Саудовский бизнесмен принц Альвалид бин Талаль аль-Сауд планирует употребить все свое состояние в 32 миллиарда долларов на благотворительные цели. "Круг получателей моих грантов не определен государственными границами, им является потенциально все человечество", – заявил аль-Сауд, совмещающий филантропию и бизнес с самого начала своей деловой карьеры, стартовавшей более четверти века назад. При этом, как заметил меценат, распределение грантов никак не повлияет на специфические инвестиционные решения, которые он будет принимать.
Собеседник РС – Меган О'Нил, сотрудник ведущего в своей области издания "Хроника филантропии".
– Давайте начнем со статистики самых грандиозных частных дарений последнего времени. И их географии: ограничена ли она преимущественно Северной Америкой и Европой или простирается заметным образом также на другие континенты: Азию, Латинскую Америку, может быть, Африку?
– Кривая грандиозных частных дарений, как показывает статистика, идет вверх: объем пожертвований самых крупных меценатов Северной Америки вырос в 2014 году на 35% по сравнению с 2013 годом. Первое место по-прежнему принадлежит чете Гейтсов, Биллу и Мелинде: их дары в прошлом году составили 1 миллиард девятьсот миллионов долларов. Увеличилось также число жертвователей в категории до пятисот миллионов. Принц аль-Сауд, племянник нынешнего короля, которого вы упомянули, – известная величина в мире филантропии: его дарения за последние лет тридцать составляют что-то порядка трех с половиной миллиардов. Одно из приоритетных направлений грантов, которые он предоставляет, – улучшение здоровья и образования женщин в Саудовской Аравии. Очень симптоматично в смысле века глобальной конкуренции и сотрудничества, в котором мы живем, конкуренции и сотрудничества во всем, включая благотворительность, это то, что в течение получасовой пресс-конференции, состоявшейся в Эр-Рияде, на которой принц объявил о передаче своего 32-миллиардного состояния на филантропию, он не менее десяти раз упомянул имена американских мультимиллиардеров Билла Гейтса и Уоррена Баффета, от которых его отделяют многие тысячи километров. Аль-Сауд особо остановился на том, как они с Гейтсом вместе работали над ликвидацией полиомиелита в Пакистане и какое влияние чета Гейтсов и Уоррен Баффет оказали на содержательную и организационную стороны его филантропической деятельности.
– Держу пари, что кто-то трактовал это признание аль-Сауда как свидетельство культурного империализма Запада.
Объемы благотворительности растут, но не потому, что мир становится беднее, а напротив, потому что он стал беспрецедентно богатым. Богатым и социально ответственным, сознательным...
– О да! Во многих местах уже давно звучат тревожные голоса по поводу того, что американская модель филантропии станет доминантной в мире. Если вообще не единственной. И что наряду с американской следует продвигать свои автохтонные модели. Время от времени я слышу критику в адрес Гейтсов, что они, дескать, ведут себя заносчиво и менторски по отношению к бенефициарам, учат их жизни и тому подобное. Так что аль-Сауд повел себя смело, открыто признавшись в преданности американскому образцу филантропии. Впрочем, я тоже считаю американскую парадигму заслуживающей подражания. Вы знаете, лет пять назад Гейтсы и Баффет призвали богатейших людей мира последовать их примеру и обязаться при жизни передать на благотворительные цели не менее половины всего своего богатства. На сегодня таких индивидов насчитывается сто тридцать семь, причем в прошлом году их список пополнился десятью новыми именами. Ни одного россиянина в нем нет, но есть турецкий курд Хамди Улюкая, который лет двадцать назад приехал в Америку студентом. Разбогател он на производстве невероятно модного вида йогурта под названием Chobani (от "чабан, пастух"). Не знаю, как классифицировать случай Улюкая, как благотворительность американскую или как иностранную. Точнее всего, думаю, было бы назвать ее глобальной. Это видно и на примере Кремниевой долины в Калифорнии, цитадели высокотехнологичных инноваций. Среди тамошних предпринимателей, пожертвовавших в прошлом году десять миллионов долларов и больше, есть те, кто родился за границей. Но меня с профессиональной точки зрения порадовало другое обстоятельство: добрая половина таких жертвователей – люди в возрасте до пятидесяти лет; они еще не достигли пика своего творческого потенциала, и по мере роста их богатства разумно ожидать и роста сумм, которые они тратят на филантропию. Это новый тренд: в сегодняшнем мире благотворительность начинается не тогда, когда предприниматель уходит на покой в преклонных летах, а еще в молодом возрасте. И к благотворительным проектам он относится в хорошем смысле по-деловому, требовательно: они должны давать реальную отдачу, а не служить формальным украшением его биографии. Его социальный престиж как филантропа неразрывно связан с деловым, и наоборот. На ум приходят такие адепты нового подхода, как Ян Кум, 38-летний уроженец Украины и создатель фирмы What'sApp; 36-летний сооснователь Facebook Шон Паркер; его партнер Марк Цукерберг, передавший очень большие деньги на благотворительность еще до того, как ему стукнуло тридцать.
– Все эти люди интегрировали в своей жизни бизнес и филантропию. Всех их, не без основания, отличает также высочайшая самооценка, и они уверены, что лучше, чем их собственные правительства, не говоря уже о зачастую некомпетентных правительствах стран третьего мира, справятся с проблемами экологическими и социальными, включая здравоохранение и образование. И, конечно же, с финансированием фундаментальной науки, которое в противном случае сильно бы пострадало от перепадов в бюджетной политике государства. Бизнес этих людей глобальный, от производства до сбыта, и они ощущают себя гражданами планеты Земля. Давайте теперь поговорим о том, что происходит в области благотворительности в Азии? Есть ли и там яркие фигуры вроде Гейтса, Баффета, Цукерберга?
– Ну, на ум, естественно, сразу приходит китаец Ма Юнь, основатель фирмы Alibaba, работающей в сфере интернет-коммерции. В прошлом году компания в первый раз разместила свои акции на бирже, и это первоначальное размещение оказалось самым крупным в современной истории финансов – более 24 миллиардов долларов. Ма, страстный эколог, бросил вызов сообществу миллиардеров, в том числе западному, объявив заранее, что передает на благотворительность два процента от реализованной суммы размещения, какой бы она ни оказалась. Это, совершенно однозначно, есть новшество в нашей области. В Азии сильны традиции помощи внутрисемейной, внутриклановой, но филантропия в масштабах всего социума, не говоря уже о внешнем мире, никогда прежде не практиковалась. Ма Юнь своим почином явно подает пример другим богатым людям в Азии.
– Меган, несколько слов о Южной Америке и Африке. Эти регионы на мировой карте филантропии едва-едва видны. Какие есть этому объяснения, помимо очевидного: крайне малое количество богатых людей и очень большое количество бедных?
– Я немного занималась Латинской Америкой и могу сказать следующее. Самый щедрый жертвователь там – Карлос Слим. Он – мексиканец, кстати, выходец из семьи ливанцев-христиан. Несколько лет назад он создал в Мехико потрясающий музей современного искусства. Как дар мексиканскому народу. Вход в музей бесплатный. В Латинской Америке, как и в Азии, благотворительность существует, но, в отличие от Запада, она не видна невооруженным глазом, поскольку распространяется преимущественно на членов семьи. Реже – на религиозные учреждения, прежде всего, католическую церковь. Это следствие относительно слабого развития институтов в Южной Америке и высокой степени коррумпированности госаппарата: человек, "засветившийся" на дарениях, подвергает себя немалой опасности; он может легко стать объектом далеко не благостного внимания полиции как потенциальный возмутитель традиционного патриархального уклада, а также налоговых органов или даже гангстеров. О дарах, адресованных музеям, больницам, университетам, то есть обычным их получателям на Западе, мне почти ничего не известно. Не поручусь, однако, что и впредь ситуация останется таковой. Вот вам интересный пример глобализации: несколько недель назад я узнала, что американская организация открыла филиал в Мехико, чтобы наладить систематический сбор пожертвований на нужды высшего образования. Тут есть еще одна крайне важная деталь: собираемость налогов на Западе высокая, и поэтому государство может позволить себе предоставлять налоговые льготы тем, кто дает деньги на благотворительность, которая, в свою очередь, частично облегчает бремя на социальные траты из средств гобюджета. В Латинской Америке, известной низкими нормами собираемости налогов, государству подобная щедрость непосильна.
– Какую роль, на ваш взгляд, играют налоговые стимулы в феномене благотворительности?
– От людей и организаций, занимающихся фандрайзингом, как правило, слышишь, что налоговые льготы не диктуют ни размеры дарений, ни их адресатов. Я в этом совсем не уверена: в Америке попытки исполнительной власти или Конгресса изменить законодательство, регулирующее дарения, воспринимаются донорами и реципиентами исключительно болезненно. При этом, подчеркну, изменения предлагаются незначительные; масштабных экспериментов с целью определить зависимость филантропии от налогового кодекса никто у нас не ставил. Так вот, у любого мецената есть финансовые консультанты, которые помогают структурировать все его отчисления на благотворительность таким образом, чтобы они, с одной стороны, приносили максимальную пользу получателям, но, с другой, были бы и максимально выгодны ему с налоговой точки зрения. Богатые люди на Западе готовы делиться с обществом и через налоги, и через дарения, но на условиях, которые они считают приемлемыми. Богатые люди в третьем мире, боюсь, таких условий выторговать у государства не в силах, и рука дающего естественно оскудевает. Что еще отличает предпринимателей-меценатов на Западе, так это осознание того, что коммерческий успех производимых ими товаров и услуг, особенно в новых отраслях, во все возрастающей степени зависит от их имиджа в глазах состоятельных и искушенных потребителей. Иными словами, потребитель дифференцирует продукты примерно одного и того же качества по тому, насколько их производитель социально ангажирован и привержен прогрессивным ценностям. Включая дарения. В третьем мире потребители намного беднее и менее искушены, и это отчасти тоже объясняет отсутствие у местных предпринимателей сильных стимулов к благотворительности. Могу лично засвидетельствовать, что мой выбор как потребителя нередко диктуются тем, жертвует ли фирма-изготовитель деньги на охрану среды или прикладывает особые усилия к тому, чтобы нанимать на работу ветеранов войн, инвалидов, женщин. Я до сих пор отказываюсь посещать магазины сети Walmart, хотя фирма и занимается благотворительностью, потому что они платят своим работникам меньше, чем их конкуренты.
Объемы благотворительности растут, но не потому, что мир становится беднее, а напротив, потому что он стал беспрецедентно богатым. Богатым и социально ответственным, сознательным, и эти явления, я полагаю, взаимосвязанны. Билл Гейтс и Джордж Сорос быстро откликаются на вспышку эпидемии Эболы в Западной Африке. Имущественное расслоение внутри развитых стран, а также сохраняющийся разрыв в доходах между странами развитыми и развивающимися угнетает новое поколение миллиардеров, и они способны своей деятельностью частично смягчить негативные последствия этих явлений. Однако перед лицом грубой силы и анархии, дезинтеграции всех и всяческих социальных институтов, филантропы отступают: как бы ни коробила их, скажем, война в Сирии, ощутимо облегчить страдания граждан страны они не в состоянии, – сказала в заключение беседы сотрудник журнала "Хроника филантропии" Меган О'Нил.
