Тамара Ляленкова: Мы продолжаем тему высшего образования и сегодня попытаемся понять, за какого рода убеждения и общественную деятельность увольняют из российских университетов. То есть речь пойдет не о массовых увольнениях, которые обусловлены отчасти финансовыми причинами, а о конкретных примерах из жизни, главным образом региональной.
В московской студии - бывший доцент двух уфимских вузов, Башкирского госуниверситета и Уфимского государственного университета экономики и сервиса, а ныне старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Лариса Черникова и Лиза Саволайнен, художница, культуролог, бывший методист Российского государственного гуманитарного университета. По телефону из Иваново - бывший заведующий отделом автоматизации Ивановского государственного университета, председатель Ивановского отделения Партии прогресса, педагог Алексей Второв. Кроме того, я поговорила с Татьяной Винниченко, до недавнего времени доцентом Северного (Арктического) федерального университета, а теперь председателем совета Российской ЛГБТ-сети. Юридическую точку зрения представит руководитель юридического направления Центра социально-трудовых прав Сергей Саурин.
У нас действительно по большей части региональные истории, и я хотела бы начать с недавних событий, которые произошли в Ивановском государственном университете, это совсем недавно. Преподаватели вышли на акцию протеста. Однако история такая сложная. Я попрошу объяснить Сергея, потому что он этим занимался юридически, почему педагоги оказались в такой ситуации.
Сергей Саурин: У меня есть ощущение, что сокращения в любом случае происходили бы, но другой вопрос - кого конкретно сокращать, и на этот вопрос руководство университета дало однозначный ответ: тех, кто выступает против условий нового коллективного договора. История началась с того, что подошел к концу срок старого колективного договора, в соответствии с которым были довольно приличные установлены условия труда для профессорско-преподавательского состава, начато обсуждение нового коллективного договора, и на этом весь конфликт и завязался. Потому что администрация предложила коллективный договор, который не просто снижает те договоренности, те условия, которые были сформулированы в старом коллективном договоре, но подчас даже такие условия, которые противоречат действующему законодательству. Понятно, в трудовом кодексе написано: что ухудшает положение работников, не должно применяться, но администрация, тем не менее, все равно настаивала на включении в коллективный договор именно таких условий. И даже если, допустим, они были бы туда включены, их бы, скорее всего, применяли, а чтобы их перестать применять, необходимо было бы судиться. Целый ряд преподавателей выступил против коллективного договора в такой редакции, они люди с профсоюзным опытом, юридически подкованные, аргументированно свою позицию высказали и надеялись убедить работодателя в том, что так делать не надо. Тем не менее, работодатель настаивал на своем, и начались попытка выжать из Университета конкретных преподавателей. Преподаватели остались один на один с работодателем, иногда получая поддержку профсоюза "Университетская солидарность".
Тамара Ляленкова: Да, этот случай, когда при сокращении выбирают наиболее активных людей. Например, в Казанском национальном исследовательском технологическом университете был уволен кандидат исторических наук, доцент Александр Овчинников. Воспользовались тем, что у него закончился контракт, но были высказаны претензии, что он опаздывал на занятия, некорректно высказывался в адрес студентов, а "виноват" он был тем, что задавал неудобные вопросы о деятельности Фонда "Возрождение", который возглавляет первый президент Татарстана Шаймиев.
Алексей, вы не преподаватель, у вас другая история. Вы были временным сотрудником, и с вами тоже вполне правомерно юридически расторгли договор в силу каких-то обстоятельств.
Алексей Второв: Да, со мной расторгли договор, но юридически не совсем верно. 26 мая работодатель был уведомлен о создании профсоюза "Университетская солидарность", а 27 мая мне сказали, что человек, которого я замещаю на время декретного отпуска, в срочном порядке выходит. 28-го меня уволили с 1 июня, однако человек, которого я замещал, на работе так и не появился. В настоящее время она приходит на работу 2-3 раза в неделю.
Тамара Ляленкова: Вы связываете это со своей профсоюзной деятельность или политической? Как я уже сказала, вы председатель ивановского отделении Партии прогресса.
Алексей Второв: Если смотреть на ситуацию вокруг всех членов вновь образованной ячейки "Университетской солидарности", а это 4 человека, можно сказать, что основным критерием увольнения является членство в "Университетской солидарности". На данный момент документы об увольнении по разным причинам, в некоторых случаях подложным, получили трое из четверых сотрудников. А четвертый сотрудник не получил лишь потому, что находится на больничном.
Тамара Ляленкова: А это можно как-то оспорить?
Алексей Второв: Если взять председатель нашей "Университетской солидарности", ей объявили взыскание от 18-го числа, что она пропустила занятия по неуважительным причинам. Она 18 мая не могла вести занятия, ввиду отсутствия технической возможности, о чем уведомила работодателя официальным документом. После взыскания ей накладывался выговор за то, что она отсутствовала на занятиях 20 мая, когда она находилась на профсоюзной конференции, где принимался коллективный договор, о чем она также законным порядком уведомила работодателя. То есть приказы основаны на недействительных фактах.
Тамара Ляленкова: Лариса, вот такие методы – это что-то новое или хорошо знакомое вам? Как с вами обошлись, чтобы вы покинули стены родного вуза?
Лариса Черникова: Здесь целый арсенал различных средств, причем это запрещенные с точки зрения морали приемы. Я сильно заболела, будучи в командировке в Москве, и взяла больничных, телеграммой предупредив университет о том, что я не могу приехать в связи с болезнью. Приехав в Уфу, я сразу вызвала врача, и мне продлили больничный. Через какое-то время мне звонит методист из Университета и уведомляет, что я должна немедленно выйти на работу, потому что студенты ждут, а преподавателя нет. В очередной раз попав на прием к врачу и опять получив продление больничного, я еще не вышла на работу, документы еще не выдала, а на факультете уже висело распоряжении декана и ректора университета, что за прогул комиссия из представителей администрации, деканата и профсоюзной организации ФНПР, зафиксировала мою неявку на работу, на лекцию. Хотя было известно, я предупреждала деканат и всех, кто ведет табель, что я больна. При этом в Университете полный раздор, и сами же представители не являются часто на свои занятия, потому что по совместительству они еще и действующие лекторы, таких случаев очень много. После этого за мной просто следили, когда студенты заходят ко мне на занятия, когда выходят. И как-то на меня просто орали декан и мой заведующий кафедрой одновременно, после этого я зашла в аудиторию и запретила себе просто об этом думать, потому что должна была читать лекцию, и мои студенты просто были в шоке, потому что у меня просто текли слезы. Я поняла, что я просто не смогу работать, у меня будет нервный срыв, и ради чего? И я просто ушла сама. Когда выдавливают, люди подходят, когда не видит начальство, говорят: "Мы с тобой. Борись! Мы тебе понимаем". Но когда появляется начальство, человек сразу отпрыгивает просто от тебя, как от прокаженного.
Тамара Ляленкова: А почему это стало происходить в тот момент?
Лариса Черникова: Наверное, из-за моей большой активности. Я приехала из Китая после длительной стажировки, семь лет я там провела. И может быть, в какой-то степени это зависть. Сразу начались контакты со студентами, я организовала научное общество, за которое мне не платили, и другие преподаватели не понимали, зачем мне это нужно. До сих пор студенты пишут мне благодарственные письма за это "Восточное общество".
Тамара Ляленкова: Сейчас вас бы записали наверняка в "иностранные агенты" с вашим обществом… А вот история Лизы Саволайнен связана с РГГУ, где была практически сорвана лекция Старикова, и туда пришла преподаватели и студенты, не согласные с проведением такой лекции.
Лиза Саволайнен: На следующей день должна была быть лекция в МГИМО.
Тамара Ляленкова: Да, и неизвестно, прошла бы эта лекция, не будь этого первого шага в РГГУ. И так получилось, что именно Лизу попросили уволиться. Это связано с тем, что вы попали со своим плакатом в СМИ? Или вас было проще всего попросить уйти из университета, сделав "козлом отпущения" за такую огласку?
Лиза Саволайнен: И то и то. Конечно, визуальные образы ярче работают, чем текстовые плакаты "Долой пропагандистов и подобное". У меня был плакат – перечеркнутый ватник, и я этот плакат даже не доставала на лекции. Я опоздала на 20 минут, и когда я туда пришла студенты уже все сделали, обструкция была проведена, они были удалены из зала, и всего в огромной аудитории оставалось человек 15. Там оставалась Ирина Генриховна Силина, организатор этой лекции, из историко-архивного института. Меня сфотографировали журналисты и мои коллеги после этой лекции уже, и фотография попала в сеть. Ее запостил Навальный, разные СМИ, и она разлетелась огромным тиражом. Никита Татарский, корреспондент Радио Свобода, сделал о нас сюжет, туда попал и Константин Иерусалимский, наш профессор, который активно протестовал и пытался дискутировать, отстаивать статус академического сообщества. Мой поступок больше, конечно, перформативный и художественный, я себя в первую очередь позиционирую как художник, несмотря на то, что я на должности методиста, и я культуролог по исследованиям национализма.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, такой формы как раз не хватает акциям протеста в России. То ли нет привычки, хотя движение "белоленточников" показало, что можно все очень креативно устроить, но академическая среда пока в старых форматах живет.
Лиза Саволайнен: Да. На меня сделал пасквиль Стариков, покопались в моих старых архивах, нашли мою "Резиновую корону" и какие-то провокационные перформансы, которые я делала 2-3 года назад, когда еще не работала в университете. Для меня искусство всегда было на первом месте, а вуз – это была моя честная инициатива, помогать Галине Ивановне Зверевой, она мой учитель и потрясающий профессор с мировым именем, который создал культурологию в России как науку, это и методическая база, и словари, и аппарат исследований. И конечно, я очень не хотела покидать это место, мне очень нравился этот коллектив, поэтому я предложила, что я буду работать методистом. Зарплата – 7 тысяч рублей. Я была внешний совместитель, это довольно шаткая позиция. Конечно, у меня были методы борьбы, я могла подать встречки, могла подать на Старикова, на его троллей… Сергей Калясников из Екатеринбурга подал на меня 282 в прокуратуру. Ну, видимо, ректор испугался, проректор, они же беспокоятся за свои места. Пока из прокуратуры бумаги не пришли в университет, но это стало известно, это опубликовано было в блоге у Старикова, и может быть, это блеф, а может быть, прокуратура в процессе проверки меня на радикализм и экстремизм, статья 282 "Разжигание розни". Я подумала, что у меня несколько вариантов, и я могу уйти тихо, а могу уйти красиво, и я ушла красиво – в венке из колючей проволоки, в платье – мешке от картошки, пришла прямо к ректору и говорю: "Ну, что, эта корона мне больше идет, чем розовая?" Они посмеялись, а потом сказали: "Ну, как-то нехорошо, вам же колется, наверное…" То есть попытались сползти с темы. В общем, сатисфакции я так и не получила. Они использовали некорректную информацию, которую опубликовали обо мне люди, настроенные пропагандистски и ультрапатриотически, и меня даже не пригласили на беседу, со мной не попытались поговорить, хотя у меня были доказательства, документы, полностью составлена фактура дела, как развивались события. Я пошла поговорить с проректором, и он попросил меня написать объяснительную. Я ее написала, но если 282 уже подана, и я поставлю подпись, это может элементарно подшиться в дело, и я подписывать этот документ, напечатанный на компьютере, не стала. После чего проректор позвонил мне в истерике и сказал: "Ваши адвокаты – враги народа!" А он, вообще-то, читает лекции о диссидентах… Народ – это всегда разговор в пользу бедных. Так что я ушла с честью, и мои коллеги меня очень поддержали. Я перехожу работать в другой проект, уже непосредственно по моей профессии – это исследования национализма, проект СпбГУ, Исторического института по исследованию феноменов нации, национализма, имперского, постимперского…
Тамара Ляленкова: Да, преподаватели часто предпочитают сами уходить, увольняться, не ждать, пока их вытеснят.
Сергей Саурин: Это вопрос об эффективности защиты прав в нашей стране. Можно обратиться в инспекцию, в прокуратуру, в суд, можно попытаться механизмами самозащиты повлиять. У нас есть нормы в кодексе, и это можно делать. Но любой механизм защиты права так или иначе влечет определенное противодействие за собой, против работодателя. Для работодателя дополнительные издержки, значит, он чувствует по отношению к себе агрессию. Если он эту агрессию чувствует, значит, он либо в силу каких-то субъективных, объективных обстоятельств терпит и мирится в этой агрессией, готов продолжать работу дальше, и такое бывает, - квалифицированный специалист, которого некем заменить, или просто сильный профсоюз, который готов защищать своего члена. Другие работодатели считают, что раз человек нелоялен, от него надо избавиться любимыми возможными средствами, в том числе незаконными. Поэтому, с одной стороны, можно говорить о том, эффективно или неэффективно суды решают такие дела… Ту же дискриминацию сейчас доказать практически невозможно, в том числе дискриминацию по признаку защиты своих прав и прав своих коллег. Но нужно говорить и о том, что будет, если удастся свои права отстоять, какая жизнь будет после этого. Некоторые работают, но отношение к ним меняется не в лучшую сторону. Есть люди, которые готовы бороться, может быть, даже не столько за себя, сколько за трудовой коллектив в целом, за своих коллег, которых это еще не коснулось, но коснется, за принципы, за идею справедливости. Может быть, это смешно звучит, но так бывает. И это нормально, на самом деле, на мой взгляд. Если человек готов бороться, это здорово, и я всегда готов помочь в этом. Если он бороться не готов, лучше не надо.
Тамара Ляленкова: Я встретилась с Татьяной Винниченко, она до недавнего времени была доцентом Северного (Арктического) федерального университета, недавно оттуда уволилась, и она председатель Совета Российского ЛГБТ-сообщества Сеть. Она возглавляла в Архангельске организацию "Ракурс", тоже ЛГБТ-сообщества, с 2007 года, и это не вызывало вопросов, начальство и коллеги об этом знали. Но в прошлом году начались странные истории, о которых я попросила ее рассказать.
Татьяна Винниченко: Давление оказывалось на меня и на моих коллег, в том числе на Олега Клинкова, доцента кафедры философии. Я думаю, послужила толчком его поездка в США, и прокуратура проводила проверку по поводу того, что он там давал интервью. Сначала на Олега в связи с этим стали давить, потом вызвали меня к проректору по безопасности, потом еще коллегу подключили, и все мы связаны с организацией "Ракурс" так или иначе. Люди интересуются, что происходит в России в отношении ЛГБТ-сообщества, это вполне закономерный интересы, и почему бы человеку ни рассказать свою точку зрения. Но наше руководство посчитало это криминалом, и Олега в результате уволили. Мне было сказано на беседе с проректором по безопасности и с директором моего института, что я не могу заниматься никакой общественной работой. Вообще никакой преподаватель вуза не может заниматься никакой общественной работой нигде, ни в какой политической партии – так было сказано мне. Меня это очень удивило, потому что это нарушает мои права. В свободное время я могу работать там, где захочу, это не рабство – федеральный университет. Это очень странная позиция. Причем мне было сказано еще, что это нужно "понимать сердцем" и "политическая ситуация изменилась в стране". Мне предложили перестать заниматься общественной деятельности или уйти из Университета. Я сказала, что я подумаю об этом. Обсудив ситуацию в организации, я поняла, что это сейчас невозможно, потому что организация сама переживала сложный период, в ноябре 2014 года у нас была проверка Министерства юстиции, а в декабре нас признали "иностранными агентами". Мне было достаточно сложно оставить организацию, и я сначала сократила нагрузку, а потом из вуза ушла. Мне не хотелось работать в такой обстановке, когда за мной следят и постараются уволить за какое-то нарушению, по их мнению.
Тамара Ляленкова: Вот тоже человек предпочел уйти… Лариса, вы сейчас, я знаю, на 0,1 ставки доцент в Уфимском государственном университете экономики и сервиса.
Лариса Черникова: Да. Там тоже постепенно уменьшалась нагрузка. Меня там приняли на полную ставку, там ниже уровень, конечно, не федеральный университет, это институт на уровне города. Конечно, это было понижение статуса, но надо было где-то работать. И мне нравилась там специальность – зарубежное регионоведение, это новое направление, очень близкое к моему прежнему роду деятельности. Мы провели две конференции в городе, они имели статус международных, выпустили сборники, все было на самом лучшем уровне. Но сейчас просто идет вал бумаг – отчеты, рейтинги и прочее, и преподавателю некогда заниматься своей непосредственной работой, а о науке вообще можно забыть. Постепенно нашу кафедру начали шпынять взялись за одного преподавателя, он профессор, доктор наук, филолог, там близкие связи с мусульманским миром, арабистика, поскольку это зарубежное регионоведение, человек занимался литературой и языком. Его постепенно начали выдавливать и просто довели до того, что он вынужден был уволиться. Это просто ужасно, когда на твои глазах выдавливают человека, и я не знала, как ему помочь, никаких реальных возможностей помочь нет. Если задались целью его уволить, невозможно увернуться. И постепенно начали снижать нагрузку мне. Я в отчаянии поехала в Москву. Сейчас моя доля по сравнению с моими коллегами просто супер! Я нашла работу по моей специальности – Китай, китайский язык и прочее. Идет просто целенаправленное превращение преподавателя в раба, он не имеет возможности защитить себя, законодательной поддержки нет. Я избежала записи в трудовой книжке о некомпетентности или отсутствии профессионализма, я уволилась сама, но я вижу, что происходит с коллегами и вообще с ситуацией в образовании. Лично я, как член профсоюза "Университетская солидарность", считаю, что переговоры и дискуссии прошли, и сейчас мы должны бороться за свои права! Отчетность у преподавателей просто дикая, 90 процентов бумаг не нужны.
Тамара Ляленкова: Алексей, у вас была не преподавательская ставка, и сейчас вы заведуете отделом автоматизации ИГУ, Ивановского университета. Легко ли устроиться с таким бекграундом на работу?
Алексей Второв: Хотя у меня была ставка не преподавательская, я на самом деле преподаватель с 15-летним стажем, я работаю с одаренными школьниками и студентами, готовлю их к олимпиадам по программированию. Что касается работы в качестве системного администраторы, каковым я сейчас работаю, это достаточно востребованная специальность и с устройством у меня проблем не было. Но вот у нас есть сотрудник – библиотекарь ИГУ, и ее выживают за то, то она вступила в профсоюз. Наш работодатель в лице юриста Шибаева отправил в центральный совет профсоюза запрос, где прямо написал, что сотрудница считалась перспективной работницей до тех пор, пока не вступила в профсоюз. Дальше начались очень странные движения, ей стали вменять вещи, которые она не делала, просили писать объяснительные, лишили интернета, хотя ее работа с интернетом непосредственно связана. На днях ее попросили объяснительную, почему она прогуляла субботу, хотя у нее пятидневная рабочая неделя.
Тамара Ляленкова: Вот к такой тактике обращается администрация, чтобы избавиться от неугодных сотрудников… Вот Татьяна Винниченко мне рассказала еще, что Олега Клюева уволили по статье…
Татьяна Винниченко: Насколько я понимаю, были дни, когда у него нет занятия, и эти дни выявили, и как будто бы он должен был находиться на работе. На самом деле, в системе высшего образования у нас ситуация вообще очень страшная! Любого преподавателя в университете, где нет системы присутственных дней, отбывочной, можно уволить сейчас за прогулы. Потому что каждый преподаватель приходит только на свои занятия. Никто не сидит в университете с 8 утра до 5 вечера. У нас нагрузка на год верстается, у нас нет закрепленных часов. И в этой ситуации суд встает на сторону вуза, и этот инструмент можно применять к любому. Может быть, профсоюзам стоит об этом задуматься.
Тамара Ляленкова: И не у каждого преподавателя есть рабочее место, хотя нормы существуют.
Татьяна Винниченко: Да. Вот на гуманитарном факультете у меня был такой ящик в комоде, я могла положить туда свои учебники, словари, и на этом все, и что бы у меня был стол, стул, не говоря уже о компьютере… Нет, у большинства преподавателей такого нет. Притом что я была штатным сотрудником, я с 1995 года работала в этом вузе, почти 20 лет. У меня была довольно странная нагрузка на 2014-15 годы, после всех этих разговоров как раз. Я филолог, и у меня, например, появился предмет – этика, который никогда филологи не вели. Я отказалась вести этот предмет, поскольку это профанация. И еще треть нагрузки у меня была – преподавание русского языка как иностранного, иностранным студентам. А я английского не знаю, и это тоже было бы очень некачественно. Я отказалась и от этой нагрузки, а другую мне не дали. И у меня пострадала оплата труда, естественно. Не знаю, намеренно это было сделано или нет, но мне было неприятно. У моей коллеги вообще интересная была ситуация. Она сейчас не ведет учебную нагрузку, потому что готовится к защите докторской диссертации, она ушла в оплачиваемый отпуск, передала свои часа и два года пишет диссертацию. И когда она была в отъезде, начали говорить, что она пропускает занятия, не ходит на работу, она должна быть в университете. Она очень долго объяснялась во всех инстанциях нашего вуза, что она живет в другой стране и там пишет диссертацию по своей специальности, она философ, но все было достаточно сложно, и она поняла, что ей лучше уйти самой. Она уволилась в результате, так и работает за рубежом, и будет защищать, я так понимаю, диссертацию уже там, докторскую. Россия потеряла хорошего специалиста по гендерным исследованиям, серьезного профессора. А Олег уволен по статье, за прогулы, и не работает, постоянной работы у него нет. Он тоже философ. И я уверена, что мне очень трудно было бы найти работу преподавателя, потому что люди смотрят на человека и в социальных сетях, и меня там видно, видна моя деятельность. Я знаю, что в Москве давление оказывалось на президента Федерации ЛГБТ-спорта. Он работает учителем, и тоже все его аккаунты открыты. Его еще не уволили из школы, но только потому, что там директор встал на его защиту, сопротивляется давлению, но он говорит, что учителем в школу больше устроиться, скорее всего, не сможет. Когда мы беседовали с проректором по безопасности, он мне сказал: "Вы даже не представляете, откуда мне звонили". То есть он давал мне понять, что это не его инициатива, а есть какие-то "верхи". Это же федеральный вуз, которых в стране всего семь, и вполне возможно, что есть какая-то указивка – избавить федеральные вузы от каких-то непонятных ЛГБТ-активистов. Не исключаю.
Тамара Ляленкова: Понятно, что в этой истории нет защищенности, недостаточная определенная присутственных нормативов, связанных с трудовой деятельностью преподавателей, и наверное, какое-то внешнее воздействие на администрацию вузов.
Сергей Саурин: Вообще, преподаватели высших учебных заведений как отдельная каста всегда воспринимались. Есть понятие академических свобод, для них не установлено обязанности находиться на рабочем месте в течение 8 часов в день. В трудовых договорах с преподавателями прописывается, что для них устанавливается суммируемый учет рабочего времени, такая-то рабочая неделя, столько-то часов. Поэтому в целом та практика, о которой мы сейчас слышали, это, скорее, недоработка судей на низовом уровне. Если дойти с подобного рода делами до Верховного суда, мне кажется, решение о законности увольнения в связи с отсутствием на работе не в период занятий, а в период иной деятельности могут не устоять. Преподавателю важно заявит и доказать два обстоятельства в суде: во-первых, что он находился в течение аудиторных часов в аудитории, преподавал, а если отсутствовал, то по уважительной причине, во-вторых, что он выполнял добросовестно иные свои обязанности – готовил учебные программы, проверял курсовые, дипломные работы и так далее. Аудиторная нагрузка есть, и сейчас она имеет тенденцию к росту в доле общей нагрузки преподавателей вузов. Тем не менее, это все равно не все. И профсоюзам, действительно, может быть, стоит обратить на это внимание. Люди часто, получив решение суда первой инстанции, не идут дальше. Если такая практика установится на уровне Верховного суда, переломить ее будет гораздо сложнее. Вопрос спорный, и вопрос во много политический. Должна быть воля государства на сохранение академических свобод, гибкой системы рабочего времени преподавателей высших учебных заведений, чтобы не утратить эффективности преподавания. Сейчас наметилась тенденция к максимальной формализации, в вузах ввозятся системы рейтингов, и нужно по большей части работать на то, чтобы соблюсти формальные требования, и не на достижение определенных целей в преподавании, в науке. Это, мне кажется, плохо, но это такая политическая воля, с которой пока бороться никто не в силах.
Тамара Ляленкова: Лариса, а вы как считаете, по какому нужно идти пути – расписывать формальные требования или оставлять академические свободы?
Лариса Черникова: Поскольку сегодняшнее российское общество выросло из советского, для нас идеал – порядки в советских вузах, когда была определенная академическая свобода, человек был автором своих курсов, можно было творить, готовясь к занятиям. Я могу сравнить с Китаем. Там преподаватель приходит к началу своих занятий и уходит в 5 часов вечера, он делает там все – и проверку, и работу со своими студентами, пишет тут же свои статьи и так далее. Но для этого должны быть рабочие места, которых у нас нет. У меня на рабочем месте и был, и есть один единственный компьютер с подключением к интернету, все остальные лишены этого, места нет для работы. Единственный варианта, наверное, - регламентировать, записать буквально все! Если на нас валится такое количество бумаг, нужно ограничение этих бумаг. Если меня заставляли в один день вести три разных занятия с перерывом в 2-3 часа, я не могли уйти домой с 8 утра до позднего вечера, не могла нормально отдохнуть, - должно быть точное определение, сколько курсов в течение суток можно читать, каково время на подготовку, на отдых и прочее. Все должно быть зафиксировано, только законодательным путем!
Тамара Ляленкова: Лиза, вы работали на кафедре в РГГУ, который был известен до недавних пор своими демократическими традициями. Как вам кажется, как бывшей студентке и сотруднику вуза, насколько комфортно было бы преподавателям вузов существовать в таких точных рамках?
Лиза Саволайнен: У нас уже очень много рамок и формализации. Справки об отсутствии судимости надо сдавать каждый год. Каждый год над переходить на новый годичный контракт, даже для штатных преподавателей. Каждые 5 лет проходить курсы повышения квалификации. От заседанию к заседанию кафедры Галина Ивановна у нас говорит, что ситуации не трагична, но драматична, и становится все драматичнее… У методистов и других подобных сотрудников – мизерные зарплаты, ведущий документовед на кафедре получает 15 тысяч, работая около 9 часов в день, и нагрузка все растет. У нас на кафедре была прекрасная атмосфера, люди объединялись вокруг Галины Ивановны, у нас прекрасная профессура, есть костяк преподавателей, которые ценят и помнят, каким был РГГУ, стараются держать марку. Но на других кафедрах там тоже очень все по-разному. Да, РГГУ был либеральным, в свое время спонсировался Ходорковским, но когда посадили Ходорковского, РГГУ попал в опалу. И более удобный ректор, лояльный власти, который умеет договориться с чиновниками от образования, и вроде как сохранить свободы в вузе, - вот не всегда это получается.
Тамара Ляленкова: Сергей, вы и преподаватель, может быть, вам будет удобнее существовать в жестких рамках в университете или для вас важнее академические свободы?
Сергей Саурин: Для юриста, это мое мнение, практика – это источник обогащения преподавательской деятельности. Нужно знать практику, постоянно следить за ней, чтобы давать студента актуальные знания. Говорить о том, что преподавателям-юристам нужно установить рабочие места в вузе, как в Китае, чтобы они там сидели и готовились и все, пропускную систему, которая отмечала бы, когда человек ушел, когда пришел, - это сложно будет всегда. В этом случае практическую юридическую составляющую у преподавателей мы отсекаем. Юрист работает с клиентами, а у клиентов может произойти что-то в любой момент, и одно дело – я знаю, когда у меня лекции и семинары, я просто отключаю телефон, и меня в это время никто не беспокоит, все знают, что я преподаю. Другое дело, когда занятий меня нет по расписанию, я занимаюсь чем-то другим. Я разрабатываю программу курса, допустим, но мне может кто-то позвонить, и я могу тут же поехать куда-то – в суд, еще куда-то. Я доделаю все потом, я успею к тому моменту, когда это потребуется, но это не должно быть строго регламентировано. Поэтому когда вы говорите о регламентировании работы преподавателей, мне, может быть, будет проще ориентироваться, как юристу, в большом количестве документов, но что работать будет проще, преподавать… конечно, нет.
