
Алена Солнцева: Джаник Файзиев потрудился над этим фильмом тоже.
Анна Качкаева: Просто его осовременил, разумеется, с точки зрения картинки.
Алена Солнцева: Его просто перевели на цифру, а потом уже его отреставрировали, потому что пленка то была… Ее даже нашли без цветоделения.
Елена Фанайлова: В общем, явно она подверглась какой-то обработке. И в результате изображение лишается своей глубины и первозданности. Там безусловный сбой. У меня еще и шизофрения зрительная начинается. Я пытаюсь понять, как выглядела картинка изначально, но сталкиваюсь с тем, во что ее превратили. Это бесконечное раздвоение на очень многих планах. Там в первой серии, например, звучит аутентичная казачья песня «За туманом ничего не видно», это в сцене сватовства Григория к Наталье, и она таким фоном проходит, очень сложная, трехголосная песня донская. И у меня есть основания думать, что это «стрикли аутентик», это абсолютное обращение к корням. Тут же возникают какие-то дикие проколы и по казачьему быту, и по тому, как женщины носят ведра, павловопосадские платки. Но апофеозом всего этого шоу является реклама страховой компании, которая перебивает, это практически единственная рекламная перебивка, в которой Федор Бондарчук и его жена, радостно купив машину, отправляются оформлять страховку. Ну, ребята, это юмор или цинизм? Я бы хотела понять, зачем они это сделали? Типа у нас постмодернизм, а человек, который снял этот фильм, сам же и денежки зарабатывает? Вот это, мне кажется, абсолютно фантастическая история. Ань, мы никак не можем не делать этого, не сравнивать Бондарчука-старшего и Бондарчука-младшего просто по определению. Потому что мы уже имеем в этой продукции какой-то миф уже какого-то пятого порядка. Потому что первый миф – это роман. Второй и третий – это две экранизации. И четвертый – это съемки Бондарчука собственные, он же пытался переконструировать эту икону советскую, каковым был «Тихий Дон» - и роман, и фильм. И теперь это уже какая-то реконструкция пятого порядка, то есть монтаж Федора Бондарчука и Первого канала 2005 года. Ну, как тут, ребята, не сойти с ума?
Анна Качкаева: У вас такие же ощущения?
Алена Солнцева: Нет, а чего сходить с ума? Я не понимаю. По-моему, вполне простая вещь. Во-первых, мы никогда еще не читали, мне кажется, что никто не читал, и Сталин то не читал «Тихого Дона» - слишком толстая книжка, невозможно прочитать нормальному человеку, не профессионалу. «Тихий Дон» вообще тут ни при чем. Существует миф о «Тихом Доне», который по-разному продается в разное время. Сегодня он продается в такой форме. Сегодня он продается в форме: а) фамильной истории, б) детективного расследования, в) больших денег, г) спецэффектов, связанных именно с тем, что взяли неизвестно что, где-то нашли, в подземельях некого замка, и тут мы взяли, сделали, за большие деньги купили, вам показываем. Что мы вам показываем? Да об этом и разговаривать не стоит. Потому что интересно и продается то не суть дела, а упаковка. То есть это же классически очень современная вещь. Это классически торговля воздухом, ровно то, что делается сегодня в нашем телевидении лучше всего. Это то, что Первый канал отлично умеет делать. Прекрасная работа Первого канала, работа на пять с плюсом!
Анна Качкаева: Да, вот это вот странное ощущение. Я, наверное, поддержу здесь Алену, потому что посмотрите, ведь, с точки зрения простой логики, Эрнст и Бондарчук сделали доброе дело вроде бы, по-человечески похвальное – вернули ленту, доделали картину отца, патриотично – для страны вроде постарались, усилия проявили, президента, говорят, даже подключали, сумели договориться с этими жуликоватыми иностранцами.
Алена Солнцева: Почему жуликоватыми?
Елена Фанайлова: Ну, как бы.
Анна Качкаева: Конечно, как бы.
Алена Солнцева: Это народная цитата.
Анна Качкаева: И пиар-кампания блестяще организована. И цифровая технология сделала кино старое кино современным. А все равно ощущение некоторой бессодержательности. Все время хочу спросить: зачем?
Алена Солнцева: Как зачем? Чтобы был рейтинг, чтобы мы с вами сейчас разговаривали. Это же давно мы уже живем, как лягушка: тронули палочкой, она сжимается, лапки дергаются. Вот, собственно говоря, имитация нашего культурного процесса. А что, другие есть какие-то соображения, по другому поводу? Вы меня извините, мы скоро же получим массу всяких интересных вещей. Карра же тоже есть у нас, между прочим, с «Мастером и Маргаритой», который тоже лежит сколько времени. Тоже пока срок не пройдет у продюсеров договора, мы его не увидим. Но когда срок пройдет, мы его увидим. А, кстати, очень даже неплохая, забавная местами картинка. Серьезно к ней относиться тоже нельзя, но посмотреть – с удовольствием все посмотрим.
Елена Фанайлова: Меня развлекает, как мы все покупаемся на рекламу Первого канала. Все мои товарищи страстно желали посмотреть «Тихий Дон». Я думаю, не только мои товарищи. Я думаю, что очень разные люди хотели это сделать. И уже после первой серии все сломались, примерно на второй. Люди сказали, что они разочарованы, подтверждают они ваши наблюдения, что это какие-то смысловые пустоты. И разочарованы все: и стар, и млад. Те, кто хотел, видимо, найти подтверждение своим культурным воспоминаниям, то есть старшее поколение.
Анна Качкаева: Некоторые, я знаю, даже не захотели смотреть.
Елена Фанайлова: Те, кто хотел узнать что-то новое, то есть поколение молодое, студенты, которые либо не читали книгу, но, надеюсь, ее прочтут, хотят какую-то содержательную часть получить, как-то разочарованы все. И мне кажется, о том, почему это происходит, это разговор довольно большой. Это разговор, конечно, и о сериальной культуре, и о новом информационном мире, в котором мы находимся, - мире креатур, креатива, бесконечного дизайнерского мира. То, как работают большие, старые культурные смыслы, попадая в это поле, мне кажется, с этим интереснее всего разбираться. И можно вытерпеть и творческую шизофрению, и какие-то еще явно неприятные ощущения, которые мы испытываем, разглядывая это произведение. Но мне кажется, этот разговор может быть очень продуктивным. Это разговор вообще о больших, о том, как большие литературные произведения типа «Доктора Живаго», «В круге первом» и так далее, попадая в поле сериала, дробятся, размываются. И настоящий серьезный смысл из них каким-то вампирским образом высасывается, и предъявляется народу пустая оболочка. Вот это мне все напоминает анекдот известный: «- Доктор, у меня провалы в памяти. – И давно это вас беспокоит? – Что беспокоит? –Ну, провалы. – Какие провалы?»
Анна Качкаева: Александр нам пишет: «О новом «Тихом Доне» можно сказать: Федот, да не тот. На герасимовский шедевр он похож так же мало, и младший Бондарчук на своего папу тоже не похож. Зря Сергей Бондарчук связался с этими итальянскими жуликами. Лучше уж ничего не делать, чем так».
«Из фильма исчез казацкий дух, а появилась дешевая лубочность», - Георгий из Санкт-Петербурга.
«Увы, фильм намного слабее старого. В старом были удивительные актеры, в новом исполнители главных ролей искусственно заторможены», - Татьяна.
«Фильм безлик и примитивен, и думаю, что он отвратит людей от прочтения романа», - пишет нам Александр.
«Увиденное знаменательно тем, что теперь можно сравнивать и ясно увидеть на фоне предыдущей картины Герасимова тот уровень непрофессионализма, конъюнктуры и бесталанности, которыми сейчас наполнена Россия», - пишет Наталья.
«Одним из главных достоинств великого фильма Герасимова было то, что он очистил фильм от всех загрязнений, не нужных деталей, которых полно в романе Шолохова. Бондарчук вытащил замечательную фразу, обращенную к казаку…» Тут ясно, евреев очень не любят.
«Совершенно не согласна с гостьей, с ее отзывом о романе. Картина не имеет никакого отношения к казачеству и к роману. Очень слабая вещь», - Галина из Москвы.
«Это юмор и цинизм. Все это – ядовитая, кислотная среда. Отмороженные актеры-иностранцы, не понимающие, что играют. Но и замысел, к сожалению, не лучший».
Реакции?
Алена Солнцева: Собственно, а других то и не бывает. Вот в данном случае не было никаких споров. Я обратила внимание, люди, близкие Первому каналу, высказываются более сдержанно. Но в общем тоже я не слышала ни от кого, что этот фильм произвел какое-то впечатление. В лучшем случае говорят: «Ну, мы посмотрим, давайте досмотрим. Может быть, там будут какие-то другие сцены, может быть, как-то это вывернется». К сожалению, реальность то какая? Меня вообще в этом интересует не столько результат, потому что он был предсказуем, сколько ожидания. Откуда берется вот это ожидание? Сравнивая роман и его экранизацию, мне все время интересно, что никогда, ни разу еще никого не интересовала содержательная часть романа. Всегда очень хочется мифа. Очень хочется какой-то красивой, страстной истории, хочется «Унесенных ветром» про российскую гражданскую войну. Да не была она гражданской войной. Она была смутой. Вот в чем проблема то.
Анна Качкаева: Ну, может быть, вовремя экранизация подоспела.
Алена Солнцева: Так она же не про это.
Анна Качкаева: Она не про это совсем.
Алена Солнцева: К сожалению.
Анна Качкаева: А можно ли было из нее это сделать?
Елена Фанайлова: А вот мне кажется, что можно. И мне кажется, что в интенциях Бондарчука-старшего это довольно четко прослеживается. То, как он пытается реконструировать герасимовский миф. Мне кажется, там есть это намерение. И я не согласна, что Эверетт абсолютно плох. Мне как раз кажется, что:
Анна Качкаева: Я тоже к нему в итоге привыкла.
Елена Фанайлова: :Бондарчук соглашается, что он будет в этой роли, и то, что он из него пытается сделать, - это как раз не брутальный и хитрый казачина, которого играет Петр Глебов у Герасимова, а это такой человек, который сам, он как бы некая сомнамбула, он – некая казацкая душа.
Анна Качкаева: То, о чем Алена прочитала и нам пересказала про Мелихова у Шолохова, что непонятно где, с непонятно какой идеей, с непонятной самоидентификацией, как бы сегодня сказали.
Елена Фанайлова: Вот, мне кажется, что вот эта заторможенность, вот эта какая-то разлитость в истории… Этот человек прекрасно с этим справляется. Он – рефлексирующий, страдающий персонаж.
Алена Солнцева: Рефлексирующий – это уже не Мелихов на самом деле.
Елена Фанайлова: Вот в конце третьей серии там это все начинается: «Кого это я рублю, братцы?», - в ужасе кричит он, падая окровавленным лицом в снег. Мне кажется, что Бондарчук как-то пытался вернуть то, что называется человеческое измерение во всю эту историю. По крайней мере, попытку, мне кажется, можно себе представить.
Анна Качкаева: Это старший. А младший?
Елена Фанайлова: А младший, я не уверена, что он это понял. Вот я не уверена абсолютно. Мне кажется, что побеждает тотальный дизайн. Как всегда на Первом канале, все, к чему прикасается рука в широком смысле автора, у которого на лбу написано «Первый канал», вот там начинает побеждать тотальный дизайн, в угоду которому жертвуется и актерская игра, и работа оператора, и работа музыкальная – работа всех, кого угодно. Вот дизайн: красиво и развлекательно, чтобы было. А смысл – до свиданья. Собственно, мы посмотрели кинофильм «Дневной дозор», который вышел 1 января 2006 года, и мне кажется, что вот это бессмысленное развлечение теперь является действительно главным фильмом года. Вот теперь и про «Тихий Дон» мы абсолютно в том же ключе можем рассуждать. Это смысл жертвуется в угоду развлекательности.
Анна Качкаева: Алене, по-моему, эта тема, попытка чего-то демифологизировать и вообще говорить об этом как о предмете для разговора не нравится. Алена считает, что надо говорить о романе, и хорошо бы, чтобы роман прочитали, и в романе вообще не про это. Собственно, пафос всей первой части, по-моему, к этому сводился.
Алена Солнцева: Ну, роман то интереснее, безусловно, чем вот вся эта история. Хотя, наверное, в силу того, что никогда этот роман не был предметом обсуждения, а всегда обсуждали, кто его написал, обсуждали, где потеряли пленку, обсуждали, как ее добыли. Всегда почему-то промахивалась, я думаю, что именно потому, что нас вообще, я имею в виду общество, почему-то тотально не интересует наша история. Нас в принципе не интересует, как есть на самом деле, нас не интересует ни наша вчерашняя история, ни наша сегодняшняя история.
Елена Фанайлова: Знаете, это то, с чем я шла на эфир. Алена у меня просто сняла это с языка. Когда я говорила: «Доктор, у меня провалы в памяти», я имела в виду именно провалы в исторической памяти и у зрителей, и у тех, кто производит продукцию для просмотра.
Анна Качкаева: Друзья мои, мне кажется, что вы от массового зрителя телевизионного слишком много требуете. В конце концов, такие попытки с великими романами производились не только на нашем телевидении. Омар Шариф в «Докторе Живаго» и всяко другое с «Войной и миром», много чего было. И в общем, это тоже был вполне себе такой лубок.
Елена Фанайлова: Анна, я имею в виду скорее вменяемость, которая должна быть по определению у людей, которые массовые шоу производят, они должны понимать, на каком они свете, они на каком они стуле сидят. Если они делают экранизацию великого романа, ну так делайте ее, пожалуйста, в тех формах, которые соответствуют великому роману. Если мы делаем развлекательное шоу, давайте мы говорим себе, что мы делаем развлекательное шоу. Наберем для этого соответствующий материал, берем простодушного сценариста или, допустим, даже какую-то прекрасную книгу, но более легкого содержания, чем «Тихий Дон», который, мягко говоря, трагического содержания. И зачем вот эта развлекательная форма? Она совершенно меня здесь не волнует. Я про провал в исторической памяти и в этом смысле тоже.
Ну, если у человека память историческая восстановлена, если он понимает, что до сих пор там, где станица Вешенская, там есть расказаченные села. У меня ездили мои товарищи из города Волгоград, историки по образованию, они решили восстановить свою историю, историю своей семьи. Они поехали, они неделю пили, не могли остановиться от ужаса и горя, от того, что они там увидели стоящие пустые дома до сих пор с валяющимися там портретами, фотографиями людей. Это просто брошенные места. Про это как-то ничего не говорится. Мне кажется, что если бы на фоне вот этого безумного пиара телевизионного хоть одна передача была про это, то и восприятие у нас бы было другим, и создавали бы, наверное, немножко другой кинематограф, и смотрели бы его по-другому.
Алена Солнцева: Лен, я прямо вот сижу сейчас и думаю: а ведь почему так роман Сталину то понравился? Да потому что в романе написано, что эта казацкая вся шваль ничего не достойна, кроме как ее уничтожить. Потому что они убивают просто так, они жен бьют смертным боем просто так. Если мы вспомним, что Пантелей свою Ильиничну колотит, как она говорит: «Я встать не могла», что Степан свою Аксинью колотит, что Аксинью папаша пьяный изнасиловал, а потом его жена с сыном забили до смерти, и он помер ночью. Вот как жило казачество до смуты. А как оно жило в смуту, так они обманывали друг друга, а потом обещали: «Сдайте, братцы, оружие, мы ради святой Пасхи с вами похристосоваемся». А потом оружие то сдали, собрали да и расстреляли. А на расстрел вся станица пришла любоваться, но не смогла, детей пара баб увела, чтоб не смотрели, как по десяткам своих же братков в день святой Пасхи в яму кладут. Ведь это же очень важно. Мы сейчас говорим не о том, когда мы говорим, документальный ли роман. Да он, может быть, не документальный, а мы ничего об этом не знаем. Мы не знаем ни про то, насколько документален роман Шолохова. Но нас это как бы и не волнует. Нас волнует миф. Казаки говорят: «Как же так, они не в тех платках? Простоволосая ходит. Как можно?» Вот что интересует.
Анна Качкаева: В рубашке должна в постель ложиться.
Алена Солнцева: Не казаки! Говорят «шо». Действительно. Кстати, хочу сказать уже о фильме. Самая большая неудача Федора Бондарчука – это то, что они пошли по пути попытки создания этнографической речи. При отсутствии этнографизма в изображении речь должна была быть просто литературной, при этом условном таком изображении.
Анна Качкаева: Особенно когда текст читает Михалков таким ласковым размеренным тоном, купается, упивается.
Алена Солнцева: Ой, это вообще не хочу комментировать.
Анна Качкаева: И что? Это одна из деталей.
Алена Солнцева: И мне кажется, что действительно, тут прозвучало: люди, которые занимаются телевидением, должны… Да они ничего не должны. Они отлично зарабатывают свои деньги и свои рейтинги. Если кто и должен, так вот мы, гражданское общество или что там у нас на этом месте, в этой дыре сидит.
Анна Качкаева: Валерий из Москвы, вы в эфире.
Слушатель: Как говорится, ни добавить, ни убавить. И все-таки, если уж речь идет о романе, и речь идет о его экранизации, то надо сказать, что экранизация в том виде, в каком мы ее сейчас наблюдаем, абсолютно не удалась. Что касается речи в романе, этнографической речи, это суррогатная речь: иногда «г», как правильно, мягкое, южное, иногда «г» в одном и том же слове. Если уж они брались за это дело, не надо делать таким суррогатным образом. Это очень слабо. Далее, тревога по поводу того, что прочитают или не прочитают роман, поверьте, никто не прочитает роман в связи с этим фильмом. Те, кто его читали раньше, те, кто его прочитал бы без этого фильма, по велению сердца, те и прочитали. Народ другим не станет, сколько бы экранизаций ему ни давали. Вся пена и вся плесень, которые накипают вокруг этого романа и его экранизации, других произведений, на самом деле она рассчитана не на вас, господ Качкаева и Солнцева, это совсем про других и о другом. Вы правильно сказали, что здесь зарабатываются деньги. К сожалению, деньги и серьезное искусство – вещи мало совместные.
Анна Качкаева: Станислав из Москвы, вы в эфире.
Слушатель: Действительно, конечно, ждали очень многого от этого десятисерийного фильма. Можно было бы действительно показать страшную трагедию гражданской войны. Это не просто смута, это гигантский социальный переворот, черный передел, в результате которого многострадальное русское крестьянство, наконец, получило землю. И потом сталинская насильственная коллективизация эту землю отобрала. Дикий террор, и в итоге наше сельское хозяйство было полностью разрушено. Но я хочу сказать, почему так получилось? Объясняется это тем, что, видимо, наша историческая наука окончательно превратилась в примитивную публицистику, этакое политическое дышло, как развернули – так и вышло. И вот отсюда мы имеем такие странные праздники, как вот этот 4 ноября День примирения, которого, кстати, никогда не было, гражданская война продолжалась. И вот этот замечательный фильм, который ровным счетом ничего не показывает и не отображает.
Анна Качкаева: «Самое лучшее для этого фильма, чтобы он остался в недоделанном виде и на полке, как легенда», - пишет нам Михаил из Москвы. А как вы полагаете, лучше бы это было?
Елена Фанайлова: Нет, я так не думаю. Хотя бы у меня действительно есть возможность посмотреть, попытаться догадаться, что хотел сказать Сергей Бондарчук.
Анна Качкаева: А вы, Алена?
Алена Солнцева: Мне тоже кажется, что то, что все-таки из этого фильма сделали то, что сделали, - это есть. Вообще, смысл моих сегодняшних эпилепик эмоциональных заключается в том, что мы должны все-таки научиться смиряться с реальностью, принимать ее, осмыслять и жить с ней. И вот этот фильм и то, что с ним сегодня происходит, - это реальность. И желательно бы поэтому поводу не негодовать или радоваться, или как-то выключать телевизор и обличать господ Бондарчуков и Эрнстов, а подумать, что это наш сегодняшний мир, это его лактометр (был такой для измерения жирности молока прибор). Да, вот такие у нас сливки, у нас сегодня почему-то получается так. Да, мы сегодня ужасно успешно научились предлагать, продавать. И прекрасно, что Первый канал этим занимается. Они – молодцы! Они действительно первые в смысле продвижения, рекламы, общественных связей как фирма. Но давайте мы все-таки будем определять, где они молодцы, а где надо бы поднажать, а где потребности, которые не восполняются. Судя по вот этим откликам читательским, есть какие-то потребности, которые нуждаются… какое-то количество пока.
Анна Качкаева: В проговаривании, я все время говорю, по крайней мере этого сильно не простого и времени, и романа.
Николай из Москвы, вы в эфире.
Слушатель: Немножко ложку меда. Мне кажется, актеры, которые главные роли играли, сами по себе неплохо играли, довольно сильно. И женская роль Аксиньи, и Руперт Эверетт. Но проблема в том, что говорили все чужими голосами. И особенно Максим Суханов, который озвучивал Эверетта, абсолютно не подходящий голос. Тонкая структура Эверетта, и вот такой флегматичный какой-то невнятный голос Максима Суханова. А это большая проблема, чтобы совпал голос актера для озвучки. Это очень редко бывает в истории. В этом проблема всего нашего дубляжа. А сам фильм среднего нормального профессионального уровня. Актеры, конечно, если бы мы слышали их голос натуральный, и женский, и мужской, было бы совсем другое впечатление, мне кажется.
Елена Фанайлова: Ну, я согласна с выступлением товарища абсолютно. Единственное, с чем не согласна, он отрицательно оценивает работу Максима Суханова, а я как раз оцениваю положительно, потому что Максим избегает вот этой псевдофольклорности и фрикативных «г», и речь его звучит более или менее ровно. Это как раз то, что примиряет меня с этим персонажем. Мне кажется, он как раз английскую пластику Эверетта вполне себе воспроизводит. Что касается вот этого звука, это, конечно, довольно печальная история. Но я бы хотела поддержать еще и выступление позвонившего нам слушателя, и Аленино предыдущее выступление, что фильм действительно нормального среднего уровня. Он не ужаснее предыдущих сериалов многочисленных, он и не лучше их.
Анна Качкаева: Это то, с чего я сегодня начинала.
Елена Фанайлова: Это сериал, друзья, это сериал. И мерить его действительно нужно мерками сериальными. Когда я думаю про эту историческую, культурную вменяемость, я и про это тоже думаю. Но давайте мы уже привыкнем к тому, что сериал это все-таки не штучный продукт. Это продукт, связанный с рекламой, с промоушеном, с некими новыми информационными структурами, которые в мире существуют.
Алена Солнцева: Вот с рекламой и с промоушеном он как раз отлично связан. Он не связан с другими вещами, касающимися сериала. Потому что сериал – это, скажем так, то, что падает сверху, с высот элитной культуры в массы. Так вот беда в том, что у нас элитная культура уже давно не вырабатывает никаких новых смыслов, которые вообще могли бы превратиться в массовое мясо, фарш, из которого можно уже делать, лепить вот эти сериальные котлеты.
Елена Фанайлова: Алена, и литература, к сожалению, не производит таких смыслов. Вот не можем быть кино без литературы, не правда ли? Должен быть какой-то сценарий. Нет романа. Нет второго романа «Тихий Дон», нет второго романа «В круге первом».
Алена Солнцева: Мы с первым еще не разобрались то. Куда нам до второго?
Елена Фанайлова: Вот а я думаю, проблема как раз в том, что мы, общество в целом российское, не в состоянии до сих пор проживать свою историю. Я возвращаюсь к нашему общему пафосу насчет исторической памяти. Сейчас мы уже займемся безумными 90-ми, как мы интересно в них жили. А как мы вообще сложно и непонятно жили в советские времена, мы еще, мне кажется, так и не обсудили.
Алена Солнцева: Да мы бы вообще разобрали бы то, как мы сейчас живем. Нам и тут то большие проблемы. И тут то мы на уровне как раз элитной культуры, исторической науки и современной публицистики все время мимо смысла, мы все время частности хватаем. Мы то за говор возьмемся, то за платок схватимся. А ни характера, ни события, ни движений, ни сюжета – как-то все мимо. Вот мне кажется, в этом смысле сериал очень характерный для нашего времени.
Анна Качкаева: Алексей из Санкт-Петербурга, вы в эфире.
Слушатель: Шолохов – безнравственная совершенно фигура. Надо вспомнить, что он говорил на съезде писателей о Пастернаке. А любая строчка Пастернака, я считаю, гораздо больше, чем весь его даже «Тихий Дон», уж не говоря о «Поднятой целине». То есть вот эта безнравственность, по-моему, каждому ясна. Поэтому не будут читать это, и смотреть противно.
Елена Фанайлова: А я вот не уверена, что безнравственность Шолохова, во-первых, кому-то ясна. Во-вторых, что противно, и не будут читать. Мне как раз кажется…
Анна Качкаева: Шолохов, кстати, помимо того, что травил, еще и завидовал. О незначительности Пастернака он говорил в связи с Нобелевской премией.
Алена Солнцева: А вот я хочу вам сказать еще одно. Мы не заметили, между прочим, ведь Первый канал не только нам представил «Тихий Дон». Они показали нам документальный фильм о Шолохове.
Анна Качкаева: Который к юбилею снимали.
Алена Солнцева: Сразу после «Тихого Дона», что в общем правильно. У меня все время какая-то двойственная позиция. То есть интенция Первого канала в том, что он делает, кажется мне правильной. А содержательная часть, то есть разработка и внутреннее содержание продукта меня решительно не устраивает. Как собственно, с этими фильмами, которые было интересно смотреть. Там было много каких-то вещей. Опять же недостаточность контекста, недостаточность документальности.
Анна Качкаева: Телевидение все все-таки жестко конспектирует. Не получается у него полифонии часто. Оно такими углами. Надо, чтобы было понятно и в нарезку, в нашинковку.
Алена Солнцева: У меня вопрос к вам, Анна. А что у нас первично: телевидение или общество?
Анна Качкаева: Это уже вопрос сложный. Такое ощущение, что общество, отражаясь в телевидении, становится телевизионным обществом и наоборот. Поэтому тут эти тонкие грани уже не различимы. Поэтому я и говорю, что у меня то все время ощущение, что хотели то как лучше:
Елена Фанайлова: :а получилось как всегда?
Анна Качкаева: Трудно сказать, как всегда ли. Получилось так, как вы сами же говорите, со временем происходит. Так вот и получается.
Владимир Александрович, вы в эфире.
Слушатель: Я как раз согласен с Анной, что в духе антисоветской эстетики противопоставлять идейность искусства свободе творчества. В то же время беспартийность художественного творчества – не что иное, как скрытая маскировка буржуазной партийности. И новый старый «Тихий Дон» обернулся на деле подчинением творчества интересам капитала.
Анна Качкаева: Ух, как вы завернули!
Слушатель: Тот режиссер действительно подлинно свободен, который как раз осознает пагубность зависимости искусства от интересов эксплуатации капиталом.
Анна Качкаева: А куда же ему несчастному деваться, на какие деньги это все снимать? Это все ведь стоит больших денег. Никак иначе не получается, если он снимает или блокбастер, или сериал.
Елена Фанайлова: Мне опять не очень понятно, о чем говорил слушатель, о каком режиссере он говорил? О режиссере Федоре Бондарчуке или режиссере Сергее Бондарчуке?
Алена Солнцева: Он говорил о том, что подлинно свободный режиссер, то есть ни тот, ни другой соответственно, а подлинно свободный, он где-то есть и ходит с цифровой камерой.
Анна Качкаева: Я бы хотела, чтобы вы ответили на вопрос немудреный, который меня все равно беспокоит в связи с экранизацией, потому что я рассматриваю сериалы последнего времени как такой вполне утилитарно полезный продукт. Люди поговорили, пошумели, и кто-нибудь пошел, взял книжку. Как вам кажется, книжку возьмут?
Алена Солнцева: Просто а что кажется то? Уже совершенно ясно, что любой сериал поднимает продажи того произведения, по которому он снят. Что с ним дальше делают? Книжки покупают. Читают ли их дальше? Думаю, что да. Все-таки раз покупают, значит, кто-то да прочитал. И все издательства очень активно готовятся, обладатели прав, и я уверена, что «Тихий Дон» сейчас будет покупаться.
Анна Качкаева: Может быть, это в конце концов и не так вредно.
Елена Фанайлова: Полезно.
