Одесский поэт и эссеист Борис Херсонский издал книгу «Открытый дневник». Это его дневник 2014 года. В «Поверх барьеров» Херсонский читает отрывки из книги и комментирует их.
3 мая 2014 г.
«Вчера в Одессе произошла катастрофа, унесшая много жизней. Наверное, через несколько часов мы узнаем это число точно. Сейчас, ориентировочно — 44. Половина киевской "небесной сотни" в одночасье. Мы с Людой потрясены и выражаем самое искреннее соболезнование всем, кто потерял во вчерашнем побоище-пожарище своих близких. По обе стороны баррикад — никому, кажется, не нужных, но скорее всего — кому-то нужных и даже необходимых.
Мои глубочайшие соболезнования моему городу, который навсегда утратил репутацию толерантного, с хитрецой, но без агрессии, порта, где договориться могут все со всеми ценою денег, но не крови.
Спасибо, Господи, что взял деньгами — шутят здесь, столкнувшись с материальными потерями. Но Господу не нужны ни деньги, ни человеческая кровь. Идолы, темные языческие боги любят, когда их губы мажут человеческой кровью и бросают золото в жертвенный огонь.
Одесса потеряла граждан. И приобрела героев-мучеников. Плоха и эта потеря, и это приобретение».
13 мая 2014 г.
Я ей говорю — собирай чемодан, документы — в отдельный пакет.
Чемодан — вокзал — дальше — хер знает куда.
А она — с яблонь уже осыпался цвет,
а клематис цветет, и в море прозрачна вода.
Я говорю — ночью опять стреляли, ближе к нам, чем вчера.
Только самое необходимое — лишнего не бери.
А она — посмотри, какое солнце с утра,
Не хочешь — не слушай меня, просто — смотри.
***
я їй кажу — валізу збирай, документи окремо клади.
Валіза — вокзал — а далі — хєр його знає куди.
А вона — на яблунях зав”язь уже, квітне клематис в дворі,
I вода в прохолодному морі прозора о цій порі.
Я кажу — вночі стрілянина була зовсім неподалік,
збирайся швидше, здається, пішов на години лік.
А вона — ти глянь, яке сонце, пташина злітає увись,
не хочеш, мене не слухай, просто зі мною дивись.
Українською мовою переклала Ганна Флейтман
Переписка.
Передача о письмах. Владимир Даль называл письмо «беседой, посылаемой от одного лица к другому»
Михаил Гиголашвили (писатель):
«Писать надо на острых пупырчатых стенах всех транзиток, воронков, отстойников, карантинов, бань, больничек, лазаретов, через которые идёт поток зеков. Для писания надо нести с собой сквозь обыски и шмоны что-нибудь острое, чем можно скоблить специальные цинковые стены, на которых карандаши ломаются, а ручки скользят. Надо улучить время, когда надзор отошёл, а наседку водят за нос. Надо найти такие знаки и символы, чтобы подельник мог понять их. Эти граффити, эта клинопись иногда стоит жизни».
Олег Гордиевский (разведчик): «К эпистолярному жанру всегда относились в КГБ с большим почтением, даже с любовью. Причём, это была не платоническая, а совершенно неистовая физическая любовь. В годы своего расцвета КГБ задерживал все письма из заграницы и из Союза заграницу. Что касается внутрисоюзной переписки, то письма вскрывались выборочно т.е. только тех граждан. Которые находились в разработке, были объектом внимания КГБ. Основным прибором был обычны кипятильник, снабжённый узкой трубочкой, из которой под давлением выходил горячий пар. Им легко вскрывалось большинство писем».
Александр Кушнер (поэт):
Четко вижу двенадцатый век.
Два-три моря да несколько рек.
Крикнешь здесь — там услышат твой голос.
Так что ласточки в клюве могли
Занести, обогнав корабли,
В Корнуэльс из Ирландии волос.
А сейчас что за век, что за тьма!
Где письмо? Не дождаться письма.
Даром волны шумят, набегая.
Иль и впрямь европейский роман
Отменен, похоронен Тристан?
Или ласточек нет, дорогая?
«Мои любимые пластинки» с украинским политиком, общественным деятелем Инной Богословской:
«В сфере музыки я считаю самое важное, что произошло в Украине, это то, что гимн Украины стали воспринимать как музыку, а не только как символ. Меня потрясло, когда я в Ютубе случайно увидела электронные вариации на тему украинского гимна. Это харьковский коллектив. Ребята сделали великолепную рок-аранжировку. У меня потекли слёзы. Я в своё время, как все, кто родом из СССР, гимн Украины воспринимала, как ужасную, вялую мелодию умирающей страны. Сейчас гимн обрёл другие черты, энергию, динамику, даже минор превратился в мажор».
